Лига мартинариев

— Я не дурак, я — подонок, — хмыкнул Кентис.

— Не имеет значения, — брюнетка вытащила из кармана серебряный цилиндрик, похожий на тюбик губной помады, и, бесцеремонно завладев другой рукой Кентиса, прижала носик тюбика к его ладони. Кентис закусил губу, чтобы не закричать, пока жгучая волна боли растекалась по ладони.

— У тебя испытательный срок, — сказала брюнетка. — И будь умницей.

— Как вас звать, девочки? — спросил Кентис, переводя дыхание, когда боль спала.

— Карна и Желя. Нравятся имена? — усмехнулась брюнетка.

— Девочки, чем я вам не угодил? Я так старался.

— Ты решил обмануть Великого Ординатора, — прошипела брюнетка. — Взрывчатка в водосточной трубе! И это все, на что ты способен?!

Кентис захихикал:

— По-моему, очень оригинально. Репортеры и менты в трансе. Чего стоит заголовок в «Солянке» — «Изуродована новая урна!» и далее риторический вопрос «Кому это нужно?» Я, признаться, долго смеялся, — и он вновь захохотал, только в этот раз его смех больше походил на плач.

— Ты что, вообразил, что Великий Ординатор купится на дешевый спектакль? Хорошо, твое дело. Паясничай дальше. Платить будут другие.

— Эй, погоди! — закричал Кентис и в голосе его мелькнула истинная тревога. — Вы не так поняли! Я согласен! И Старик согласен! Все согласны! Двумя руками! Как же может быть иначе!

— Может, я тебе и поверю, — сказала Карна, усмехаясь. — Но нужны доказательства.

— Будут! — Кентис прижал руки к груди. — Самые лучшие. Самые пресамые…

Машина притормозила на углу, и Кентиса бесцеремонно вытолкнули на мостовую. Он стоял на коленях и смотрел вслед удаляющимся габаритным огням машины. Хмель разом с него слетел.

— Вот стервы. Как они только узнали…

10

Кентис отвык ездить в автобусе. Когда этот уродливый монстр, скорее похожий на древнее ископаемое, чем на общественный транспорт, угрожающе скрипя и чихая, подъехал к остановке, Кентис отступил назад, будто испугался. Двери уже нехотя, с трудом поползли назад, сжимая пространство, и только тогда Кентис нырнул внутрь. Одно место возле изорванной в клочья гармошки оставалось свободным, и в этом был какой-то знак, указание свыше. Кентис в любой мелочи мог увидеть знамение — так ему становилось легче действовать и даже — дышать. Он спешно забился в этот уголок, засунул матерчатую сумку подальше под сиденье, прижался лбом к холодному стеклу и замер, съежившись и опять же ожидая какого-то знака — он должен быть непременно, этот знак. Если знака не будет, Кентис заберет сумку и выйдет. Он так решил. Уже решил. Хорошо, когда что-нибудь решишь — не надо думать ни о последствиях, ни об угрозах…

— Ишь уселся, и морду отвернул! — раздался над ухом пронзительный старушечий голос. — А я тут с сумками стой подле него. Ноги не держат!

Кентис повернул голову и принялся разглядывать нависшую над ним старуху в линялом ситцевом платье и в выгоревшей до рыжины панаме. Панамка эта сидела на самой макушке и была ее обладательнице необыкновенно мала.

«У внучки сперла панамку», - подумал Кентис и улыбнулся.

— Чего лыбишься! — еще более пронзительно завыла старуха. — Никакого уважения к старости!

— Все они, молодые, такие, — поддакнула из-за плеча товарки тощая особа в черном платке неопределенного возраста. — Наглые и все воры.

— Воры, воры, — закивала бабка в панамке.

«Вот он, знак,» — улыбнулся Кентис и встал.

— Прошу вас, мадам, — он поклонился с галантностью истинного рыцаря.

Матерчатая сумка осталась под сиденьем.

— Издевается, умник сраный, — фыркнула бабка, плюхаясь на освободившееся место. — Еще посмейся, так я тебе так двину, что из автобуса вылетишь.

Он шагнул к выходу.

— Я удаляюсь, мадам. Сам. Дабы не смущать вас своим присутствием.

Только теперь он понял, что это был вовсе никакой не знак, а глупая ловушка. Его непременно запомнят. Эта, в черном платке, и еще одна женщина лет сорока, внимательно наблюдавшая за происходящим. Если, конечно, они уцелеют. Но ведь могут и уцелеть. Могут…

Двери еще не успели открыться, а Кентис уже спешно шагнул в образовавшуюся щель. Он побежал. Потом опомнился, перешел на шаг, но не выдержал и опять побежал. Сердце, расколовшись на тысячи частиц, билось теперь в каждой клеточке его тела. Там, в автобусе, ему было весело и легко. Потому что там еще все можно было остановить. Он спрыгнул с подножки, и все сделалось НЕОБРАТИМО. Кентис то начинал дрожать, то смеялся, то выкрикивал что-то вслух, и тут же до крови кусал губы. В голове у него мутилось.

— Они будут довольны. В этот раз они останутся довольны, — бормотал он вслух.

Но эти слова не утешали а, напротив, наводили ужас. Краткое «ОНИ» внезапно приобрело двойной зловещий смысл. «Они» — это Карна и Желя. «Они» — это те, кто остался в автобусе возле матерчатой сумки.

Он мчался дальше, не разбирая дороги, ныряя в ближайшие переулки, проходные дворы, и останавливался лишь для того, чтобы отдышаться. И опять бежал. Мысль о том, что можно сесть в другой автобус, вызывала у него тошноту.

Он остановился внезапно, будто натолкнулся на стену.

Алиби! Необходимо алиби! А что является самым удобным алиби? Новое преступление! Он захихикал, находя мысль и удачной, и забавной. И огляделся. Сам не ведая как, он очутился на окраине. И прямо из-за серой в потеках стены блочной девятиэтажки выглядывал старенький кирпичный домик с крошечным садиком.

«Улица Социалистическая», - прочел он на самодельной деревянной табличке, прибитой к крылечку.

Не было никакого сомнения — перед ним был дом Евы Нартовой — ее адрес он узнал еще сегодня утром.

Это был знак — тут не оставалось никакого сомнения.

11

В детстве мне казалось, что служить высшему — самое прекрасное занятие на свете. Эти детские предрассудки, наверное, живы во мне до сих пор. Иначе, скажите на милость, за каким чертом я пошла работать в это мерзостное «Око», чтобы каждый день общаться с плачущими старушками, умственно отсталыми пьянчугами или с такими существами как Вад. Или взять хотя бы пример с Лигой. Мне понравилась их идея! Наконец моя никчемная жизнь обрела высший смысл…

— А у тебя очень мило, — сказал Кентис, просовывая голову в раскрытое окно гостиной.

И, не дожидаясь приглашения, перепрыгнул через подоконник и оказался в комнате. Как ни странно, его приход меня обрадовал. Мне даже показалось, что всё утро я ожидала именно его появления.

— Ева, да ты просто красавица, — заявил Кентис, оглядывая меня внимательно. Если не сказать — нахально. — Всегда считал, что мартинариями становятся одни дурнушки. Неужели можно с такой грудью вступить в Лигу?