Линия крови

Три буквы мягко фосфоресцировали на темном бетоне.

— Эр-эл-гэ, — пробормотал Пейнтер. — И что это означает?

Ему ответил президент, дрожащим от волнения голосом:

— Это инициалы моего брата, Роберта Ли Ганта.

Пейнтер повернулся к нему. Они оба знали, что члены семьи Ганта замешаны в этой истории, но ни один не подозревал столь близкого родственника первой семьи.

Гант посмотрел на дочь, вероятно обуреваемый теми же мыслями — только для него этот кинжал вонзился гораздо глубже. В самое сердце.

— У нас нет уверенности насчет вашего брата, — попытался смягчить удар Пейнтер.

— У меня есть, — тихо ответил Гант.

— Откуда?

Гант указал на нижнюю часть компьютерного экрана с картой джи-пи-эс.

— Бобби на выходные поехал в семейное поместье, чтобы избежать праздничных толп в Вашингтоне Четвертого июля. Уехал двумя днями раньше, собирался поохотиться.

— Во Флёри-ла-Монтань?

Лицо Ганта побледнело и осунулось, голос звучал мрачно:

— На самом деле никто больше не пользуется этим французским названием. Все называют поместье Берлогой.

ГЛАВА 35

4 июля, 13 часов 04 минуты

по восточному поясному времени

Голубой хребет

— Цвет у него хороший, — объявила Лиза.

Она стояла перед инкубатором для недоношенных. Ее руки в перчатках осторожно повернули младенца на бок, и она приложила стетоскоп к его груди. Сердце билось быстро, как у птички, но сильно, показания пульсовой оксиметрии были в норме.

Она позволила младенцу перекатиться на спину. Огромные синие глаза, окруженные намеком на ресницы, таращились на нее, губы собрались в голодные складочки.

Эдвард Блейк стоял рядом, наблюдая за осмотром. Петра находилась в другой лаборатории, проверяла последние анализы ДНК, используя образцы крови и кожи младенца, вместе с клетками, полученными со слизистой оболочки.

— Надо дать ему еще одну бутылочку. — Лиза стянула перчатки. — Он хорошо сосет сам с тех пор, как мы перестали кормить его через желудочный зонд и венозный катетер. Пусть движется в правильном направлении. Если на то пошло, прогресс блестящий.

— Все благодаря вам, доктор Каммингс, — ответил Эдвард.

И он не грешил против истины. Вчера она нашла ребенка не в лучшем состоянии. Казалось, долго он не протянет. Лиза провела час, изучая результаты лабораторных обследований, рентгенограммы, даже генетический анализ. С изумлением уставилась на тройную спираль на фотографии электронного микроскопа: две естественные спирали ДНК окружали введенную искусственно протеиновую, ПНК.

Пептидо-нуклеиновая кислота.

Эта крошечная, микроскопическая нить и стала причиной стольких несчастий, ужаса, насилия.

— И младенцу она никакой пользы не приносила.

Эдвард объяснил, что происходит в организме младенца, как разрушаются эти соединения из трех спиралей. Но вопрос заключался в другом — почему? Мальчик заболел и организм начал разрушать эти спирали? Или их разрушение привело к болезни?

Узнать наверняка они могли только одним способом: стабилизировать состояние младенца и посмотреть, не прекратится ли разрушение само по себе.

Лиза высказала предложение, заметив маленький пик в эозинофильных уровнях анализа крови. Эозинофилы — белые кровяные клетки, которые модулировали аллергические воспалительные процессы. Они также реагировали на инфекции, вызванные паразитами, но их вероятность уже исключили.

Скорее причиной такой аллергической реакции служили нити ПНК. Пептидо-нуклеиновая кислота — белок, как и любой другой, — могла стать таким же аллергеном, как пыль или цветочная пыльца. При разрушении тройных спиралей освободившаяся ПНК вымывалась в цитоплазму, а потом выводилась из клеток.

Петра показала ей фотографию похожей на червя молекулы ПНК, выползающей из кишечной клетки. Наплыв искусственно созданного белка в кровь и ткани кишечника вызвал мобилизацию эозинофилов, защиту человеческого организма от посторонних захватчиков. Все шло к анафилактическому шоку.

Осознав угрозу, Лиза порекомендовала небольшие внутривенные дозы антигистаминных и стероидных препаратов, чтобы понизить аллергическую реакцию, дать организму ребенка шанс справиться с чужеродным аллергеном и вновь вернуться в норму.

Все получилось в лучшем виде. Она провела у инкубатора всю ночь, при необходимости ей помогал Эдвард, и состояние ребенка улучшалось час от часу. Они прекратили подачу жидкостей, кислорода и, наконец, внутрижелудочного и внутривенного питания.

Оставался только один вопрос: принесло ли это пользу?

Улучшение состояния ребенка привело к восстановлению стабильности тройных спиралей. Лиза знала, что Эдвард на это надеется. Оба ждали ответа Петры.

Пока Лиза кормила младенца из бутылочки, Эдвард сел за компьютер, установленный в соседней комнатке. Оба с головой ушли в собственные заботы. Тревога за ребенка отодвинула в сторону ужас прошедшего дня, предоставив Лизе возможность сосредоточиться на другом. Она знала, что Кэт находится в лабораторном комплексе, но где именно спрятали ее подругу? И потом, где расположен этот лабораторный комплекс?

Пока Петра и Эдвард относились к ней подчеркнуто уважительно, ценя ее помощь и нуждаясь в ней. Лиза помнила эти преобразованные в числовую форму слова, это хладнокровное предупреждение:

Докажите свою полезность, и вы обе будете жить.

Но теперь, поскольку ребенку становилось все лучше, полезность Лизы сходила на нет.

И что тогда?

Она помнила, кто определил ее на эту работу. Перед мысленным взором возникло доброе лицо, она вновь услышала вкрадчивые слова:

Спасибо, доктор Каммингс, за согласие помочь моему внучатому племяннику.

В груди закипела злость. Это хладнокровие, спокойствие и выдержка Роберта Ганта. Она знала, ценой какой боли, страданий и утрат удалось произвести на свет этого особенного ребенка, в этом месте и в это время. И, однако, младенец не виноват в этих жестокостях. Мальчик мог родиться из крови и разбитых сердец — но он все равно оставался невинным.

Малыш насосался, бутылочка опустела. Большие глаза закрылись. Лиза не мешала ему погрузиться в сон. Он ничего не знал о тех ужасах, что творились за чистыми пластмассовыми стенками его инкубатора.