Лихолетье

– Не иначе, боярин возвращается, матушка. Вот радость-то, – знал, куда подлить меда, тиун.

Истосковавшееся сердце Ефросинии наполнялось радостью.

Встречала сама у ступеней всхода. Держа большой каравай на цветастом ручнике, она улыбалась своими нестареющими очами долгожданному мужу.

Кроме Андрейки с Демьяном ратники расположились в доме Евпатия. Не было особой праздности во встрече. Посидели, как принято, за широким хозяйским столом и разошлись посветлу.

А поутру банька да за хозяйские хлопоты. Прознав, что приехал боярин, перед воротами усадьбы собрались челобитники со всей округи. Боярин слыл незлым, и народ хаживал к нему со своими тягостями. День прошел в суетных заботах. С женой Ефросинией лишним словом обмолвиться не пришлось. Лишь по приезде поговорили поболее. А поговорить было о чем.

Не дал Бог боярину Евпатию сыновей – все дочери. Старшие уже замужем. Еще одной подошел возраст. А там и младшей пора подоспеет. О том Ефросиния и хотела напомнить мужу, чтобы в делах княжеских своих дел не забывал.

Утомленный дорогой Евпатий с вечера заснул крепко, но ночью проснулся. Было душно. Где-то близко собирался дождь. Поднявшись с ложницы, взглянул на спавшую Ефросинию. Она спала, широко разметав руки, так что из-под сорочицы обнажилось плечо. Евпатий тихонько подошел к кадушке и испил берестяным ковшиком ядреного малинового кваса. Стало легче. Мысли его обратились к дочерям. Пошел в думах к их девичьей горнице, а у дверей остановился и вернулся обратно. Не малые ведь. Не годится отцу на подросших дочерей ночами смотреть. На то и день есть.

Сон пропал. Духота надвигающейся грозы будоражила в боярине мрачные воспоминания.

Не забывал Евпатий своих забот. Однако и другое тяготило его. Не уходил из головы давний разговор с князем, что привел его к опале.

Не мог забыть боярин, как невидящим оком смотрел на него князь.

Случилось все не так давно.

Князь сурово смотрел ему в очи.

– Больно ты, Коловрат, на себя не похож становишься. Вроде не стар еще… Али постарел, пужлив стал… Обо всем не упечешься, наперед о ближнем думать надо.

– Этой напасти не минешь, княже. Половцы, почитай, под татарами ходят. Да и народец весьма лют. Нам о том забывать недосуг. Одиннадцать зим минуло, и вот опять объявились. Кабы булгары их тогда не встретили, то и к Рязани бы подступились.

– Кабы подступились, ан нет. Сам-то ты разумеешь, о чем просишь? Сколь всего надо, чтобы дружину вдвое поднять да детинец так укрепить!

В сердцах князь даже махнул рукой.

– Да тут перестроить способней получится. Дак ты еще и смердов с посадскими к оружию приучать надумал. Случись чего, и кому наперед достанется?.. Бывало такое в Рязани. Али запамятовал?

Князь подошел к боярину, положил руку ему на плечо.

– Сбор второй год все худее и худее. Пинский тут свой карман не обходит, как и не подручник уже. Не осилить всего. Дай Бог сбор собрать да детинец поправить добро.

Не унялся тогда Евпатий. Посмел перечить:

– Посадские к оружию и так привычны. Ими в лихое время дружина добро пополняется. И смерды не плохи при своем топоре, токмо мало сего – умение надоть. Коли Бог время дает…

– Да коли думу собрать, ни один из бояр за тобой не пойдет. Да и засиделся ты в ближних. Ступай… Не к месту хлопоты…

И верно говорил князь, на боярской думе не поняли его мыслей бояре, промолчали все. Один Михайло Головня осмелился обмолвиться, да без толку все: «Не видят они грядущей опасности. Сидят в боярских усадьбах, лень чресла от скамьи отодрать. А грянет из степи лихо, поздно креститься будет».

Ефросиния проснулась от громовых раскатов. Муж лежал возле нее, сложив руки за голову. Она поняла – не спит. Прильнула к мужниной груди.

– И мне, бывает, без тебя не спится. Проснусь, а думы сами и набегают. За Авдотьюшкой вскорости и сватов начнут засылать. Я уж и сундуки приготовила…

Конец ознакомительного фрагмента.