Лика. Повелительница демонов

Она чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, запах вина. Он стоял совсем близко, совсем рядом и словно окутывал ее теплом своего крепкого тела. Но он не прикасался к ней, и, подняв на него глаза, она вдруг заметила, что он даже спрятал руки за спину, чтобы устоять перед соблазном схватить ее, сжать в своих объятиях. Она встретила его взгляд, страшный взгляд — в нем не было ни тени улыбки и только мольба, смысл которой нельзя было не разгадать. Никогда еще Лика не была так захвачена мужской страстью, никогда никто так ясно не давал ей понять, какие желания вызывает ее красота. Любовное томление юного пажа в Лунасити было лишь детской игрой, забавой молодого зверька, который проверяет силу своих когтей.

Сейчас все было по-иному. Сейчас это было нечто могущественное и жестокое, древнее, как мир, как земля, как гроза.

Лика испугалась. Будь она более опытной, она не смогла бы устоять перед этим призывом. От волнения у нее подкашивались ноги, но она нашла в себе силы и отпрянула от Николая, как лань при виде охотника. И то невидимое, что ждало ее, и сдерживаемая страсть Николая вызывали в ней чувство страха.

— Николай, не смотри так на меня, — пробормотала она, пытаясь придать своему голосу твердость. — Я хочу тебе сказать…

— Я знаю, что ты хочешь мне сказать, — глухо прервал он ее. — Я читаю это в твоих глазах, в том, как ты сейчас вскинула голову. Ты — мадемуазель Сансе, а я — слуга… И теперь мы уже не можем даже открыто смотреть друг другу в лицо. Я должен стоять перед тобой с опущенной головой! «Будет исполнено, мадемуазель, слушаю-с, мадемуазель…» Ты глядишь на меня, не видя. Словно я бревно какое-то, ведь на собаку и то обращают больше внимания. Некоторые маркизы в своих замках заставляют лакеев мыть себя, потому что лакей — не мужчина, перед ним можно показаться и голой. Да, лакей не человек — он вещь, которая служит вам. Теперь и ты будешь обращаться со мной так же?

— Замолчи, Николй!

— Хорошо, я замолчу…

Он стиснул зубы и тяжело дышал, словно больное животное.

— Я замолчу… Но прежде я должен сказать тебе кое-что, — начал он снова.

— Мне никто не нужен, кроме тебя. Я это понял, когда ты уехала. Я тогда несколько дней ходил сам не свой. Это правда, я лентяй, бегаю за девками, мне противно возиться с землей и свицом. Я и сам не знаю, чего хочу. Раньше мое место было подле тебя. Теперь ты вернулась, и я не могу больше ждать, я должен знать — по-прежнему ли ты моя или я тебя потерял. Да, я дерзкий, бесстыжий. Но если бы ты только захотела, ты бы стала моей, вот здесь, на мху, в этой роще, в нашей роще, на земле, которая, как и раньше, принадлежит нам, только нам с тобой! — прокричал он.

— Ты бредишь, бедный мой Николай, — ласково сказала Лика.

— Только не жалей меня! — воскликнул Николай, и, несмотря на его загар, видно было как он побледнел.

Лика тряхнула своими длинными волосами, которые, как прежде, свободно спадали ей на плечи. Ее охватил гнев.

— А как же ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала? — спросила она, тоже переходя на местное наречие. — Нравится мне это или нет, но я больше не имею права слушать любовные признания бездельника. Я скоро выйду замуж за графа Стима.

— За графа Стима! — потрясенный, повторил Никола.

Он отступил на несколько шагов и молча посмотрел на нее.

— Значит, у нас говорили правду!.. — еле слышно прошептал он. — Граф Стим. Вы!.. Вы! Вы выйдете замуж за этого человека?

— Да.

Она не желала его расспрашивать, она сказала «да», и этого достаточно. Она на все отвечала бы сейчас «да», не задумываясь, только одно «да»!

Лика пошла по тропинке к дороге, нервно сбивая хлыстом нежные побеги на кустах, которые росли на обочине.

— Николай… скажи, ты его знаешь?

Он вскинул на нее глаза, и в них загорелась злая насмешка.

— Да… Я его видел… Он много раз бывал в наших краях. Он так уродлив, что, когда едет на своем черном байке, девушки разбегаются. Он, как дьявол, хром и такой же злой… Говорят, в своем замке в Тулузе он завлекает женщин всякими зельями и какими-то странными песнями… И те, кто попадается на его удочку, либо вовсе исчезают, либо сходят потом с ума. О, у вас будет прекрасный супруг, мадемуазель де Сансе!..

— Ты говоришь, он хромой? — переспросила Лика, чувствуя, как у нее холодеют руки.

— Да, хромой! Хромой! Спросите кого хотите, и вам ответят: Великий лангедокский хромой!

Он расхохотался и, пошёл, нарочито хромая

Лика мчалась сквозь кусты боярышника, пытаясь убежать от насмешливого голоса, который повторял: «Хромой! Хромой!»

***

Едва она вошла во дворец замка Монтелу, как на старом подъемном мосту показался человек на байке. По его потному, запыленному лицу и штанам с нашитой сзади кожей сразу было видно, что это гонец.

Сначала никто не понял, о чем он спрашивает, такой у него был необычный акцент, и потребовалось время, чтобы догадаться, что он говорит.

Гонец вынул из маленькой железной коробочки письмо и вручил его барону Арману де Сансе, который поспешил ему навстречу.

— Боже мой, маркиз Андижос приезжает завтра! — в сильном волнении воскликнул барон.

— А это еще кто такой? — спросила Лика.

— Друг графа. Маркиз должен на тебе жениться…

— Вот как, и он тоже?

— …по доверенности, Лика. Граф Стим посылает лучшего своего друга, чтобы он представлял его на первой брачной церемонии, которая состоится здесь, в Лунасити. Второе церковное благословение будет дано в замке Милославских на Замле. Лика, ты — уроженка Луны, граф Стим — землянин по происхождению. Таковы традиции. На этой церемонии — увы— твоя семья не сможет присутствовать. Маркиз Андижос будет сопровождать тебя до самого замка графа. Земляне — народ быстрый. Я знал, что они выехали, но не ожидал их здесь так скоро.

— Как я вижу, у меня было не слишком-то много времени на раздумье, — с горечью заметила Лика…

На следующий день около полудня двор наполнился дизельными выхлопами, рёвом двигателей и звонкими криками.

Маркиз Андижос, жгучий брюнет с торчащими пиками усов и горящими глазами, в двухцветных желто-оранжевых рингравах, которые искусно скрывали полноту этого весельчака и кутилы, представил барону приехавших вместе с ним графа Доржерака и юного барона Сербала — на предстоящем бракосочетании они должны были выступать в роли свидетелей.

Приехавших пригласили в гостиную, где Сансе выставили на столы все, что было у них лучшего.

Гости умирали от жажды. Но несмотря на это, маркиз Андижос, отхлебнув глоток тростникового вина, отвернулся и, метко сплюнув прямо на плитки пола, сказал:

— Клянусь святым Поленом, барон, вино обдирает мне язык! Оно до того кислое, что у меня на зубах заскрипело. Эй, холопы, тащите бочки!

Его простота и чистосердечие, певучая речь и даже исходивший от него запах чеснока не только не вызвали неприязни у барона Сансе, но привели в полный восторг.