Лидия Русланова. Душа-певица

Сохранилось свидетельство бывшего контрразведчика, художника и писателя генерала Бориса Гераскина, который утверждает, что многие художественные полотна, изъятые на квартире генерала Крюкова, «принадлежали Киевской картинной галерее и были вывезены немцами во время войны в Прибалтику. Здесь награбленное настигли и отняли у немцев конники Крюкова».

В коллекции Руслановой, как мы знаем, «трофейных» полотен не обнаружено.

Бог с ними, с трофеями. Победителей без трофеев не бывает. И не должно быть. Главное в этой истории всё же в другом — ни генералы, ни Русланова, ни другие офицеры, проходившие по этому запутанному делу, не сдали своего боевого товарища, маршала Победы Жукова.

Тем не менее генералы с Лубянки своего добились. Они дали понять, что настоящие победители в минувшей войне — они. За ними стоял Сталин. Именно он поставил перед ними задачу: сбить спесь с маршалов и генералов, чтобы понимали, что война окончена и в них больше не нуждаются. Жуков, чей авторитет в народе был очень высок, в первые месяцы после победы был достаточно выпачкан в «трофейной» генеральской истории и на время уведён с главной сцены на второй план.

Дело было сделано.

Известный журналист и писатель Михаил Захарчук рассказал такую историю:

«К 95-летию со дня рождения Руслановой я опубликовал в „Красной звезде“ небольшой материал о „соловьиной трели социализма“. Спустя какое-то время звонит мне государственный обвинитель Н., который выступал в суде над Лидией Руслановой. Возмущённый слуга советской Фемиды потребовал от меня ни много ни мало — дать опровержение в главной военной газете, в котором бы значилось: певицу судили не по политическим мотивам, а как спекулянтку и женщину не самого достойного поведения. Русланова, дескать, продавала на чёрном рынке вещи, которые они с мужем привезли из Германии, и вообще позволяла себе многое такое, чего нормальные советские люди в те времена себе не позволяли».

Что тут скажешь? Комментарии, как говорят, излишни. А всех этих Н. пора полными именами называть.

Генерал Крюков отбывал срок в Краслаге, типичном лесоповальном подразделении ГУЛАГа, образованном в начале 1938 года в период Большого террора. Лагпункты были разбросаны по всему Красноярскому краю от Минусинска и вниз по Енисею до полуострова Таймыр и двух морей — Карского и Лаптевых. В начале 1950-х годов ежегодно через Краслаг этапами проходило до ста тысяч заключённых. Половину из них составляли политические.

Для Руслановой лагеря начались намного раньше.

А в 1948 году следователи продолжали вести интенсивные допросы.

— Где вы были арестованы?

— В Казани.

— Как вы там оказались?

— Вначале в составе концертной бригады я оказалась в Ульяновске, а оттуда меня пригласили в Казань.

— Кто был с вами на гастролях?

— Мои аккомпаниаторы Максаков и Комлев, а также конферансье Алексеев.

— Имеющимися в распоряжении следствия фактами установлено, что вы вместе с Алексеевым неоднократно вели разговоры антисоветского содержания. Вы признаёте это?

Она признала. Но тут же уточнила, что это не более чем обычное старческое ворчание двух стариков, которым скоро на пенсию…

В другой раз следователь заговорил о её муже.

— Когда, где и как вы познакомились с генералом Крюковым?

— В мае 1942-го в составе концертной бригады я выступала во 2-м гвардейском кавалерийском корпусе, которым командовал Крюков. Там мы и познакомились.

На допросах с ней обращались вежливо. Но постепенно вежливость следователей стала сменяться раздражительностью. Время шло, а Русланова ничего существенного не показывала. Она явно не оправдывала тех надежд, которые на неё возлагались.

Ошеломлённая арестом, неволей, известием о том, что и муж тоже арестован, что с ним, как и с другими генералами, в тюрьме обращаются жестоко, что неясна судьба Маргоши, она вначале допустила слабость и наговорила лишнего об Алексееве и Максакове. Потом спохватилась. Поняла, что навредила им. И взяла себя в руки. Осознала, что просто так из этих стен не выбраться, что единственный выход — принять и этот удар судьбы, терпеть, но терпеть, не теряя человеческого достоинства.

Однажды Руслановой сказали, что у неё будет другой следователь. Её привели в незнакомую комнату. Когда вели, из глубины коридора слышались стоны. Стонал мужчина. У неё дрогнуло сердце.

Вошла в открытую дверь. Опрокинутый табурет. Пол залит кровью. У стола стоял министр МГБ. Она его узнала сразу. Встречались. Были знакомы. Он аплодировал ей на концертах. Она обратилась к нему по имени и отчеству и спросила, по какому праву с ней так обращаются.

— Только что здесь был ваш муж, — ответил Абакумов. — Чувствуете запах его любимого табака? — И указал на опрокинутый табурет и пятна крови на полу.

Наступила напряжённая пауза. Наконец Абакумов сказал:

— Подпишите вот этот документ, и через несколько часов вы будете на свободе. Рядом с дочерью.

— Что это? — спросила она.

— Ваши показания.

— Что в них?

— Правда, — улыбнулся Абакумов. — Свидетельские показания о том, что ваш муж, генерал Крюков, и маршал Жуков вели разговоры, порочащие правительство, армию и товарища Сталина.

— Я подобный вздор подписывать не буду.

Больше она не проронила ни слова.

В ту ночь Русланову увели не в камеру, а в карцер, находившийся в подвале. На стенах там висел иней. Верхнюю одежду у неё отобрали.

Дверь за спиной тяжело захлопнулась, звякнул засов. На узницу сразу дохнуло холодом. Иней медленно опадал со стен и потолка, превращался на бетонном полу в мокрые пятна. Похоже, здесь совсем недавно находилась холодильная установка.

Вскоре холод стал невыносимым. Русланову трясло. Она начала кричать. Она звала министра. Звала его по имени и отчеству, как час назад называла во время странного допроса.

И к ней пришли. Не министр, конечно. Пришёл следователь. Прежний. И сказал:

— Зачем вы кричите? Напрасно отказались подписывать. Ещё не поздно подумать и подписать. — Следователь помолчал, сочувственно вздохнул и сказал: — Ну что вы, Лидия Андреевна, упираетесь. Подмахните эту бумагу и дело с концом. В лагере ведь полегче будет… чем здесь…

— Послушайте, — сказала она, дрожа от холода и негодования, — зачем вы меня поместили в эту камеру? Ведь я — певица. У меня от переохлаждения голос пропадёт. Вы же не отрубаете руки рабочим!

Следователь, подумав, приказал вернуть ей одежду и отвести в общую камеру. Она возвращалась в тепло. Это было первой её победой. И не только над собой.

Её дело теперь вёл только майор МГБ Гришаев. Абакумов больше не приходил. И в холодильную камеру её больше не сажали.

— Какие награды вы имеете? — в другой раз спросил Гришаев.