Ликей. Новое время (роман второй)

Агния давно привыкла к медитациям. Но она очень редко что-нибудь настоящее видела. Практически ничего. Она не могла сосредоточиться правильно, и все время думала о том, как бы хорошо было распрямить ноги - они ужасно затекали, боль почти невыносимая. Однако ученик должен уметь переносить боль и неудобства. Однажды Агния даже сознание потеряла во время медитации, просто упала, и все. Но ей тогда было всего пять лет, а сейчас она уже большая.

Вот Звента и Светозар все время видели что-нибудь во время медитации - то Небесную Розу, то Богоматерь, то какие-нибудь чудесные райские картины. То что-нибудь практическое. Светозар, например, недавно увидел во всех подробностях новую книгу отца, и предсказал, что на обложке допустят ошибку в рисунке. И когда книга пришла из типографии - точно, на обложке была ошибка! Не совсем такая, правда, но похожая…

Агния закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на музыке. Музыка была приятная сегодня, падала, как легкие серебряные капельки. Но трудно было остановить течение мыслей. Агния постаралась несколько раз повторить мантру, мысли все время съезжали на что-нибудь постороннее.

Звента очень любит медитировать. Она как-то сказала Агнии, что раньше, когда была маленькой, тоже ничего не умела и только ерзала. А потом как-то вдруг у нее это началось… Может быть, у Агнии тоже начнется. Звента говорит, нет ничего прекраснее медитации. Она и в школе часто медитирует - уйдет в себя, учителя и не спрашивают, знают, что Звента в медитации. И после школы - часами. Каждый день. И ночью тоже. Медитация заменяет сон. Агния приоткрыла один глаз, посмотрела на Звенту. Лицо ее, и без того белое, теперь напоминало восковую маску. Сестра сидела совершенно неподвижно… безжизненно даже. Как статуя. Вот это настоящая, правильная медитация.

Я никогда не научусь, подумала Агния уныло. Она снова закрыла глаза, и вдруг вчерашнее представилось ей во всей реальности и силе. Слезы потекли из-под закрытых ресниц.

Ведь в сущности - что она сделала плохого?

Вчера отец запланировал музыкальный вечер, и все было хорошо, первой играла Звента. Все аплодировали, и Анжела вздохнула, прислонясь головой к гудящему боку рояля (по своему обыкновению художница сидела на полу).

–  Ах, как я люблю тебя слушать…

–  Агния, ты, - Звента встала, посмотрела на нее.

–  Давай, - весело сказала Анжела, - послушаем нашу бренчалку…

И вдруг Агнии показалось это обидным.

Это постороннему человеку действительно может показаться ерундой - такое безобидное подшучивание. Но ведь сил нет, когда над тобой все время смеются. Ведь посторонний человек - и никто из сидящих здесь - не был полчаса назад на кухне, когда Анжела высмеяла способность Агнии убирать посуду. И никто не был утром рядом, когда Анжела назвала Агнию "чучелом огородным", уговаривая поменять платье. И вот, когда все это накопилось… Агнии ужасно, просто ужасно захотелось сказать - я не чучело, не косорукая, не бренчалка! Да, я младше других, я меньше умею, но я нормальный человек! И не надо все время надо мной смеяться. Хотя бы и любя.

–  Я не бренчалка, - сказала Агния сдавленным голосом.

–  Ладно, ладно, - ответила Анжела, - Ты у нас великая пианистка. Давайте послушаем гениального исполнителя Агнию Раутову!

Лучше бы она этого не говорила. Агния еще попыталась сдержать себя, но слезы уже брызнули из глаз.

–  Ну что ты, что ты, - сразу пошла Анжела на попятную, - Ну перестань, детка! Я же любя! Я же ничего плохого не хочу сказать! Ты действительно очень хорошо играешь!

Агния стояла, стиснув кулачки, губы ее дрожали.

Она знала, что играет не очень хорошо. Она только научилась играть простенькие песенки, в то время, как Звента играла уже "Времена года". Да и в песенках делала ошибки. Она училась только второй год. Но почему нужно все время над ней смеяться?

–  Ну, Агния, - вступила Лилия (она и вчера была здесь), - Так нельзя. У тебя совсем нет чувства юмора!

–  Садись, Агния, играй, - мягко подсказал отец. Девочка сделала шаг к роялю. Внутри словно натянутая струна дрожала… натяжение становилось все сильнее, сильнее - вот-вот порвется. Еще можно все превратить в мелкий, незначительный эпизод, в шутку. Еще можно вернуть мирный, спокойный вечер.

Струна порвалась.

Агния сначала не поняла, что произошло. Ей просто захотелось все объяснить Анжеле. И всем объяснить. Все-все. Что ей плохо так. Что она меньше всех, и она не может так все хорошо делать, как другие. Что ей нужно немножко внимания. Чтобы кто-нибудь с ней посидел, поговорил. Рассказать кому-нибудь про мертвую птичку, которую она вчера видела. Про то, что поссорилась в школе с подружкой. Она не может быть, как все другие в Центре, хорошим сотрудником. Но когда она вырастет, то будет - сейчас просто ей нужно немножко времени. И она не может два раза в день медитировать, ей тяжело… ей часто даже просыпаться по утрам не хочется. И надо иногда говорить друг с другом, а не только музицировать и читать стихи. Надо обсуждать все, что случается…

Ей очень многое хотелось сказать. Но слов не было. Вместо слов вырвался какой-то дикий, нечленораздельный рев. В этом реве было все, все, что накопилось за годы. Так кричат младенцы, не умеющие говорить, требуя молока. Но Агния не была младенцем. И едва прекратив кричать, она уже готова была провалиться сквозь землю от стыда… Рев вылился в истерику, в непрекращающееся, дикое, захлебывающееся рыдание. Анжела бросилась к ней, взяла на руки, властно прижала к себе. Больше всего Агнии хотелось, чтобы ее отпустили. Для этого нужно было перестать рыдать. Но она не могла остановиться. Перед всеми - какой стыд - перед всеми, тут и Лилия сидела, и Лада, и Маргарет, и Володя… Теперь все увидят, какая она ненормальная, истеричка. Люди пришли отдохнуть, послушать концерт. А вместо этого - дикие вопли. Эти мысли жгли ее как огнем и отнюдь не способствовали успокоению. Но кое-как Агнии все же удалось подавить рев, перевести его в тихие всхлипывания. Анжела опустила ее на пол.

Агния тихонько отошла в угол. Все говорили разом.

–  Ну, так нельзя. Нервную систему подтянуть надо, - говорил Володя.

–  Может, мед давать?
– это Лилия.

–  Успокойся, лапочка, ничего страшного, - Маргарет гладила ее по голове.

–  Тихо, - сказал отец. Он никогда не кричал, всегда говорил негромко. Но все его слышали. Наступила тишина. Глаза отца закрылись, голова слегка откинулась, словно кто-то невидимый запрокинул ее. На лицо заметно надвинулась бледность. Так отец сидел примерно минуту. Потом открыл глаза, словно бы с трудом.

–  Я видел старца, - сказал он медленно, - Белого, с серебряной бородой, с посохом. И это был Святой Серафим. Он подошел ко мне и сказал: хочешь уберечь дочь от темных сил, помоги ей… Мы должны все вместе помедитировать. Агния, сядь в центре круга.

Агния медленно поднялась на ноги и пошла к центру. Словно приговоренная на казнь. Она уже понимала, готовится что-то страшное, но не знала еще, что - и от этого было еще страшнее.

Ей больше и в голову не приходило что-то говорить, требовать, доказывать. Она чувствовала себя кругом виноватой и готова была на все. Ей было страшно, очень страшно - но даже в голову не приходило ослушаться, убежать. И так уже испортила все, что только можно. Истеричка.

Все сели кругом, в позе "лотос", отец зажег свечу.

–  Устремляйте свои мысли к Агнии, - сказал он, - Мы должны ей помочь! Думайте о ней с любовью!

Медитация началась. И тут Агния обнаружила, что она, оказывается, прекрасно умеет чувствовать энергию. Все-таки научилась.

От каждого из медитирующих шел плотный, тяжелый поток. Это был свет и тепло, но свет этот жег, а от тепла становилось душно… почти невозможно дышать. Желтоватый свет этот сливался в единый купол, и купол поднимался над Агнией, и давил на нее, давил… В груди становилось все больнее. Но Агния не смела шелохнуться. Больше всего от боли разрывалась голова. Ее раздирали ужасные мысли… так, наверное, чувствуют себя грешники в аду - страшные, терзающие мысли. Я хуже всех. Я недостойна любви, света. Я темная. Ко мне направляют потоки любви и света, а меня они жгут - это говорит о том, что я очень темная. Я не имею права жить. Эта мысль становилась все ярче, все отчетливее, вытесняя остальные. От нее даже какое-то облегчение наступало. Я не должна жить. Все так любят меня! Я плохая, я испортила людям вечер, а они мне все простили, они все меня любят, хотя я недостойна быть среди них! Но разве они не понимают, как мне плохо сейчас? Нет, не понимают - но они любят меня! Они любят… а я не умею любить. Не умею думать о других. Я ужасный, ужасный человек. Я чудовище. Я мучаю всех окружающих, не даю им жить. Хуже меня нет… Мысли вращались по одному и тому же замкнутому кругу.