Лики времени

Я подумала: наверное, он стал курить с осени, с того самого дня, когда Лена приехала к нему повидать его. Может быть, с той поры он вспоминает о ней и волнуется, а я знала, многие курят, чтобы перестать волноваться, успокоиться, а может, начал курить потому, что и она курит?

В темноте я не могла разобрать выражение его лица, но потом глаза мои привыкли к темноте, и я увидела: он глядит на меня, и его глаза улыбаются мне.

— Весело было? — спросил дед.

— Ничего, сперва много танцевали, потом стали петь. Потом у нас был конкурс.

— Что за конкурс? — спросил дед.

— На самый интересный и самый короткий рассказ.

— Что это значит, поясни.

— Очень просто. Каждый должен был рассказать что-то интересное, но по возможности очень короткое.

— Вот как. Кто же выиграл?

— Я. У меня первая премия. Вторая премия у Леши Елистратова.

— Значит, тебя можно поздравить с первой премией? — спросил дед. — В таком случае, поздравляю. Какой же рассказ ты выбрала?

— Какой?

Я замялась. Именно ему, деду, не хотелось говорить об этом.

Дед понял мое молчание по-своему.

— Как я погляжу, ты, наверное, сама сочинила? Да не стесняйся, ничего в этом дурного нет.

— Ладно, — сказала я, — так и быть. Один человек долго искал правду. Он изъездил весь мир, был на юге, на севере, на западе, и вот однажды на востоке, в одной неведомой стране набрел на заброшенный храм…

Я говорила быстро, без всякого выражения, стремясь поскорее отбарабанить и не говорить больше ни о чем. Я старалась не глядеть на деда, чтобы не встречаться с ним взглядом. Просто-напросто боялась увидеть его глаза, боялась, что он все как есть поймет. Что-то он скажет тогда?

И вот я произнесла последние слова:

— «Какая же ты страшная, — сказал человек, — как же я скажу людям о тебе? Ведь все считают тебя прекрасной и совершенной». А правда ответила ему: «Ты солги, и тебе поверят…»

Я все еще старалась не встречаться взглядом с глазами деда. Потом не выдержала, глянула на него, но в этот момент он не смотрел на меня, закуривая новую папиросу.

— Ты много куришь, — сказала я.

Дед промолчал, потом спросил, чуть помедлив:

— Откуда ты знаешь этот рассказ?

— Не помню, — как можно более небрежно ответила я, — кажется, кто-то рассказывал, а кто, уже не помню…

Он передернул плечами, словно ему стало холодно, хотя было тепло, время от времени налетал мягкий, незлой ветер, разгоняя ненадолго плотные ночные тучи, потом снова мчался прочь, все затихало и тучи опять сменяли друг друга в темном, без единого просвета небе.

Уже пала роса, предвестник рассвета, хотя до рассвета было еще далеко, но где-то внезапно прокричал петух, может быть, и ему тоже почудилось, что уже близко утро?

— Оказывается, случаются петухи-обманщики, — сказала я.

— Что? — рассеянно переспросил дед. Я пояснила:

— Обычно принято верить петушиному крику, они кричат тогда, когда все ближе конец ночи.

Дед вытянул вперед руку, посмотрел на свои часы.

— Знаешь что, пожалуй, пора спать, — сказал.

А мне не хотелось идти спать. Так хорошо было стоять возле нашей калитки, глядеть на тучи, как бы догонявшие друг дружку в небе, подставлять лицо ветру, приносившему с собой свежесть недалекой реки, еле ощутимый запах цветущего на заливных лугах клевера.

Я не хотела спрашивать и все-таки спросила:

— Как думаешь, что лучше: лгать или всегда говорить правду?

— Странный вопрос, — ответил дед, посасывая погасшую папиросу, — вообще-то следует стараться быть всегда и во всем правдивым, но иногда бывает ложь во спасение.

— Во спасение? — удивилась я. — Неужели бывает такое?

— Сколько угодно. Нам, врачам, это известно больше, чем кому-либо другому. Представь себе больного, который ждет свой приговор, надеется, что у него совсем не опасная болезнь, а на самом деле у него болезнь самая что ни на есть страшная, от которой ему не суждено поправиться. Разве можно в таком случае сказать правду? Ведь правда, такая, как она есть, может бесспорно убить человека…

Так говорил дед, а я в это время думала о бабушке. И о нем. Он щадил ее, не говорил всей правды, что из того? Она-то знала, но в свой черед тоже не говорила ему. Оба, таким образом, знали всю правду и молчали. Кого щадили они, себя или друг друга? Или боялись выложить все как есть? Или и вправду им было жаль своей незадавшейся жизни, долгих лет, прожитых вместе?

Мы с дедом повернули к дому. Снова стало на миг светло, показался месяц, блеснули нещедрые звезды, кое-где окружавшие его.

— А Леша Елистратов что рассказал? — спросил дед.

— У него рассказ еще короче. Жил-был султан, объявивший конкурс на самое правдивое описание жизни великих людей земли. И вот со всех концов земли потянулись к нему на лошадях, на верблюдах, на кораблях мудрецы, которые везли целые тома жизнеописаний великих людей мира. Но выиграл один мудрец. Он написал всего лишь четыре слова. «Они жили, страдали и умирали».

— У тебя хорошая память, — сказал дед, — наверное, передала все как есть, слово в слово?

— Имеет место, — согласилась я.

С того дня, думается, я стала взрослеть. Я сильно изменилась, стала намного сдержанней, сосредоточенней, бабушка не раз говорила:

— Ты теперь совсем другая.

— Это хорошо или плохо? — спрашивала я.

Она отвечала:

— Не знаю, скорее, хорошо.

Дед часто замечал:

— Ты все больше становишься похожей на отца…

И я непритворно радовалась, мне всегда хотелось походить больше на папу, чем на маму.

…Сколько лет прошло с той поры? Почти тридцать. Уже нет на свете ни деда, ни бабушки. И кто знает, жива ли Лена, отдавшая всю свою любовь деду, а он так и не решился уйти, бросить все, стареть вместе с Леной.

Он остался с бабушкой, и они старели вместе.

Но, продолжая жить вместе, дед и бабушка ни разу не объяснились друг с другом, ни разу не поговорили по душам.

Так и сошли в могилу, не узнав чего-то самого главного, того, что, должно быть, помогло бы им отыскать верное, необходимое, единственно важное решение. Или просто-напросто оба боялись правды, которая может убить запросто, наповал?

Не знаю. И теперь уже никогда не суждено узнать, как оно все было на самом деле…

ВАСИЛИЙ