Лихоморье. Трилогия

Сжав лом покрепче, Виктор остановился перед дверью с вывеской «ВЫСТАВКА ЧУЧЕЛ», собираясь с духом перед тем, как войти. Скорее всего, Грабарь был у себя: он безвылазно торчал в мастерской с утра до ночи, а в те дни, когда в доме гостила Божена, совсем не покидал своего поста, всегда готовый к ее услугам. Это означало, что Грабаря придется огреть ломом, быстро и надежно, чтобы упал и не смог встать. Все нужно сделать быстро и максимально тихо.

Повернув ручку, Виктор рывком распахнул дверь и влетел в затхлое полутемное помещение, загроможденное чучелами животных. Грабаря среди скопища зверья и птиц видно не было. Наверняка таксидермист дремал в своей мастерской, дверь в которую находилась рядом с чучелом огромного медведя, в теле которого скрывался переход в резиденцию наставницы. Виктор решил, что повезло и ему – меньше возни, и Грабарю – проживет чуть дольше. Бесшумно ступая, он подобрался к медведю и с удивлением увидел зияющий проем в теле косолапого, – дверца оказалась открыта. Вероятно, Грабарь держал ее открытой, пока Божена находилась у себя. Еще одна удача – не придется ковыряться с запором. Виктор ужом юркнул внутрь и выполз в освещенный коридор с другой стороны медвежьего тела. Двустворчатые двери из дорогого дерева, ведущие в апартаменты Божены, были слегка приоткрыты, – невероятное везение, на которое Виктор почти не рассчитывал, предполагая, что ему придется снести дверные петли или сломать замок, а это сразу осложнило бы все дело. Шанс на то, что страдающая паранойей ББ не запирается на ночь, был один из тысячи, и он выпал ему. Пожалуй, под охраной верного Грабаря дъяволица чувствовала себя в относительной безопасности.

С ломом наперевес Виктор пересек круглый холл и подошел к распахнутой двери спальни. Расположение комнат он помнил с тех пор, как три года назад помогал обставлять эти апартаменты перед ее приездом, еще до их первой встречи. Козельский рассказывал, что он вместе с Боженой начинали свою деятельность в этом городе – и как раз в этом доме, еще в тысяча девятьсот первом году, но спустя несколько лет им пришлось бежать от люцифлюсов и налаживать бизнес в другом месте. С тех пор прошло больше ста двадцати лет, и Божена захотела вернуться сюда снова, а предварительно отправила своих людей во главе с Козельским, чтобы те пока расположились и подготовили для нее достойное и надежно засекреченное жилье. Тогда Зарубин, подрабатывавший грузчиком в мебельной фирме, и познакомился с Козельским, заказавшим у них обстановку для апартаментов ББ. Доставку и установку мебельных гарнитуров поручили Виктору. Словоохотливый нотариус будто мысли его читал, все время лез под руку, едва Виктор останавливался передохнуть, болтал о театре, о том, что выбрал более денежную профессию, предав свою мечту стать актером, и теперь, на склоне лет, осознал, какую совершил ошибку, и что вернуть уже ничего нельзя. Зарубин купился, как мальчишка, и выболтал ему все о своей мечте, а потом и о неудачах рассказал, о грошовой зарплате гримера, о многочисленных подработках грузчиком и уборщиком – иначе не выжить, о несчастной любви – девушки не хотели ждать, когда он станет знаменитым и разбогатеет, они хотели жить сегодня. Козельский понимающе кивал, говорил, что надо идти к мечте несмотря ни на что, а потом попросил его помочь в одном деле, пообещав хорошо заплатить. И все так быстро закрутилось, что Виктор даже опомниться не успел. До него слишком поздно дошло, что выбор уже сделан, и теперь – или вперед, или в гроб. Вперед он больше не хотел. Совсем скоро лопаты могильщиков застучат о стылую ноябрьскую землю, вытесывая для него последнее пристанище.

Спальня Божены пустовала. Это озадачило Виктора: он был уверен, что в апартаментах кто-то был, хотя и не слышал никаких звуков. С некоторых пор у него обострилось чутье, он словно кожей определял чужое присутствие. И действительно, в гостиной он увидел двух мужчин, сидевших боком к нему прямо на полу. Между ними стоял чемодан, и они не сводили с него глаз, склонив над ним головы и почти соприкасаясь лбами.

– Вы видите ее темнейшество? – раздался голос Козельского, но Виктор еще раньше узнал нотариуса по круглой блестящей лысине, украшенной пигментными пятнами.

– Сто раз уже спрашивали! – прогнусавил Грабарь, вечно страдавший насморком. – Она просила не беспокоить ее ни в коем случае, говорила что сама выйдет на связь.

– Но уже долго. Делов-то, забрать иглу у девчонки! – Нотариус нервно поерзал на гладком паркете.

– Ну да, скажете тоже! Тут аккуратность нужна, иглу нельзя ломать ни в коем случае, сами же понимаете! – Грабарь уткнулся носом в мятый платок и шумно высморкался.

Виктор догадался, что Блаватская находится за Барьером, и впал в ступор – такого варианта событий он не предусмотрел и принялся размышлять. Козельский и Грабарь его не видели, он стоял за выступом стены, поэтому время на раздумье было. Его насторожили слова «девчонка», «игла» и «нельзя ломать», захотелось узнать, что все это значит. Какое очередное злодейство задумала коварная дьяволица? Может быть, надо поспешить и разбить чертов чемодан, чтобы «ее темнейшество» осталась на той стороне навсегда или скиталась бы в поисках другого выхода долгие годы? Виктор решил, что пора действовать, и, вскинув лом над головой, ринулся вперед.

Услышав его топот, Грабарь и Козельский подскочили, как ужаленные, и заслонили головы руками, думая, что удары лома обрушатся на них. Виктор размахнулся и нацелился, готовясь вонзить лом заостренным концом в самое нутро чемодана, напоминавшее светящиеся кишки мистического чудовища, но неожиданный удар в спину отправил его в полет. Виктор выпустил лом из рук, тот пролетел высоко над чемоданом, вонзился в окно и вынес вставленный вместо стекла мозаичный щит. Осколки мозаики со звоном посыпались на подоконник и паркетный пол. Пламенеющий рассвет и сырость ноябрьского утра хлынули внутрь. Красное небо сменило мозаичный узор в окне – по крайней мере, Виктору, лежащему на полу, были видны только огненно-кровавые облака.

– Ах ты, тварь! – Раздалось над головой, где-то позади. – И откуда ты выполз?!

Перекошенная в злобе круглая физиономия нависла над ним, цепкие руки схватили и дернули ткань худи у него на груди. Зарубин узнал аптекаря из их бандитской шайки, тот обильно орошал слюной его лицо, крича еще что-то, но внимание Виктора переключилось на Козельского, повисшего на плотной бархатной портьере с диким воплем: «Свет!». Нотариус тщетно пытался задвинуть ее: похоже, в потолочной шине что-то заклинило, когда он дернул портьеру слишком резко. Послышался треск, хруст, сверху посыпалась штукатурка, и Козельский с портьерой свалился на пол, а следом упали шина и кусок бетона. Покалеченный клерк взвыл от боли и закричал:

– Арчи, помоги мне!

Аптекарь бросил терзать Виктора и ринулся на помощь к нотариусу.

– Надо срочно накрыть чемодан! – заорал тот, пихая ему в руки собранную в комок портьеру. – Свет дает помехи! Темнейшество и Марк не смогут вернуться!

Зарубин вспомнил, что портал никогда не использовали при дневном и электрическом свете, причем от последнего какие-то помехи оставались еще несколько часов после того, как свет выключали, поэтому нигде в апартаментах Божены не было электрических ламп. Объяснение этому оказалось слишком мудреным для Виктора, в физике он никогда не разбирался, да и не хотел, поэтому в подробности не вникал. Сейчас ему тем более было не до этого. Окинув взглядом гостиную в поисках упавшего лома, Виктор заметил, что Грабарь куда-то исчез, и это его насторожило. С чего бы таксидермист вздумал покинуть поле боя как раз в том момент, когда врага сбили с ног?

Вдалеке, за пределами апартаментов, послышался странный гул, идущий из глубины коридора. Виктор хотел посмотреть в ту сторону, но над лицом закружилась крупная муха со светящимся зеленым телом, потом еще одна и еще. «Адзе!» – шокирующая догадка словно ужалила мозг. Зарубин бешено замахал руками и начал перекатываться к стене, вставать и бежать уже не имело смысла: в дверном проеме роилась огромная туча из черно-зеленых искр, которые фейерверком разлетались от нее по всей комнате.

Мухи Грабаря были не просто омерзительными тварями, а колдунами-трупоедами, забиравшимися в своих жертв через нос, глаза и уши, а затем выедавших все внутри так, что оставалась лишь внешняя оболочка – шкура или кожа, под прикрытием которой они могли передвигаться. Оболочка не портилась благодаря ферменту, выделенному мухами адзе, а их колдовские способности придавали оболочке жертвы первоначальную форму тела. Из всех чучел Грабаря настоящим, изготовленным по правилам таксидермии, было лишь чучело медведя. Оно имело крепкий каркас и служило тайным переходом в апартаменты Божены. Все остальные были вместилищем для адзе, в их телах жили тысячи кровожадных убийц, которых Грабарь держал под заклятием и выпускал только по необходимости. Видимо, необходимость возникла, и теперь Виктор извивался на полу бешеным червяком, пряча лицо и закрывая уши руками, чтобы не допустить проникновения мух внутрь тела, а те нещадно кусали его везде, где могли достать.

Отправляясь на дело, Виктор прекрасно понимал, что Грабарь может натравить на него своих мух, мало того, он был почти уверен, что именно так и умрет, но надеялся уничтожить чемодан-портал до наступления этого жуткого момента. Однако, судя по всему, надежды не оправдались. Сквозь узкий прищур и тучи роящихся мух Виктор увидел Грабаря, тот стоял и смотрел на него, скрестив руки на круглом животе.

Нотариус и аптекарь возились у чемодана, пытаясь соорудить из портьеры подобие ширмы, при этом они переругивались, обвиняя друг друга в нерасторопности.

– Не так, не так, не видите разве, что свет падает с другой стороны? – суетливо бормотал аптекарь Арчибальд Рогов, которого все обычно звали Арчи.

– Мне кажется, он со всех сторон падает, – ворчал Козельский. – Тащите сюда еще одно кресло!

– Откуда столько света, не пойму? – вклинился обеспокоенный голос Грабаря.

Виктор не видел света, крепко зажмурившись в тот миг, когда муха попыталась залезть ему в глаз. Он почувствовал, как внутри, под сердцем, странно защекотало, и перепугался, решив, что мухи все-таки проникли в тело и вот-вот начнут его пожирать. Но боли все не было, вместо нее вдруг резко обострилось чувство омерзения к самому себе, стало жарко от накатившего тяжелой волной стыда, угрызения совести начали терзать так, что даже мухи адзе едва ли могли доставить подобные мучения. Виктору показалось, что он сгорает заживо, а все его тело превратилось в раскаленную головешку. Сквозь жар он почувствовал, что мухи перестали его донимать. Они все попадали замертво. С трудом разлепив горячие веки, Виктор увидел на полу рядом с собой целые кучи дохлых крылатых тварей. Гостиную заливало яркое сияние. Снопы золотого света метались по полу. Оконный проем заслоняло что-то белое, рыхлое с виду, и округлое, как нетронутый сугроб.

– Откуда столько света? Он проходит сквозь ткань! – завопил аптекарь, барахтаясь под навесом из портьеры, накинутой на кресла.

– Не дергайтесь, Арчи! Кажется, ее темнейшество возвращается!

Слова нотариуса заглушил дикий вопль Грабаря, упавшего ничком на пол и забившегося, словно в припадке.

– Бегите отсюда! Заберите чемодан! Здесь люцифлюсы! – орал он таким диким голосом, будто его резали.

Виктору становилось все хуже, но любопытство оказалось сильнее, ведь ему давно хотелось выяснить, кто такие эти люцифлюсы. Пусть даже Козельский не врет, и это будет последнее, что Виктор увидит в жизни, но такой жизнью он уже давно не дорожил.