Линия Маннергейма

– Надо бы Федору позвонить. – Вика набрала номер.

– Я занят, – сразу отозвался он. – Вы где?

– У меня.

– Приеду – расскажу. Не могу больше говорить, – и он дал отбой.

– Не может говорить, – сообщила Вика. – Что бы это значило?

– Погоди, – сказал Герман, – он поехал встречаться с Анной Бергер?

– Ой, я же просила знакомых узнать про нее, – вспомнила Вика, – позвоню-ка я им…

– У меня на нее что-то было, – задумчиво пробормотал Герман и пошел в комнату. Вернулся через несколько минут с ноутбуком. – Сейчас… Она из наших, российских. Вроде бы из Питера… Так, где это?..

– Из русских немцев? – спросила Лера.

– Вышла за немца замуж, по-моему. И зовут ее… Вот, нашел: Литвинская…

– Как? – изумилась Лера.

– Литвинская Люсьена Георгиевна. Девять лет назад вышла замуж за Хельмута Бергера. В прошлом году он умер.

– Ни фига себе! – только и смогла выговорить Вика. – Это же Люся!

– Вы ее знаете? – спросил Герман.

– Еще бы. Она Лере такое устроила, что ее из университета выгнали…

– Почему?

– Ревновала сильно… Я поняла, – принялась выдвигать новые версии Вика, – Люсьена приехала, чтобы поквитаться с гадалкой. Она же ходила тогда, помнишь, Лер? К гадалке. Значит, к нашей, да?

– Но это давно было, – с неохотой ответила Лера.

– Федор, значит, с ней сейчас, – сказала Вика.

– Расскажите про госпожу Бергер, – попросил Герман.

Лера покачала головой:

– Не верю, что это она…

Рассказывать о давних событиях принялась Вика. Лера молчала – до тех пор, пока была согласна с подругой в трактовке. Лера винила себя, а Вика – Люсьену. Они заспорили, моментально забыв, что должны были поведать о давних событиях, а не устраивать очередной диспут.

Герману надоело слушать пререкания.

– Пойду позвоню, – не выдержал он, – все равно от вас толком ничего не узнать, – и ушел в другую комнату.

– Почему ты не даешь рассказать, как было? – накинулась Вика на подругу, сообразив, что слушать их изложение событий теперь некому.

– Потому что ты искажаешь.

– Скажи еще, что ты сама все подстроила.

– Моя вина в этом есть. Я недавно как раз об этом думала. Что неправильно я за Федора вышла…

– А что я тебе говорила? Ты же не слушаешь никого.

– Значит, и винить некого, кроме себя.

– Какая самокритичность! Ну, раз тебе от этого легче, пожалуйста, – надулась Вика.

Лера вздохнула:

– Я сегодня вспоминала Люсьену. И поняла, что она Федора любила, а я – нет. И что ему с ней было бы лучше. И если бы я не вела себя так глупо тогда, они, скорее всего, снова были бы вместе. А я помешала. Потому как эгоистка ужасная. Ни о ком, кроме себя, не думаю.

– Давай-давай, может, и вину за убийство возьмешь на себя – из чувства сострадания к несчастной?

– Еще ничего неизвестно.

– Вот увидишь – она это.

– Все спорите? – заглянул на кухню Герман. – Я по делам. Кое-что надо узнать.

Лера вдруг испугалась: она словно раздвоилась и находилась сразу в нескольких местах – здесь и где-то еще. Ей очень хотелось остаться одной и разобраться со всем этим, а заодно сделать то, что пока просто не вмещалось в сознание.

Попробовать снова увидеть деда.

То, что он жив, до сих пор казалось ей невероятным. Это не могло быть правдой. И все же – у нее есть живое доказательство.

– Я вернусь, – понял по-своему ее испуг Герман, – не надейся, что сможешь от меня избавиться.

– Вы еще устройте прощание славянки, – фыркнула Вика. – Не на войну уходит.

– Все может быть, – заметила Лера.

– Я знаю номер его телефона, – подбодрила ее Вика, – если что, разыщем.

28

Через некоторое время после ухода Германа объявился Федор. Выглядел он непривычно – сосредоточенный, подчеркнуто деловой и суровый. Старался не смотреть на Леру, все время отводил глаза. Попросил кофе, долго пил его, глядя в чашку, словно там могли находиться ответы на все вопросы.

– Федор, – не выдержала Лера, – что с тобой?

– Знаете, кто такая Анна Бергер? – осторожно начал он.

– Ой, – сказала Вика, – вчерашние новости. Это даже не осетрина второй свежести. Это уже тухляк.

– Так вы уже знаете? Откуда?

– Птичка начирикала, – улыбнулась Вика. – Продолжай.

Федор начал издалека. С того, что произошло после расставания. Люсьена тяжело пережила разрыв и не смогла остаться в Питере, уехала к отцу в Словению. Там и познакомилась с Хельмутом Бергером. Ему было хорошо за пятьдесят, и он несколько лет назад овдовел. Они быстро нашли общий язык, а когда выяснилось, что жена Хельмута была намного старше, Люсьена прониклась к нему горячей симпатией. Тот факт, что приличная разница в возрасте не помешала людям счастливо прожить четверть века вместе, оказался настоящим бальзамом для ее души. Люсьена ощутила себя новым человеком. Вскоре она вышла замуж за Хельмута, сменила имя и начала новую жизнь. Они несколько лет почти не расставались, помогая друг другу справиться с душевными ранами. А потом Хельмут внезапно заболел и умер.

После смерти мужа Люсьена снова почувствовала себя одинокой. Сын вырос, у него была своя жизнь. Из близких людей остался лишь отец. Ему было уже за восемьдесят, и чувствовал он себя неважно. Люсьена привезла его в Германию, устроила в хорошую клинику, но даже там медицина еще не научилась лечить людей от старости.

Перед смертью отец рассказал дочери о докторе, вылечившем его после ссылки. Он назвал имя врача, объяснил, где тот жил в пятидесятых, поведал, как проходило само лечение. Доктор вначале перепробовал много разных способов – не помогало. И тогда он предложил средство, которое до этого не применял. Предупредил, что это опасно и за последствия он полностью отвечать не может. Но отцу Люсьены терять было нечего – ему и так уже был вынесен смертный приговор. Он согласился.

Доктор называл это в шутку средством Сен-Жермена. Выглядело снадобье ужасно – мутная взвесь отвратительного вкуса и запаха. Для начала он выпил совсем немного. Потом – чуть больше, и наконец, решился – закрыв глаза, опрокинул в себя все махом. Несколько часов ничего особенного не происходило, потом ему стало плохо, он подумал, что умирает, и провалился в беспамятство. Сколько пролежал – не знает, но доктор говорил, что больше месяца. Когда очнулся, обнаружил, что полностью облысел и от слабости не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Но то, что произошло потом, было похоже на чудо.

Он пошел на поправку и даже внешне помолодел лет на десять. Прожив у доктора в поселке до глубокой осени, вернулся в город здоровым человеком. Но доктор запретил рассказывать о подробностях лечения. «Опасно, – объяснял он. – Никто не поверит, а у меня могут быть неприятности». И отец Люсьены, наученный молчанию в лагерях, лишь отшучивался по поводу чудесного выздоровления.

Он пытался потом найти информацию о средстве, но ничего, кроме различных легенд, не узнал. Легенды говорили о том, что граф Сен-Жермен, по преданию, жив до сих пор и находится в добром здравии – возможно, как раз благодаря снадобью, рецепт которого хранится в секрете. Граф периодически принимает его, впадает в забытье, и за это время у него полностью меняются волосы, кожа и даже зубы. А потом он живет еще лет тридцать – сорок, не старея и не страдая никакими хворями. Ему, правда, приходится придерживаться диеты и вести определенный образ жизни. Но за бессмертие многие готовы заплатить и не такую цену.