Лилея

–  И отец Модест про эту ерунду знает?
– голос Нелли упал.

–  Так все знают, - все еще в сердцах ответила Параша.
– Барин Росков всех по тревоге-то поднял, все ни свет ни заря на ногах. Только сейчас отбой дали. Ходи вот теперь в неглаженом, мне уж теперь недосуг.

Выходило вовсе скверно. И весь-то шум из того, что надобно было по уму отодвинуть запор! А еще б лучше хоть кого упредить… Нелли стянула через голову не дождавшееся чистки платье, которое сидело без корсета мешок-мешком. Одно хорошо, для Анри и лучше почаще видеть ее эдакой чумичкою.

–  Пленного-то хоть сумели ухватить?
– судя по вопросу Параши, господин де Роскоф уже ввел ее в курс событий минувшей ночи.

–  А то нет!
– не удержалась похвалиться Нелли, хоть и понимала, что разыгрывает в своем лице муху, повествующую в басне, как она пахала вместе с быком.

–  И то ладно, - заметила Параша уже миролюбивее.
– Волоса-то выпусти, небось воронье гнездо под чепцом.

«Не так-то просто идти рядом со святым».

Руки Нелли замерли, коснувшись лент чепца. Слова монаха Жоффруа из ее сновидения! Уж коли монаху, праведному и немирскому человеку, трудно было исповедовать короля Людовика, что ж дивиться тому, что грезы о нем смутили ее - сумасбродную и грешную Елену Роскову? Нет, не душа ее, словно до сих пор озаренная странным волшебным светом, смущена, но потревожено бренное одеяние этой души - человеческий ее нрав. Отсюда и не нужные вовсе никому приключения минувшей ночи. Не странно и то, что вовсе не торопится она рассказывать о своем сне подругам, от коих сроду не имела тайн. Она расскажет, но после, когда придет в согласие сама с собою.

–  Эй, не слышишь, что ль?

–  Ты что-то сказала?

–  Ничего не сказала, мух ртом стою ловлю! К раненому мне, говорю, надо, разберешься без меня? Тут вон сухари, а вода для питья только холодная, огня-то за суматохой не разводили еще с утра.

–  А как он, господин де Лекур-то, Парашка?

–  Да слава Богу, скоро здоровей нас будет. Ну все, я бегу.

Но в одиночестве Нелли не суждено было пребывать долго. Едва она, распустив волоса, взялась за деревянный гребень, где-то теперь серебряная удобная щетка, оставшаяся с прочими вещами в Парижской гостинице, как ударила дверь. Стуком себя не обременила само собою, Катя.

–  Ну что, давно не видала, как у злодеев душеньку-живу потрошат?
– вместе приветствия спросила она. Ланиты молодой цыганки полыхали румянцем.

–  Сама знаешь, с Белой Крепости, - отозвалась Нелли.
– Что, языка нашего допрашивать собрались?

–  Оно самое. Пойдешь?

–  А меня там никто из невыспавшихся лупить не вознамерился?

–  Не до того, - хмыкнула Катя, поняв, что за шуткою Нелли прячет неловкость.
– Сама видишь, застряли мы, как на карте Тарока: нога на суше, нога на воде. Нето осадят нас, нето как.

–  Ладно, тогда идем! Причешусь только, - Елена больно рванула волоса гребнем. Она и сама не знала, охота ли ей глядеть на допрос. То, что проделывал с помощью китайских зеркал десять лет назад Нифонт, в одно время и отталкивало и увлекало.

Народу в верхнем зале донжона собралось не так и много: двое шуанов из крестьян, коих Нелли еще не запомнила по именам (оба, словно и не сторожили пленника, преспокойно перебирали свои четки - только у того, что моложе четки были деревянными, а у старшего из белых стекляшек), были Анри де Ларошжаклен, Ан Анку, да юный норманн Жан де Сентвиль. Господина де Роскофа еще не было, а отец Модест вошел следом за Катей и Нелли.

–  Доброе утро, отче, - Нелли нарочно столкнулась с екзорсистом глазами, ожидая заслуженного попрека.

–  Хотел бы я знать, что с тобой такое творится, маленькая Нелли?
– негромко произнес отец Модест.

–  Что ж со мною может твориться?
– вопросом ответила Нелли.

–  Кабы я не знал тебя так, как знаю… - отец Модест испытующе вглядывался в ее лицо.

–  Так Вы, поди, знаете, что я уж не дактиломантка?
– Странно, но ей только что пришло в голову, что со времен последней встречи в ней проистекла столь основательная перемена.

–  Знаю, - отец Модест улыбнулся.
– Только уж в том не вини мою проницательность.

–  Но Вы ж угадали, и угадали верно.

–  Я не гадал вовсе. О том ко мне давно уж писал Филипп.

–  Я полагала, что вы сноситесь иногда, только не знала, сколь часто.

–  Когда случалось чаще, когда реже, - неопределенно ответил отец Модест.
– В добрый час, Нелли, я не пытаю тебя. Думаю, ты скоро сама мне все поведаешь.

–  Когда пойму, - Нелли стиснула руки. Стыдно и как-то глупо признаваться в том, что тебя-де, мол, для чего-то выбрал святой король. Получше, что ли, не мог сыскать? Между тем кому, как ни отцу Модесту о том и надобно поведать. Нет, язык не поворачивается.

Пленник беспокойно озирался по сторонам. Лицо его уж перестало быть багрово, но где ж все-таки встречалося оно ей ране?

–  На дорогах военных немало перекрестков, - в залу ступил господин де Роскоф.
– Вот мы и повстречалися вновь, молодой человек, хоть и дал бы я немало, чтоб сей встречи не случилось. Слишком уж горестно зреть, сколь быстрые перемены успели случиться в столь недолгий срок.

Теперь и Нелли вспомнила: сей санкюлот был парламентером от синих в день, когда она составила знакомство со своим свекром. Вне сомнения, он!

Молодой синий офицер кинул исподлобья взгляд на вошедшего. Видно было, что он-то признал господина де Роскофа тут же.

–  Жалею, что в тот раз приманка не сработала, - дерзко проговорил он.

–  А ты вить знал, поди, что меня обманывают, - усмехнулся господин де Роскоф.

–  Да, знал, что сопляк уж не в наших руках, а незнамо где!
– продолжал хорохориться синий.

–  Вот, Монсеньор, что снял я с тела его сотоварища, - Ан Анку протянул господину де Роскофу несколько сложенных в осьмушку листов бумаги.
– Сие письмо долженствовало быть направлену в Вавилон. Мы с принцем Ларошжакленом порешили, что Вам допрежь всего надобно оное прочесть.

Господин де Роскоф на ходу развернул бумаги и уткнулся в них прежде, чем выбрал себе скамью, чтоб сесть. Анри де Ларошжаклен сделал невольно знак рукою, призывающий всех собравшихся к тишине. Оная установилась не сразу, однако ж постепенно всеобщее вниманье оборотилось на погруженного в чтенье старого дворянина.

Глядел на него и пленник, в чьем взоре странным образом, как приметила Нелли, мешались ярость и стыд. Затем он, единственный, потупил взор, уставясь на собственные сапоги.

Но каково ж господину де Роскофу читать планы злодейств, каковыми похвалялся всего несколько часов тому в палатке под дождем отвратительный санкюлот? Хотя бы он знает наперед, что уж им не сбыться, и то легче.

–  Вот, Ваше Преподобие, еще один экспонат в Черную вифлиофику, - де Роскоф протянул бумаги отцу Модесту.
– Сдается мне, он претендует занять в оной видное место.

Лицо свекра было бесстрастно.

Теперь в чтение погрузился уже священник, а собравшиеся продолжали странным образом сохранять молчание. Сумрачные тени скользили по лицу отца Модеста, странным образом его старя.

–  Может статься… - священник не решился договорить.

–  Сие лишь временное облегчение, - продолжил за него господин де Роскоф.
– Убитый мерзавец не один таков, все их мозги скроены по одному лекалу. Он лишь опередил других.