Лицо под маской

Мы успели только сесть за столик и раскрыть меню, как за моей спиной раздался голос, от которого сердце замерло, а потом застучало чаще.

— Привет, братец! Добрый вечер, Нора! Еще не заказывали? Я сегодня остался без обеда и голоден, как акула.

Джан-Баттиста сел со мной рядом, поцеловал мне руку, посмотрел внимательнее в лицо и вдруг спросил у брата:

— Опять твои штучки? — Тон его был холодным, как вчерашняя паста. — Знаешь, Марк, у меня возникает сильное желание предложить Норе уехать куда-нибудь на греческие острова на пару месяцев, пока все это не закончится.

— Что ты называешь “моими штучками”, Тино? — столь же холодно поинтересовался Джан-Марко.

У-у-у, да тут, кажется, давнишние колючки наросли в отношениях между братьями, как бы не попасться… Я сидела тихонько, опустив глаза, и крутила в пальцах ножку бокала.

— Любому известно, что методы, применяемые безопасниками, к гуманизму отношения не имеют!

— А поконкретнее? — холода в голосе Джан-Марко еще прибавилось.

— Всю конкретику я вижу на лице Норы! Довольно было бы того, какая она бледная. Ты вымотал ее до последней стадии участием в допросах, на что не имел никакого права, Марк.

Пожалуй, пора прекращать эти петушиные бои, подумала я и примирительно положила ладонь на руку Джан-Баттисты.

— Налей мне еще вина, пожалуйста, и послушай минутку. Пожалуйста!

— Слушаю, — сердито сказал он.

— Во-первых, это не был допрос. Ты ведь знаешь, кого мы нашли в подземелье?

Джан-Баттиста кивнул, и я продолжила:

— Ты же понимаешь, я не могла допустить, чтобы с моим пациентом разговаривали без врачебного присмотра. А учитывая, что он рассказывал, посвящать в этого еще одного медика было бы неразумно.

— А что именно он рассказывал?

— Я тебе потом изложу вкратце, — покачал головой Джан-Марко. — Не здесь.

— Договорились. Но это не объясняет, почему ты выглядишь, как ундина какая-нибудь!

— Такая зеленая? — рассмеялась я. — Все нормально, это последствия магической клятвы. Все узнаешь от Марка. А теперь, если меня не накормят, я начну грызть причальный столбик!

Пожалуй, это был даже не ресторан, а небольшая таверна — четыре столика внутри и еще три — на улице, прямо на набережной. Я уже привыкла к такого рода венецианским заведениям, где готовит бабушка, на кассе сидит хозяйка, принимает заказы хозяин, а дочери с ним вместе подают и моют посуду. Впрочем, иногда готовил хозяин, а его громогласная неохватная супруга болтала с посетителями, перекидывалась местными шутками и сплетнями, наливала вино и могучей рукой усмиряла излишне горячих спорщиков.

Тут была именно такая хозяйка. Поглядев на меня, она покачала головой и, не слушая, что я говорю, притащила огромную тарелку с горой пасты с вонголе — красной от соуса, огненно-острой и невыносимо вкусной. Я уверена была, что в меня не влезет и половина этой чудовищной порции, но с удивлением поняла, что, кажется, доем и вон ту последнюю ракушку. Джан-Марко заказал Valpolichella, и красное вино отлично гасило пожар во рту после острого перца.

— Ну, вот, — одобрительно сказала хозяйка, унося тарелки, — теперь хоть румянец на щечках появился!

Джан-Марко усмехнулся и подлил мне еще вина.

Похоже, это стало уже привычкой: я выключилась еще в катере, на плече Джан-Баттисты, и проснулась уже среди ночи в своей спальне. Комната была освещена только лунным светом, и в нем я увидела мужской силуэт у окна, в кресле. Сердце вознамерилось было упасть в пятки, но тут мой ночной гость щелкнул пальцами, зажигая магический фонарик, и я узнала Джан-Баттисту.

— Прости, милая, не решился оставить тебя одну, — сказал он. — Тебе что-то снилось, ты металась и вскрикивала во сне.

— Ну, хорошо, хоть не храпела… — ответила я с улыбкой. — Ничего не помню, что мне снилось, ну, и неважно. Ты знаешь, мне кажется, что тебе будет гораздо удобнее охранять меня от плохих снов, если ты разместишься поближе. Тут вот и подушка вторая имеется…

Он попытался уйти еще до рассвета, чтобы не компрометировать меня в глазах слуг, но я только посмеялась над этой неуместной скромностью:

— Слушай, мне довольно много лет, и я была замужем. Никакой репутации, которую можно было бы испортить, у меня нет. И, кроме того, я уверена, что Джузеппина уже поставила тесто для удвоенного количества булочек. В этом городе нет ничего, что можно было бы скрыть от живущих в доме!

Мы допивали в столовой по второй чашке капучино, когда в дверь вошла моя экономка. В руках у нее был конверт с черной окантовкой. Я вскрыла конверт, пробежала глазами несколько строчек, и уронила письмо.

— Синьора Пальдини, как же так? Он ведь не был старым! Джан-Баттиста подобрал листок и прочел: “С прискорбием извещаем… на шестьдесят пятом году жизни… синьор Доменико Лаварди… в среду, 2 апреля, в десять часов утра на кладбище Сан Микеле”.

— К сожалению, больное сердце передалось ему от матери. Ангелика тоже умерла рано… — синьора Пальдини вздохнула и спросила деловым тоном, — Вы пойдете, синьора?

— Конечно.

— Barca dei Morti отплывет от дома покойного в половине десятого… Нам нужно будет отправиться чуть пораньше, в девять. На Сан-Микеле всего один причал, а проститься с Доменико прибудут многие.

Она вышла. Джан-Баттиста погладил мою руку.

— Я тоже знал его. Его все знали, вся Венеция. В известном смысле он был Венецией…

Мы помолчали, потом он со вздохом встал:

— Надо идти. У тебя через полчаса встреча, у меня совещание по размещению активов. Вечером мы увидимся?

— Знаешь, нет настроения куда-то идти… Приезжай сюда, поужинаем у меня.

Джан-Баттиста наклонился и поцеловал меня, и дыхание опять перехватило.

Франческа приехала ко мне в одиночестве, сказав, что у Маргарет прихватило сердце, когда она узнала о смерти синьора Лаварди. Оказывается, они ровесники! Впрочем, синьора Контарини маг, ей положено выглядеть молодой. Обсуждение веселой вечеринки тоже как-то не задалось, так что мы просто поболтали ни о чем за чашкой кофе, и моя подруга отбыла. Я взглянула на часы: двенадцать, а Джан-Марко ждет меня к двум. Пойти прогуляться по городу? Но я обещала не выходить без охраны, пока Джокер не найден. Подняться на чердак? Хм, а это мысль. Надо забрать оттуда портрет Лауры, негоже ей пылиться на чердаке.

Не прошло и часа, как при активной помощи всех домочадцев картина была снесена вниз, очищена от пыли и осталось только выбрать место, где ее разместить. Хотя, что тут думать — в будуаре, пусть висит над тем самым туалетным столиком, что на ней изображен!

Лоредано оправился от слабости, вызванной принесением магической клятвы, и готов был рассказывать дальше. Джан-Марко поставил щит от подслушивания и задал первый вопрос:

— Итак, мы остановились на судьбе ваших атрибутов. С перстнем понятно, а что же все-таки произошло с corno?