Лили.Посвящение в женщину

В дверях спальни показался лакей.

— Доктор приехал! — объявил он.

В спальню вошел уже знакомый Рогожину доктор. Маленькими торопливыми шажками он приблизился к постели. Пожав Рогожину руку, доктор с доброй и немного грустной улыбкой поглядел в его открытые глаза.

— Наконец-то! — сказал он и облегченно вздохнул.

Внимательно выслушав пульс Рогожина, промыв и перевязав зажившую уже рану, доктор с усталым видом опустился на стул.

— Как спал ночь? — обратился он к Лили и с какой-то особенной нежностью остановился своими выпуклыми, подслеповатыми глазами на ее красивом личике.

— Хорошо! — ответила Лили.

— Не бредил?

— Нет.

— Великолепно!.. — с сильным ударением на слоге «леп» воскликнул доктор и, сняв очки, стал протирать стекла. — Осложнений, по всему вероятию, никаких не предвидится, — тихо заговорил он немного погодя. — Необходимы только хороший уход, полнейший покой и отсутствие каких бы то ни было волнений.

— Я сама за ним буду ухаживать и не позволю ему волноваться! — сказала Лили.

Доктор прищурил один глаз, посмотрел на свет очки и медленно надел их. Затем поднялся со стула и, простившись, уехал.

— Лили! — начал после его ухода Рогожин. — Ты знаешь что-нибудь о Далецком? Ранил я его, или нет?

— Ты его убил! — не сдержавшись, пробормотала Лили и вдруг, вся вздрогнув, опустила голову и закрыла лицо руками. — Это ужасно! — заговорила она, уже совершенно не владея собой и даже забыв, что Рогожин болен и что для него необходимо отсутствие малейших волнений. — Это ужасно!.. Утром в тот день, когда ты убил его, ко мне ворвалась Хол-мская и объявила мне об этом… Она была как безумная и все говорила мне, что я — убийца Далецкого. Я вне себя, в отчаянии и ужасе поехала вместе с ней к Далецкому. В квартире его был народ, полиция, но нас пропустили. Далецкий лежал уже окоченевший, с ужасным выражением бледного и мертвого лица. Вместо одного глаза у него была кровавая рана, а второй был неестественно расширен, будто он крайне удивлялся тому, что с ним произошло. Я дико вскрикнула и потеряла сознание.

Лили подняла опущенную голову и робко посмотрела Рогожину в глаза. Выражение его глаз поразило ее. Они были неподвижно устремлены на нее и горели странным блеском.

— Тебе жаль его?.. Ты тоскуешь о нем? — глухо спросил Павел Ильич.

Лили молчала, заметно вздрагивая всем телом и снова опустив глаза.

— Что же ты молчишь?! — нетерпеливо крикнул Рогожин надорванным голосом.

— Мне нечего отвечать… — прошептала Лили.

— Я спрашиваю, жаль тебе его? Тоскуешь ты о нем?..

— Да… Тоскую…

Рогожин застонал, заскрежетал зубами и заметался в постели.

Когда Лили бросилась к нему, то повязка с груди его оказалась уже сорванной, а из открывшейся раны обильно сочилась кровь.

— Павел!.. — умоляюще воскликнула Лили и, упав перед кроватью на колени, судорожно зарыдала.

Рогожин потерял сознание. Потом стал метаться по постели в жару и хрипло бормотал какие-то бессвязные фразы. Его могучий организм, уже как будто поборовший болезнь, вдруг неожиданно дал слабину.

Вскоре у Рогожина началось обширное заражение крови. Через неделю Павел Ильич Рогожин умер.

На общество смерть Рогожина не произвела особого впечатления. Публика все еще продолжала оплакивать убитого им певца.

Зато поразило всех то, что Лили Теплова оказалась единственной наследницей всего громадного состояния скончавшегося миллионщика.

LVIII

Банкирская контора Рогожина работала так же успешно, как и при жизни хозяина; заведенное и прочно поставленное им фабричное производство тоже шло обычным порядком. Смерть Рогожина не внесла никаких изменений, и громадная фабрика с ее миллионными оборотами упорно и лихорадочно продолжала работать изо дня в день, как ни в чем не бывало. Для нее не имело никакого значения, кто был ее владельцем и кто пользовался ее громадными доходами…

По-прежнему ранним утром, еще в брезжащих сумерках рассвета, ревущий гудок властно сзывал сотни угрюмых и молчаливых рабочих: стариков, парней, девиц и подростков. Шли они партиями и вразброд, спеша и волнуясь, как бы не опоздать и не быть записанными надсмотрщиками к штрафу. Тяжелые, с визжащими блоками двери поглощали их, точно пасть чудовища. А там, за этими дверями, шли гул и грохот от быстро вертящихся колес, приводных ремней и станков. И с раннего утра до поздней ночи продолжалась упорная, лихорадочная борьба рабочих с этими как будто одушевленными колесами, ремнями и станками. За малейшую неосторожность и оплошность рабочие жестоко платились. Колеса, ремни и станки злобно и безжалостно калечили их, терзали их руки и ноги, дробили кости, а при случае — и лишали жизни.

Но даже это ни на минуту не останавливало кипучую деятельность чудовищной фабрики. Изувеченные или погибшие рабочие немедленно заменялись другими, и этих других всегда оказывалась такая масса и они так желали попасть на фабрику, что приходилось даже отказывать из-за отсутствия свободных мест. При этом странно было то, что рабочие не знали и даже не желали знать, зачем и для кого работают они с раннего утра и до поздней ночи. Они работали только потому, что за это каждую неделю по субботам платили из конторы фабрики положенные им деньги. Интересы их личной жизни находились за стенами фабрики, в местных кабаках, в чайных и в убогих и душных лачугах, где они жили, ссорились и мирились со своими женами и детьми.

Став в один день владелицей фабрики, Лили пожелала осмотреть ее и вникнуть в суть дела. Об этом она и заявила главному управляющему.

Тот поморщился, но не возразил ни слова. Следовало привыкать к прихотям новой хозяйки.

С утренним поездом Лили выехала из Москвы вместе с управляющим по железной дороге. На станции, недалеко от которой находилась фабрика, их ждала коляска, запряженная тройкой крепких сытых лошадей.

Приехавший директор фабрики подчеркнуто почтительно раскланялся с новой владелицей предприятия.

— Далеко ехать? — спросила Лили.

— Нет, всего около трех верст! — с готовностью успокоил ее управляющий. — Насчет вашего дома — я уже распорядился все приготовить. Будут ли еще сразу какие-нибудь сразу указания? — Пока нет, благодарю вас.

Дорога была укатана, и коляска быстро и плавно катилась по направлению к фабрике.

Работа была в полном разгаре. Несмолкаемый грохот вертящихся колес, жужжание приводных ремней, лязг и визг станков ошеломили и оглушили Лили. Рабочие, угрюмо и сосредоточенно занятые своим делом, тем не менее не могли не обратить внимания на нарядную статную даму, вокруг которой лебезило фабричное начальство.

Лили мало что понимала из увиденного, хотя находившиеся рядом с ней инженеры постоянно что-то рассказывали о новейших французских и немецких станках, американских покупателях продукции и тому подобное. Тем не менее Лили прошла все цеха своей фабрики.

Она упивалась картиной мощного производства, сотен сосредоточенных на своем деле рабочих, которые отныне будут работать только ради нее и ее детей. Это был восторг бедной девушки, волей судьбы попавшей на самый верх. И если в ворота фабрики Лили входила еще скромной содержанкой, то покидала фабрику госпожой миллионершей и хозяйкой большого и серьезного дела.