Лидия. Головная боль академии. Книга 2
Шрифт:
– А вы чего ожидали? Капусту?
– Знала бы ты, как давно я не держал в руках женскую грудь! – промурлыкал он, в упоении прикрыв глаза, и помацал мои... Мои, в общем.
– А ну прекратил! – праведно возмутилась я. – И вообще, почему я видимая? Как я, по-вашему, буду за ректором подглядывать?
– Ты просто пожелай стать как воздух и всё.
– И никаких заклинаний?
– Призраки эфемерны, милочка... – призрак моими ладонями гладил моё же тело. Бр-р!
Зато его совет помог. Бац! – и меня как будто не стало. А ещё я могу летать!
– Ну всё,
– Ты можешь летать с разной скоростью! – донеслось мне вслед.
С разной так с разной.
И я ка-а-к разогналась!
Первая пройденная насквозь стена, она как первый поцелуй: ты думаешь, что никогда не забудешь, как и где это было, но уже очень скоро эта ересь выветривается из головы.
Мой полёт сквозь физические преграды напоминал сломанный, подмигивающий магический светильник: свет-тьма, свет-тьма...
Я летела в апартаменты к Эдриану с целью побольше узнать о его жизни и о том, как к нему подкатить с непристойным предложением.
А если серьёзно, то не смешно всё это. Ведь Эдриан любит Дарси, которой, как он правильно, в общем-то, думает, не существует. Стоит мне признаться, что Дарси – это я, то... То ни в какие крепкие объятия я не упаду. Меня не зацелуют и не признаются в любви.
Открою ему свою тайну, и он изо всех сил дистанцируется от меня. Сбежит, короче.
Это суровая реальность, детка.
Жить, страдая от несчастной любви-судьбы, всё же лучше, чем сбрендить, заразившись тьмой. Так что мне не в чем даже обвинить ректора.
О том, что в апартаментах кто-то есть, я поняла по шороху в гостиной.
Женщина! С прямой осанкой, но видно, что в годах. Чёрные, слегка седые, забранные заколкой сзади волосы, крепкий плотный стан, чуть зауженный корсетом. И тёмно-серое вдовье платье.
Мама Эдриана.
Сходство в глаза не бросалось. Лишь цвет волос да нос с небольшой горбинкой.
Женщина писала письмо.
И я бы понаблюдала за ней и вчиталась в строки, но, увы, десять минут не резиновые. Поэтому надо быстренько заглянуть в шкафы и спальню моего суженого, а затем лететь быстрее ветра к нему в кабинет.
Содержимое полок было донельзя скучным: оружие, бельё, писчие принадлежности, кухонная утварь и в отдельной коробочке розовая, в цветочек, чашечка из тонкого фарфора с блюдцем и ложечкой – новая, ещё не распакованная – видимо, для особой гостьи.
Кровать – обычная полуторка, как у меня.
Что сказать? Скромно. Аскетически.
Весь нехитрый уют создан мамиными руками, вряд ли с участием хозяина апартаментов.
Вот только как-то странно, почему маман нашего всея академии приспичило писать письмо в комнате сына? Неужели нет своих чернил и бумаги?
***
Своего мужчину я нашла в кабинете задумчиво сидящим над раскрытой папкой с документами.
«Пашет, трудяга», – мысленно пожалела его.
Выглядел он, хоть и уставшим, но чертовски соблазнительным. Строгая чёрная рубашка туго обтянула бугрящиеся мускулы его спины и плеч. В тусклом свете настольной лампы рельеф был особенно заметен.
«Как же к тебе подобраться, строптивый ты мой?» – вздохнула
я.– Кто же ты такая, девочка? – произнёс он и со стоном вздохнул.
Это он обо мне что ли?
– Так-так-так, что у нас тут? – предвкушающе прошептала я и подлетела к столу, позабыв, что призраки вполне себе умеют создавать звуковые волны.
Ага! Моё учебное дело! Под меня копаем!
– Лия? – ректор подскочил и заозирался по сторонам. – Как вы...
Вдруг взвыла сирена тревоги, и ректор выбежал прочь.
А меня охватило дурное предчувствие. Крайне дурное!
Я примчалась в нашу комнату меньше, чем за минуту, и увидела себя, сломанной куклой лежащую на полу, рыдающую Кэт и выпрыгивающего из портала папу.
Дело дрянь!
– Animae ad locum suum revertuntur. Corpus meum est. Corpus tuum tuum est! – принялась повторять я заклинание отмены, но не действовало. – Проклятье!
– Лия, какого чёрта? – орал папа, не видя, но слыша меня.
– Мы поменялись телами. В моём теле призрак, но я не знаю, что случилось! Кэт, говори!
– Ему стало плохо, и он упал... – с трудом выговорила подруга.
– Он?! – на лице папули отразился ужас ужасный, при этом сам родитель прибыл к нам в одних панталонах, кружевных и явно женских. Видимо, так спешил, что надел первую попавшуюся тряпку.
– Сэр Гамильтон, – призналась я.
– О чём ты думала, Лия?! – папа пребывал в ярости. – Он мужчина, ты женщина! Ваши энергетические потоки текут в разные стороны!
Точно. Блин. Вот я лоханулась...
– Ложись в своё тело! Живо!
– Вот так просто?
– Живо, я сказал!
Я легла, а папа прочёл заклинание исторжения из тела инородной сущности. Наконец, меня всосало (иначе не выразишься) в родное тело, и я ощутила бренность, разбитость и болезненность бытия.
Что я там говорила про боль от несчастной любви? Забудьте! Так плохо мне никогда ещё не было. Будто для меня открыли личный филиал ада на земле. Каждую мою клеточку будто раздавливало прессом, как при отжиме виноградного сока.
– Помо... – беззвучно шевельнула я губами.
Только папа разорвал ворот моей ночнушки, как в дверь с грохотом влетел ректор, и тут, увы, моё сознание поглотила тьма.
***
В реальность я вернулась на лазаретской койке. Из тела будто выкачали всю магию, даже рукой пошевелить тяжело. Кошмар.
Кэт, сидящая рядом на хромой табуретке в сорочке а-ля пододеяльник и паучьей шали поверх плеч, встрепенулась и одарила меня видом своих обильных слёз.
– Не рановато? – сипло, шёпотом спросила я.
– Что не рановато?
– Оплакивать меня...
– Это от радости!
– Какой повод? – кажется, меня ещё и головой о дверной косяк приложили, потому что чувствую, что безбожно туплю.
– Ты очнулась!
– То есть я не умираю? – уточнила на всякий случай, а то мало ли недооцениваю трагичность момента.
– Нет, ты что, уже нет! – замахала подруга руками, видимо, отгоняя дух смерти подальше от меня. – Но тут такое было! Такое!
Я попыталась сесть, но получилось лишь неуклюжее ёрзанье.