Ликующий на небосклоне

– Амени, старший, – Хеви положил руку юноше на плечо.

– Не может быть! Сколько же ему лет?

– Он скоро встретит пятнадцатый разлив Хапи.

– Пятнадцать? – откровенно удивился Хармхаб. – да он почти с меня ростом, и плечи немного уже моих. А взгляд у него – взгляд ястреба, а не птенца.

– Амени сражался вместе со мной против нехсиу. Еще, он убил льва. Кушиты говорили, что в того зверя вселился дух Сехемет. Но Амени вышел победителем.

– Да ты привез героя! – удивился Хармхаб. – Расскажешь мне все потом подробнее. А сейчас, прошу в мой дворец. Я прикажу подать носилки.

– Нет, – покачал головой Хеви. – Я лучше пройдусь пешком.

– Я тоже не люблю носилки, – признался Хармхаб. – Вот, колесница – это для настоящих мужчин! Мне подхалимы из Ашшура³⁸ недавно подарили чудесную легкую колесницу с парой резвых коней. Я тебя потом обязательно прокачу. Бежит так, что дыхание перехватывает.

Они направились к городу. За ними пристроились слуги с опахалами. Но пришлось остановиться и пропустить процессию. Десять здоровых маджаев несли носилки, в которых восседала только что прибывшая правительница Тейе. Следом шествовали важные вельможи.

– Чтоб мою печень сожрал крокодил, если та цветущая лилия не твоя красавица Нефтис! – воскликнул Хармхаб, заметив рядом с Тейе в носилках супруга Хеви.

– Ты ее узнал?

– Она нисколько не изменилась. В моей памяти все осталось как на картине рисовальщика, хотя прошло много лет. Я до сих пор помню ее в чудесном нежно-розовом платье из тончайшего льна. Дочери Небмаатра Аменхотепа Хека Уасет вывели ее из дверей Большого Дома. Она напоминала распустившийся бутон лотоса, и не было вокруг никого прекрасней. Под ноги бросали цветы. Вокруг все заблагоухало. Тогда ты подошел к ней, назвал сестрой и на руках унес в свой дом.

– Давно это было! – вздохнул Хеви. Когда процессия исчезла в стенах города, он спросил: – Почему ты не пошел встречать правительницу?

– Там и без меня хватает подхалимов, – кивнул он в сторону длинной вереницы вельмож, пестрым хвостом тащившихся за носилками старой повелительницы. – И потом, кто бы тебя тогда встречал? Ты мой друг, нет – брат. Мы не виделись с тобой уже больше десяти разливов. Не мог я тебя не встретить. Что бы ты обо мне потом подумал?

Поднявшись по вымощенному булыжником склону, они оказались перед входом в город. Их остановил старший рисут Хармхаба, поклонился и настойчиво произнес:

– Носилки для главнокомандующего и его гостя. Нельзя таким высоким сановникам пачкать ноги о мостовую.

– Мы воины, а не изнеженные писцы из архива, – рассердился Хармхаб.

– Все равно, – не отступал старший рисут. – Я не могу позволить, чтобы мой господин ходил пешком, как простой стражник.

– Вот пристал, – развел руками Хармхаб.– Тогда велел бы подать мою колесницу.

– Господин забывает, что по улицам священного города каждый девятый день, когда все забывают о делах и помнят только о Йоте, запрещено ездить на колесницах.

– Придется дальше следовать в носилках, – пожал плечами Хармхаб. – Таковы правила.

Наместник Куши и главнокомандующий уселись на подушках под просторным балдахином. Восемь слуг подняли носилки и плавно понесли по улице. Амени переступил границу города… словно оказался внутри изящной шкатулке. Все здесь выглядело строго и ровно. Стены домов пестрели росписями. Все деревья аккуратно подстрижены. Дорожки выметены идеально. Кругом колонны, украшенные пестрым орнаментом.

Вскоре они очутились перед воротами, украшенными резьбой. Пройдя сквозь них, гости оказались на широком дворе, в центре которого подпирала небо игла высокого обелиска. По периметру двора зеленели невысокие молодые деревья.

– Это мой солнечный храм, – объяснил Хармхаб. – Здесь каждое утро и каждый вечер я разговариваю с Йотом. За храмом пруд. Дальше мой дом, – показал он на дворец, с высокими колоннами. Колонны напоминали связки папируса. Основание выполнено в виде низких ваз из черного базальта. Из ваз поднимались толстые зеленые стебли, и к верху, там, где начинались балки перекрытий, колонны расцветали белыми и розовыми бутонами. Сами связки стеблей обвивали золотые ленты. В широком квадратном пруду перед домом плавали птицы с подрезанными крыльями и ярко цвели водяные лилии.

– Как у тебя красиво! – не сдержал восклицание Хеви.

– Я сам никак не привыкну. Бываю дома редко. Все больше в разъездах. Зато у меня повар искусный. Принюхайся. Как пахнет! Наверное, мясо уже готово. Но сначала вас отведут в мыльню и хорошенько отдраят от кушитской пыли. Постой! – Вспомнил Хармхаб. – Я покажу тебе своих коней и колесницу – моя гордость. Эй! – крикнул он старшему рисуту. – Веди нас в конюшню. Я должен похвастаться перед гостем.

– Прости, господин, но конюшня пуста, – виновато поклонился рисут.

– Как – пуста? – Хармхаб гневно сдвинул брови.

– Госпожа захотела прокатиться.

– На моей колеснице? Да кто ей разрешил! – Хармхаб весь вспыхнул. Казалось, он накинется на рисута и поколотит его.

Но тут, на его спасения послышался топот копыт и грохот колес, оббитых медью. Слуги еле успели отворить боковые ворота, и во двор влетела легкая колесница, запряженная парой молодых поджарых жеребцов. Возница, стройная женщина со строгим красивым лицом, натянула вожжи, заставляя коней остановиться.

– Мутнтежмет! – закричал Хармхаб. – Ты совсем загнала коней. Посмотри, они все в мыле!

– Прости меня, мой господин, – с легкой улыбкой ответила женщина, спрыгивая с колесницы и поправляя одежду из тонкого льна. – Но если ты будешь и дальше беречь своих красавцев, они обленятся и разучатся ходить в упряжке. Чем кричать, лучше представь меня, гостям. О всепрощающий Йот! Неужели я вижу перед собой Хеви, в которого была влюблена еще маленькой девчонкой.

– Он самый, – поклонился ей гость. – Ты еще помнишь, как я носил тебя на плечах?

– Сколько лет прошло! Я рада тебя видеть! А это твое войско? О-го-го! Мои девочки заставят их краснеть. Я сейчас же позову дочерей.

– Да погоди ты, – остановил ее супруг. – Дай гостям с дороги помыться, да привести себя в порядок. И позволь тебя спросить: почему ты не явилась на встречу правительницы Тейе?

– Меня не пустил отец. Ты же знаешь верховного жреца Эйю. Он испугался, что я скажу чего-нибудь не то, а ему станет стыдно за меня.

– И ты с досады решила изломать мою колесницу?