Лихолетье

Иштван был весьма осведомлен о путешествии монаха из Альба Регии, но теперь король желал увидеть его сам. Напоследок он решил расположить к себе епископа.

– Именем короля я даю слово, что дела церкви всегда найдут поддержку в Венгрии.

Чуть помолчав, добавил с едва заметной ухмылкой:

– И за пределами Венгрии его верные подданные не забудут о служителях истинной веры.

Последние слова понравились Перуджи куда больше всего остального.

Прошло несколько дней.

Епископ Перуджи, как обычно восседавший за своим столом, отвел взор от пергамента, лежащего перед ним. Тонкий звон колокольчика нарушил утреннюю тишину. Немедленно у входа показался худосочный монах.

– Пришел ли брат Юлиан? – сухо спросил епископ.

– Только что, монсеньор.

– Пусть войдет.

Немолодой седеющий монах вошел и склонил голову, ожидая благословения от первосвященника. Прошептав привычные слова, Перуджи перешел к главному:

– Я вижу, брат Юлиан, стены родной обители придали тебе сил. Всего несколько недель, а ты очень изменился.

– Монастырь в Альба Регии – лучшее место, какое только мне приходилось встречать в жизни, монсеньор. Молитвы с братией ко Всевышнему вернули мне силы.

– Да, милость Всевышнего беспредельна. Пусть даже не всем братьям он дарует почить в стенах обителей Христовых.

Епископ сделал паузу и многозначительно добавил:

– Пусть брат Герард покоится с миром на чужбине, а душа его пребудет в раю.

Оба осенили себя крестом.

– Готов ли ты, брат Юлиан, к новым свершениям во имя Господа?

– И тело, и душа моя принадлежат Всевышнему. Я со смирением и радостью исполню все, что будет поручено.

– Я знал, что истинные сыновья веры Христовой окружают меня… Слушай внимательно, брат.

Епископ разговаривал с монахом стоя. Теперь он вернулся к столу и, положив руку на стоящий на столе рядом с пергаментом ларец, произнес:

– Король Бэла много доволен услышанным от тебя. И я думаю, ты понял, что он разделяет тревогу церкви от такой зловещей опасности, которая может стать угрозой истинной вере Христовой… Пусть даже она еще так далека… В Риме вновь обеспокоены делами, творящимися на востоке. С твоих слов брат Герхард в Ватикане записал все, что ты узнал и достиг в иных землях. Ты говорил о неведомых воинственных людях покоривших многие народы к востоку от великой реки Эдэль, которые настоль дики и жестоки, что живут только войной и разорением других. Их нельзя оставлять без присмотра. Его святейшество папа Григорий Девятый желает направить еще одну миссию в далекую Русию.

Перуджи вскинул голову. Проговорил сурово:

– Я выбрал тебя, брат Юлиан… И со мной согласны в Риме. Готов ли ты вновь отправиться в Русию, чтобы суметь предупредить великую опасность, грозящую нам с востока… – тут он сделал жест рукой и добавил изменившимся голосом: – Не забывая, конечно, о слове Божием, обращенном к заблудшим душам.

– Я готов, монсеньор.

Рука первосвященника достала из такого же темного, как стол, ларца тугой кожаный кошель.

– Это серебро пригодится в дороге, брат Юлиан.

Следующим движением епископ выложил другой кошель. Ничуть не тощее.

– А это золото благочестиво даровал нам король Бэла, как и раньше не оставляющий богоугодные дела своей милостью.

Когда набитые монетами кожаные мешочки скрылись в одеяниях Юлиана, епископ еще раз взялся за колокольчик. Исчезнувший исполнять его волю, монах появился в сопровождении двух добротно одетых мирян.

– Это верные подданные венгерского короля и смиренные слуги Господни: Аржа и Кантор. С ними ты отправишься в путь и всегда можешь на них положиться. Все, что должна узнать святая церковь, должен знать и король.

Миряне стояли, склонив головы, но Юлиан успел хорошо разглядеть их лица.

Епископ продолжал:

– Спутника ты выберешь себе сам. Есть ли у тебя кто на примете?

– Я давно не был под сенью своей обители, монсеньор, но в монастыре есть новый брат – Афанасий. Он молод, и Всевышний наделил его разумом. Он легко внимает иные языки. Я хочу взять его с собой.

– Он отправится с тобой.

Не удовлетворившись сказанным, Перуджи передал в руки Юлиану два свитка из того же ларца и закончил словами:

– Это послание королю Лаудамерии [15] от его святейшества папы и охранная грамота для тебя и твоего спутника. Время торопит нас. Вы должны отправиться через день. На рассвете.

Посланники

Юлиан уныло смотрел по сторонам. Хотелось слезть с лошади и пойти ногами. Да где там! Разве угонишься за обозом, хоть и идет еле-еле. На глаза ему попался Афанасий, которого ничто не томило в дороге. С нескрываемым интересом слушал он чужую речь, вглядывался в лица людей. Его интересовало все.

15

Лаудамерия – Владимирское княжество.

«Пройдет немного времени, и от этого интереса не останется и следа. Придет тоска и усталость. Останется только чувство долга перед Всевышним и наместником его на земле. А пока молодость пусть греет страсть к неведомой стране, да и чужой язык он схватывает на лету и скоро станет неплохим помощником», – думал Юлиан.

Он посмотрел на пожилого рыцаря, сопровождающего их вот уже третий день.

«Конца нет этой дороге. Скоро месяц, как мы в пути, но, слава Отцу Небесному, все когда-то кончается, и этот путь подходит к концу».

Сам рыцарь ехал впереди. Только толмач [16] постоянно находился рядом с ними, да двое воинов завершали процессию.

Присутствие толмача смущало.

«Надо быть осторожным. Не в первый раз приходится бывать в Русии, но так далеко впервые. Его святейшество папа не зря видит в этой далекой стране препятствие для продвижения истинной веры Господней. Много ли церквей пришлось встретить на пути… Только в городах в них нет недостатка… И людей не назовешь набожными. В далекие времена князь Владимир насаждал христианскую веру здесь с благословения Константинопольского патриарха. Но ничто не могло вразумить здешний люд – ни слово Божие, ни личный пример. – Монах тяжело вздохнул. – Как далеко это от того, к чему призывал Спаситель… Все в этой стране связано с властью… и если не власть и принуждение, не обретет здесь Римская церковь своей паствы».

16

Толмач – переводчик.

«Как вера тесно здесь сплетается с мирскими делами… А разве где-то иначе? – Юлиан силился прервать поток своих мыслей, понимая, что еще немного – и они доведут его до богохульства. – Видит Бог, я готов до конца своих дней оставаться в этом краю и нести слово Божие людям… Будь на то воля Всевышнего и его святейшества папы».

За день лошади устали и шли тихо, размеренным шагом. Кое-кто из седоков начинал дремать, а упрямые мысли не давали Юлиану покоя. Трудный путь, проделанный им вместе с братом Герардом в поисках Великой Венгрии, снова возникал в утомленном длительной ездой сознании.