Ликвидатор

Уайлд ухватился за руль. «Хильда» была удивительно податлива в управлении. Но пока море было спокойным. Около Саут-Пойнта все будет по-другому. На линии поблескивал Бриджтаун, а на горизонте поднималось сияние, там, где вставала луна.

— Мы говорили о барракудах, мистер Вэйн. — Хартман появился из каюты со следующей бутылкой пива. Он уселся, широко расставив ступни ног. — Это гадкие рыбы. Стервятники. Есть люди, которые напоминают мне барракуду, мистер Вэйн. Вы, например.

Бриджтаун остался в стороне, и Уайлд увидел маяк Саут-Пойнта. Высоко, в глубине, виднелись взлетно-посадочные огни аэропорта Сиуэлл. Было восемнадцать минут первого, и они находились прямо напротив гостиничного пляжа. В трех милях отсюда свободное бикини сбрасывает свой свободный сарафан и проскальзывает в свободную ночную рубашку. Или, может быть, поскольку она сильно обгорела, она предпочитает спать голой. Лежит на кровати на животе, а сестра смазывает ей ноги и спину успокаивающей мазью. Они обе с нетерпением ждут завтрашней экспедиции с мистером Вэйном. Завтра будет увлекательный день. Он подумал, что когда-нибудь он должен вернуться на Барбадос как Джонас Уайлд, чтобы съездить в пещеру звериных цветов с Джоселин. И натирать спину Джоселин маслом для загара. Он позволил себе расслабиться. Потому что уже почти решил, что это задание последнее. Но думать об этом до наступления завтрашнего дня наверняка означало, что оно действительно окажется последним.

— Вы приезжаете в Бриджтаун и плаваете вокруг, наблюдая, выжидая, а когда видите что-то, что вам нравится с виду, неподвижно лежите, пока оно не приблизится к вам, и тогда делаете бросок и хватаете. Разве я не прав, мистер Вэйн?

Уайлд вздохнул.

— Но моя Хильда не для вас, мистер Вэйн. Она глупая молодая женщина. Слишком впечатлительная. Ее прельстили ваши белые костюмы и ваши коктейли. Ха. Но если вы барракуда, мистер Вэйн, то я большой морской окунь. Окунь весом в четыреста фунтов, который следит за каждым вашим движением и, если надо будет, судьбу вашу решит. Вам лучше выпустить облюбованный лакомый кусочек, чем ссориться со мной, мистер Вэйн. Я хочу, чтобы вы покинули Барбадос. Вы провели здесь весьма приятные три недели, как я понимаю. Теперь вы должны уехать. Понимаете, я все о вас знаю. Похоже, у вас достаточно денег. Похоже, вы знаете такие места, как Нассау, Майами-Бич и Акапулько. Но когда вы заявляете, что работаете чиновником в компании «Бритиш петролеум ойл», мне тут же приходит в голову выяснить, правду вы говорите или нет. В «Бритиш петролеум» о вас слыхом не слыхивали, мистер Вэйн. Более того, они хотели бы узнать о вас побольше. Но я не жестокий человек. Пусть они ведут свое собственное расследование. Я хочу только, чтобы вы убрались подальше от моей Хильды. Чтобы вы исчезли, как вор в ночи. Завтра вы отправитесь в ту самую дыру, из которой появились.

— Как скажете, мистер Хартман.

Хартман расхохотался:

— Так просто? Вы меня разочаровываете, мистер Вэйн. Я ожидал некоторого сопротивления. Какого-нибудь проявления мужественности.

Вэйн сказал:

— Меня тошнит.

— Тогда присядьте. Устраивайтесь поудобнее. Мы больше не будем это обсуждать. Поскольку вы готовы к сотрудничеству, мы сосредоточимся на том, чтобы получить удовольствие. А завтра вы купите себе билет.

Хартман булькал от довольного изумления. Уайлд уступил ему руль. Он смотрел, как Нидхэм-Пойнт проплывал мимо, пока его свет не слился с сиянием Бриджтауна. «Хильда» уже начала подпрыгивать на усилившейся волне. Было без семи минут час. Чуть больше чем через одиннадцать часов в Сиуэлле объявят рейс на Лондон.

— Когда вы уедете, — сказал Хартман, — я расскажу Хильде о том, кто вы есть на самом деле. Были. Она расстроится. Но вскоре забудет вас.

Ступни Уайлда выскользнули из ботинок и ощупали палубу. Он был осторожным человеком, а «Хильда» теперь двигалась рывками. Пальцы ноги ухватили сосновую смолу.

— Так что мы тоже забудем об этом, — продолжал Хартман. — И как только обогнем Саут-Пойнт, станем разматывать лески. Если, конечно, вы чувствуете себя лучше, мистер Вэйн.

— Я сделаю это прямо сейчас, — ответил Уайлд.

Хартман оперся о руль и стал всматриваться в ветровое

стекло.

— Мне очень жаль, что вы не оказались настоящим мужчиной. У вас такое великолепное тело, мистер Вэйн. Я наблюдал, как вы плавали с моей Хильдой. Смотреть на вас — настоящее удовольствие, у вас крепкие мышцы. Разумеется, мне следовало догадаться еще тогда. Когда-то, очень-очень давно, больше двадцати пяти лет назад, мистер Вэйн, я учил молодых людей сражаться. Я учил их быть крепкими, уметь противостоять трудностям. Мы начинали каждый день с холодного обливания на улице. Вам следует знать, что это было не на Барбадосе. Была зима. Я заставлял их ложиться на землю голыми и шел по их спинам, ожидая, когда кто-нибудь начнет жаловаться. Тогда он снова должен был облиться. Удивительно, но самым лучшим материалом у меня всегда были хрупкие ребята. Им было чего добиваться. Такие, как вы, которые занимались поднятием тяжестей и делали упражнения, больше любили восхищаться собой, чем пользоваться тем, чем наградил их Господь. Но я сентиментальный старый дурак. Вы были такой великолепной парой, вы и моя Хильда. Я даже думал про себя, как было бы славно, если бы в «Бритиш петролеум» этого человека признали своим. У него есть недостатки. Это слабый человек. Но он может дать моей Хильде красивых детей. И даже когда они ответили и я узнал, кто вы есть на самом деле, я все еще был настолько глуп, что надеялся, что вы пошлете меня к черту. Вот почему мы здесь, мистер Вэйн. Вы и я, один на один. Вы — чтобы послать меня к черту, я — чтобы вышибить из вас дух. Не только из-за Хильды. Много времени прошло с тех пор, когда я мог отделать кого-то на вполне законном основании. Когда-то у меня было более чем достаточно таких оснований, и у меня это здорово получалось.

Он гортанно хмыкнул:

— Представляю, что вам в это верится с трудом. Вы глядите на меня и видите жирного старого человека, который потакает своей страсти к хорошей жизни. Не стоит обманываться. Когда-то я был экспертом, и у меня хорошая память. А вам я с удовольствием сделаю больно, мистер Вэйн. Потому что понимаю, как глубоко ошибся в вас. Вы не барракуда. Барракуда опасна. Я уважаю опасные вещи. Но вы, мистер Вэйн, вы напоминаете мне рыбу-прилипалу, маленькую и незначительную, прильнувшую к брюху акулы.

Уайлд встал. Он сделал один-единственный шаг вперед, прочно упершись босыми ногами в колышущуюся палубу. Хартман увидел его отражение в ветровом стекле и повернулся.

— Что вам угодно? — спросил он и засмеялся. Он размахнулся своими мощными кулачищами-молотками. Уайлд увернулся и сделал ложный выпад, как бы целясь в живот. Хартман опустил руки, и его тело подалось вперед. Уайлд отступил в сторону и замахнулся. Жесткое и твердое, как кусок железной трубы, ребро ладони, сконцентрировав все сто восемьдесят фунтов его костей и мускулов, врезалось в основание черепа Хартмана, дюймом ниже правого уха. Хартман, казалось, удивился, но не издал ни звука. Его кулаки расслабились, колени подогнулись, и он мешком свалился на палубу. Моторная лодка вздрогнула, винт на мгновение потерял ритм. Уайлд помахал рукой и встал на колени. Он перекатил мертвеца на спину и засунул руку ему под рубашку. Через минуту он окончательно удовлетворился. Затем поднялся, посмотрел на маяк Саут-Пойнта и, осторожно подвинув тело Хартмана, ухватился за руль. Луна вышла из-за облака, и ночь заблистала. Было двадцать три минуты второго.

Глава 3

Качка усилилась. С южной стороны лодку стало захлестывать. Суденышко крутилось и вертелось под Уайлдом. Как он и подозревал, оно совсем не годилось для неспокойного моря.

В два часа он увидел огни Крейн-Вью. До самого порта буруны сливались в непрерывную белую линию. Уайлд закрепил руль и ушел из кабины. Брызги летели через борт и разлетались по палубе, делая ее скользкой. Он прополз вперед и сел на крышу каюты, вытащил якорный конец, потом спустился и достал из-за койки отрезанный кусок каната. Он привязал якорь к животу Хартмана, закрепив канат вокруг плеч и под бедрами. Перетащил мертвеца к кабине и подумал, что двести пятьдесят фунтов было, вероятно, слишком осторожной оценкой. Пот катился по его спине, рубашка промокла насквозь. Еще один рывок, и Хартман оказался на палубе, толчок — и он полетел за борт. Уайлд вернулся к светящемуся компасу, посмотрел карту; под килем было восемьдесят футов.

Буруны находились прямо перед ним. Ближе «Хильда» уже не могла подойти. Уайлд, сумевший выжить в течение десяти лет своей опасной работы только потому, что никогда не делал ошибок, подумал, что произойдет, если он ошибется сейчас, и поежился. Если «Хильда» перевернется и кровь и кишки из ведра окажутся в воде. Тогда Хартману просто повезло. Он отвязал руль, опустил румпель, и моторная лодка двинулась подальше от угрожающей белой линии. Он посмотрел на берег в бинокль. Там на фоне залитого лунным светом неба громоздилась темная масса скал. Он внимательно изучил риф и наконец нашел быстро приближавшийся к нему разрыв в прибое. Через десять минут он окажется прямо напротив. Разрыв примерно в сотню ярдов шириной.

Уайлд привязал ботинки на шею и закрепил компас на запястье. Затем, отключив навигационные приборы и подсветку, развернул «Хильду» на северо-восток и снова закрепил руль. Никем не потревоженная, она добралась бы до берегов Африки. Но меньше чем через двенадцать часов у нее кончится топливо, и течение снесет ее обратно к Кобблеру. Двенадцати часов более чем достаточно. Уайлд вышел на палубу и нырнул.

Море напоминало тарелку чуть теплого супа в трясущихся руках. Он не стал нырять глубоко, но спланировал над поверхностью и ушел под воду в пятидесяти футах от лодки. Стук двигателя разносился в ночи. Уайлд помотал головой, чтобы прочистить глаза, и почувствовал, как волна поднимает его вверх. Он вгляделся в темноту, но в первое мгновение ничего не увидел. Зато услышал. Прибой гудел как пожар. Он плыл, мощными гребками рассекая воду. Море понималось высоко, но волны здесь не разбивались, поэтому плыть было легко.

В сотне ярдов лунный свет бросал на воду широкую дорожку серебра, но там, где плыл Уайлд, было темно. Под ним плыли друзья Хартмана, барракуды. В отличие от акул они не боялись приближаться к рифам. И все же они были меньшим препятствием, чем скалы впереди. Уайлд работал на процентах — шансы столкнуться с агрессивной рыбой были примерно один к двадцати, и между ним и гибелью был только один узкий проем. Он вглядывался в темноту, напрягая глаза, и наконец увидел крутящийся, гремящий прибой слева и справа и черноту проема прямо перед собой.