Ликуя и скорбя

Василий помалкивал. Ему-то ведомо, что митрополичье звание получается дарами Москвы патриарху, а за него, за Василия, Михаилу, князю тверскому, дарить в Царьград нечего.

— В Москве свой митрополит, а почему Твери не иметь?— спрашивал Михаил.

Усмехнулся про себя Василий. Разумен князь Михаил, княжение держит грозно, а вот в церковных делах непонятлив. Одна митрополия — то власть, две — уже двоевластие. В одной митрополии все церковные средства в одной руке, а, если разнести те средства на десять рук, что же останется патриарху в Царьграде?

— Бью челом патриарху,— продолжал Михаил,— быть епископу Василию митрополитом, а обидчика чтоб изгнали! Ведомо мне, что и князь Ольгерд пересылается о том же с патриархом.

Князь Михаил искусно бросал зерна ревности в сердце старца, старец догадывался, что княжеская рука тянется к церковной казне.

Велик запрос, но престол митрополита того стоил. Опасался Василий напрасных хлопот. Хан Авдулла, пожалуй, даст ярлык, не впервой Орде намертво сталкивать Тверь с Москвой. Ярлык дадут, а вот как удержать великое владимирское княжение? Дмитрий был юн, не отроком даже, мальчиком, а согнал Суздальца с владимирского стола. Знал Василий, что ничего не бывает тайного, что не стало бы явным, знал, что длинны, руки у митрополита, а не выдержал искуса. Благословил Михаила на поклон хану.

Мамай принял дары тверского князя, пропустил к хану, к эмирам. Отчего же не взять то, что само плывет в руки? Не препятствовал, когда Авдулла дал ярлык Михаилу на великое владимирское княжение. Видел Мамай, что не сидеть Михаилу великим князем на владимирском столе, сгонит Дмитрий, а, сгоняя, кровь прольет и москвичей и твсричан, а это уже добро Орде. Не оспорил он и слов Ольгерда, что пересказал ему князь Михаил: «Дмитрий молод, но уже грозен! Годы бегут, взматереет — грянет гроза над Ордой!» Нет, не опасался Мамай ни Дмитрия, ни Москвы. Свои расчеты про себя держал. Дмитрию долго выбираться из вражды с Тверью и Рязанью; ему, Мамаю, немало надо положить сил, чтобы повергнуть в прах ханов Азиза и Амурата. Да только он, Мамай, опередит Дмитрия, а опередит, так сильная Москва против единой Орды — ничто, а в походе к Последнему морю то будет его покорный улус, и будет он черпать из него казну, хлеб и воинов. А пока он, Мамай, не силен, пусть держит Михаил тверской Дмитрия, чтобы не взмыл в небо соколом.

Вызвался идти послом в Москву ставить Михаила на владимирское княжение эмир Сары-хожа.

Сары-хожа еще не вышел с посольством из Орды, от отца Сильвестра полетела весточка в Троицкий монастырь: «Идет Михаил с ярлыком на владимирское княжение».

Князь Дмитрий, получив эту весть, пошел с митрополитом по городам: бояре, черные люди, купцы и князья целовали крест не даваться Михаилу, на великое княжение во Владимир не пускать.

Михаил подошел к Владимиру с ханским послом и ордынской тысячей. Владимирцы затворили ворота и послали сказать князю Михаилу:

— Не люб нам, не ходи в город! Целовали крест князю Дмитрию, на том стоим и стоять будем!

Не брать же на княжение город приступом, да и с кем брать? С тысячей всадников город не возьмешь. Михаил отошел в Тверь. Сары-хожа послал повеление Дмитрию идти в Тверь к ярлыку.

Из Москвы пришел в Тверь ответ: «К ярлыку не еду, на княжение владимирское не пущу, а тебе, послу, путь чист!»

— Сам бери то, что просил! — молвил Сары-хожа князю Михаилу. Отдал ему ярлык и ушел с ордынцами в Москву.

Времена изменились. Ранее Орда охотно приходила с войском помочь одному русскому князю против другого. Разве посмел бы ранее русский князь ответить ханскому послу, что к ярлыку не едет и послу путь чист? Тысячи ордынских всадников достало бы рассеять любое войско, ибо не силой, не воинским умением взяли бы ордынцы, а страхом перед гневом хана. За тысячей явились бы десятки тысяч ордынцев.

Сары-хожа отошел в Москву, Михаилу стало жутко.

Еще и еще раз князь Михаил возвращался в своих раздумьях к памятной встрече в лесной избе на свадьбе московского князя. Не все он тогда понял.

Завязка Москвы с Суздалью сама по себе напрашивалась, для того и сватал Дмитрий дочь Суздальца, но крепка ли эта завязка? Немало игралось таких свадеб, а потом тесть с зятем трясли друг друга до смерти. Здесь же повернулось по-иному. Суздаль да Москва завязались в союз, и тот союз страшен для Твери. От Суздали к Бежецкому верху рукой подать. Когда Ольгерд подошел к стенам Москвы, Суздалец громил тверские волости.

Полно обид на Москву у Рязани: Олег горяч, властен. Неужели забыл обиды? Под Шишевским лесом бил Орду, у щуровской крепости стоял с Москвой, шел на Ольгерда.

Москва спешит воздеть руки на плечи иных городов, как говорил митрополит Петр, а Орда бездействует. А быть может, правда за Дмитрием? Сейчас, только сейчас и время сбросить Орду. Но, сбрасывая Орду, идти под руку Москвы?

Как только в своих раздумьях Михаил добирался до этой точки, так тут же и вскипал, дышать становилось тяжко от обиды и ярости. От обиды за подвал Гавшина двора, от ярости, что упустил минуту в коломенской избе. Тогда бы выговорить первенство Твери в союзе.

То не последняя ли была возможность удержаться вровень с Москвой? То не последняя ли была возможность для Твери выступить объединительницей русских княжеств? Тверь на Волге, на главных путях между Новгородом и всем белым светом, почему отдавать первенство Москве, городку, закинутому далеко от Волги в глухие леса?

Почему Москва, кто ворожит этому городу?

Осталось старое, испытанное средство: идти в Орду — через Орду унизить Москву. Ярость туманила разум тверского князя. Только одно он искал, как унизить Москву, не догадываясь, что Орда не захочет поставить Тверь над Москвой, ибо видит большую угрозу для себя в единении Твери и Литвы, чем в союзе Москвы с Суздалью.

Михаил послал сына Ивана к Мамаю донести, что Сары-хожа передался Дмитрию, что Дмитрий не внял ордынскому ярлыку.

Двинулся в Орду и князь Дмитрий на спор с тверским князем.

5

Летний путь куда как проще в Орду — по рекам на стругах. Однако по рекам, а особенно по Волге, ныне путь для Дмитрия опасен. Михаил отправил сына в Орду по Волге, тверские струги и лодии спустились к Сараю, по пути могут перехватить. Надо идти по суху. Но тут тоже выбирай и оглядывайся. Соглядатаи из Рязани доводили, что ходит промеж рязанских бояр дума, как ударить на Москву и отобрать Коломну. Доносили, что очень старается поднять рязанцев против Москвы боярин Епифаний Коряев. Олег отмалчивается, но против бояр с той поры, как потерял дружину на Кирицких холмах в сече с Мамаем, у него силы нет. Олег худого не измыслит, но если идти рязанской землей по дороге на Переяславль, а оттуда на Пронск, не осмелится ли Епифаний Коряев учинить разбой? Это его заботами царевич Махмет звал князя Ивана на размежевание в Переяславль.

Решили пройти в Орду по сухому пути, минуя рязанскую землю, дорогой не прямоезжей — той дорогой приходили на грабеж ордынцы или пробирались в Орду монахи. Дорога лежала на Бронницы, с Бронниц поворачивала на Турово, что стояло острогом на Лопасне, обороняя Москву от рязанского изгона на северном берегу Оки, в обход Лопасни шла на Серпухов, под Серпуховом бродом и резким поворотом на реку Осетр, вдоль Осетра вилась мимо Зарайска, а оттуда, склоняясь к Березуйскому оврагу, с выходом на Муравский шлях, на Дон, где впадала Непрядва, и через Куликово поле на Быструю Мечу и на Тихую Сосну, там рукой подать до Мамаевых кочевий.