Линчеватель
Шрифт:
– Именно поэтому, мы тащимся за пятьсот километров от города, - саркастически хмыкнул я.
– Ты хотел купить мотоцикл у соседа?
– обернувшись ко мне, спокойно осведомился Гоблин.
– Заеб ныть. Приехали почти
Я не нашелся, что ответить, поэтому просто уставился в окно.
Пейзаж серых деревень за окном машины сменялся. Кособокие почерневшие от времени, вросшие в землю, заросшие высоким бурьяном дома, многие - с заколоченными толстыми досками окнами, покосившиеся или развалившиеся деревянные заборы, дорога, сменяющаяся на глубокую колею в грязи. Иногда, такие деревеньки сменялись на более крупные,
Зачем Гоблин взял меня с собой, я так и не понял. Железобетонный аргумент товарища про то, что нехуй дома сидеть, мало убедил меня в том, что я должен тащиться с утра пораньше на окраину географии. И судя по тому же навигатору, ехать нам оставалось еще минут сорок.
Дорога тянулась и тянулась, казалась бесконечной. В абсолютном молчании. Даже Гоблин, обычно болтающий без умолку, сейчас насупился, и, откинувшись на спинку сиденья, слушал FPG. Впервые я видел приятеля таким. Это был не страх. Скорее… напряжение. И его настроение передавалось всем. Как интернет, раздающийся через вай-фай. Нервничал Филин, барабанивший пальцами по рулю. Занервничал и я.
При покупке мотоцикла придется засветить свое лицо. Не будешь же ты разговаривать с продавцом, напялив вязаную штурмовую маску? Нет. Значит, есть шанс того, что он внимательно тебя рассмотрит. И запомнит. А потом очень подробно опишет наряду полиции. И начнется ебля с пляской. Следаки сядут нам на хвост, придется залечь на дно…
– Приехали, - буркнул Филин, глуша двигатель.
– Вон тот дом.
Он указал на деревянный дом с облупившейся выгоревшей краской и серой шиферной крышей. Дом был огорожен покосившимся деревянным забором, который вот-вот упадет, скрывшись в высоком бурьяне. Напротив калитки дома, на грязной разбитой дороге, расплылась огромная лужа.
– Пошли, поговорим с продавцом, - Гоблин вышел из машины, едва не наступив в грязь.
– Филин, съебывай отсюда. До города сами доберемся.
Гоблин захлопнул дверь и направился к дому, стараясь обходить лужи и при этом не залезать на поросшую густым высоким бурьяном обочину. К серым, покосившимся воротам, вела едва протоптанная тропинка. К самим воротам было опасно притрагиваться: казалось, гнилые доски вот-вот распадутся.
– Хозяин!
– крикнул Гоблин.
Где-то за забором, почуяв чужаков, залаяла собака.
– Хозяин!
– вновь крикнул Гоблин.
– Кого там черти принесли?
– проворчал кто-то во дворе.
– Иду.
Зашаркали шаги, и спустя минуту ворота отворились. Нашему взору предстал продавец мотоцикла, неопределенного возраста мужик с красным, опухшим от беспробудного пьянства лицом.
– Чего надо?
– спросил он, буравя нас маленькими злыми глазками.
Я аж отшатнулся от запаха перегара, который распространял вокруг данный субъект.
– Михаил?
– вопросом на вопрос ответил Гоблин.
– Вы мотоцикл продавали? Нам бы посмотреть.
Мужик серой от грязи рукой задумчиво почесал голову, взлохматил слипшиеся от грязи, давно немытые волосы. Долгую минуту
он о чем - то размышлял, и наконец, на его заросшем щетиной, опухшем лице, проступило некое подобие понимание того, что спрашивал Гоблин:– Было дело. Вон в гараже стоит.
Михаил махнул рукой в сторону кирпичного гаража. Злость в голосе моментально улетучилась, уступив место радостному возбуждению.
– Нам бы посмотреть, - протянул Гоблин.
– Дык проходите, - мигом засуетился хозяин, отходя в сторону и пропуская нас с Гоблином во двор.
– По всей видимости, когда - то хозяин поддерживал здесь некое подобие порядка. Но со временем, у него появились более важные дела, печатью отразившиеся на кривом, перекошенном от пьянства, красном ебле. Поэтому, двор зарос толстым слоем грязи, из-под которого кое-где проступал грязно - серый кирпич, которым был вымощен двор. Сараи почернели, покосились, шифер уже начал съезжать с крыш, оголяя серые стропила. В дальнем углу двора, у кособокой будки, заливалась лаем, беснуясь и звеня толстой цепью, большая лохматая черная собака непонятной породы.
– Да заткнись ты!
– рявкнул на нее хозяин, пытаясь открыть навесной замок гаража. Трясущиеся руки плохо слушались, и ключ никак не мог попасть в замочную скважину, оставляя на замке глубокие царапины. Так продолжалось довольно долго. И Гоблин уже начал терять терпение, переминаясь с ноги на ногу. Я начал было думать, что покупка мотоцикла закончится крайне херово, как замок с лязгом открылся, и дверь, заскрипев, отворилась.
Нашему взору предстали разбросанные на покосившихся полках инструменты, масляные пятна на бетонном полу, банки с разноцветными жидкостями, ворох грязного тряпья в углу, и… мотоцикл.
До этого я не видал подобного стального монстра. Местный Самоделкин взял базу старого мотоцикла, сделанного на одном из многочисленных советских заводах еще в прошлом веке, оставил от него лишь укрепленную раму, и полностью поменял всю начинку, превратил чудо советского мотопрома в зверя, которого еще не видело человечество.
Четырехцилиндровый двигатель, снятый с японца, усиленная рама, широкие колеса, приспособленные как для езды по городу, так и по бездорожью, это перекрашенное чудовище блестело среди разбросанного по гаражу хлама как алмаз в куче грязи.
– Вот!
– Миша кивнул на мотоцикл.
– Под себя собирал. Вот этими вот руками.
С этими словами он ткнул нам с Гоблином серые от грязи мозолистые руки с обломанными ногтями. И в его словах промелькнуло нечто отдаленно похожее на гордость за творенье рук своих.
– Охуеть!
Гоблин аж засветился от радости, до того ему понравилось это чудо инженерной техники.
– Он на ходу? Посмотреть можно? Проехать кружок.
Вопросы посыпались на мужика как из рога изобилия. Это поставило алконавта в некий ступор:
– Чего?
Он задумчиво наморщил лоб, отчего его опухшая небритая рожа перекосилась, а большой красный, с синими прожилками нос, стал похож на сливу. Во всем его виде было желание понять, что от него хотят
– На ходу машинка, спрашиваю? Прокатиться дай!
– на одном дыхании выпалил Гоблин.
– А!
– До мужика, наконец, дошел смысл сказанного.
– Да пожалста. Щас, ключи принесу.
Он, прихрамывая, скрылся за серой, выгоревшей, с облупившейся краской дверью, которая вела в дом.