Липовый барон
Шрифт:
– Эй, оставьте бухло! Его же только что принесли, даже не попробовал! – я уже растягивал слова пьяным голосом.
А может, баронесса не так и не права? Судя по тому, как тяжело мне говорить, я и в самом деле близок к упитию. Надо прекращать бухать, а то облажаться в постели можно…
Глава 6. О нелепости судьбы, моей бессильной злобе и о том, как быстро мелькали мои пятки при бегстве
Заснули мы Халлой в какой-то комнатке для прислуги. Все более-менее приличные уединённые места были оккупированы другими парочками и просто дворянами
На то, чтобы осмыслить ситуацию и начать действовать, ушло где-то пять секунд. Я что-то завыл невнятное и пронзительное, при этом не отдавая себе отчёта, что делаю. Машинально перевернул Халлу на живот, чтобы она не захлебнулась своей блевотиной. Рванулся к двери – нужен свет. Ору, что необходима помощь, но надежды на помощь нет, по любому все уже упитые спят. Пытаюсь вычерпать пальцем рвоту из-за щёк баронессы, но у неё конвульсии, зубы сведены до скрежета, и палец ей в рот засунуть практически невозможно.
Первым делом по глупости сунул ей лезвие ножа между зубов. Челюсти-то разжал, но скрежет меня напряг. Быстро вытащил лезвие и им же стал рубить ножку от кровати. Тряпки совать в рот боялся. Там и так рвотных масс хватает. Вставил деревяшку ей в зубы. Торопливо ковырялся указательным пальцем за щеками.
Передоз! Твою мать! Наркоманы чёртовы! Потом в мозгу всплыло, что Халла презирает тех, кто употребляет зелёную пасту, втираемую в десны. Необычный передоз. И странно другое – что не в первые пять минут накатило, а мы уже успели переспать и уснуть.
Халла билась в конвульсиях и грызла ножку от кровати. Твою мать! Живи!
«Надо желудок промыть!» – мелькнула у меня мысль.
Я метнулся ко всем в зал, как был – прямо голым.
– Воды! Сука! Воды!!!
Какая вода, едрить! Тут Халла не одна такая! За столом в кости уже коченели в агонии ещё с полдюжины тел!
– Гумус! Ивар! Где вы?! – орал я.
Признаться, до Ивара мне было в тот момент пофиг… Просто помощь нужна, а он малопьющий.
Гумус! Я помню, как он тайком отхлебывал от бутылок с вином. Гумус! Да твою! Что за хрень!
Я бегаю по комнатам. Голый, в одной руке почему-то нож, в другой – пустой кувшин из-под вина.
Да где эта чёртова вода! Сука! Чем мне промывание делать?!
Я ворвался в общие помещения. Кому-то без раздумий зарядил в зубы. С учётом моей массы и утяжелителя – ножа в кулаке, я кого-то свалил с одного удара. Смотреть, кого повалил, не стал. Не до этого было.
– Воду! Неси! Иначе! Я всех убью! – кричал я на какую-то подвернувшуюся под горячую руку служанку. – Бегом!
Она от моего крика и голого вида впала в ступор.
– Бегом! – орал я. – Золото! Плачу за скорость!..
Последние крики, похоже, подействовали: служанка убежала куда-то, а я метнулся обратно к Халле. Взял её на руки, её рвёт пеной, мы оба голые… Наверное, для кого-то это шок, но и вы меня поймите…
Вынес Халлу в общие комнаты, потом – в коридор. Она на руках у меня трясётся, в зубах – изжёванная ножка от кровати, по груди стекает ниточка зеленоватой рвоты…
Кто-то лишний высунулся из-за двери. На с ноги! Больные связки ответили прострелом колена. В любом случае, этого непрошенного свидетеля снесло
к нему в номер обратно. Хромаю на вывернутой ноге и не замечаю боли…В Халлу я самолично вливал воду. Лил и боялся, что она захлебнётся. Лил и понимал, что её уже нет. Она уже мертва. Это агония… А толку от того, что я ей лью в глотку воду?! Она всё так же билась на полу. Во рту – искусанная ножка от кровати…
Постепенно её конвульсии начали затихать. Я мял её маленькую грудь, склизкую от зелёного налёта блевотины. Пять жимов на сгибе ладоней на солнечное сплетение. Зажал нос, вытащив язык наружу, – и вздох. Пять минут я так кочевряжился, пытался реанимировать, а потом понял тщетность усилий – мозг уже умер…
Не помню, но могу предполагать, что я что-то взвыл. У меня случился провал в памяти – моё счастье в бою и моё проклятье по жизни…
Первое воспоминание относится к тому, что я, ухватив за лиф платье служанки, рвал его за вырез на груди. Откуда в руке у меня мелькнул нож, сам не знаю. Взрезал платье, стащил остатки с бабы и накрыл Халлу. И вот такой, уже прикрытой, отнёс обратно наверх…
Брюнетку я оставил у входа в наших снятых комнатах. Память урывками. Хожу, качаясь, с зажатым до белых костяшек в кулаке ножом.
– Гумус! Ивар! – ору я. – Латьяун!
Кор-сэ Адрус спал как ребёнок. Его партнёрша уже не дышала. Та же бело-зелёная слюна на губах.
– Просыпайся! – бью я сына графа. – Из-за тебя, сука!
Провал в памяти. Помню, что душу кор-сэ.
– Почему ты жив, гад?! – ору я и сдавливаю шею Адруса.
Он отбивался от меня спросонья как мог. Я его уже не бил, а просто давил, что при моей массе и силе не такое уж и сложное дело.
Потом я опомнился. Трупами с отравлением забиты все снятые нами комнаты… Бил ему по щекам, чтобы он очухался.
– Ты как?! Извини за срыв. Все мертвы. Только мы живы, – толкал я из себя слова, как будто это тяжёлые глыбы.
– Как?! – первое, что прохрипел Латьяун.
– Яд… Или, может, твоя мазь, что ты мне предлагал…
Поднялись, осмотрелись, чем-то накрылись…
– Гумус! Ивар! – ору я уже больше от безнадеги, чем от того, что думаю их призвать…
Дальше меня накрыло. Я выл и рычал, размазывая сопли по усам и бороде. Адрус Латьяун делал вид, что меня вообще нет. Правильно, это мой позор, за такую слабину и друг становится врагом. Нельзя, чтобы кто-либо видел секунды твоей слабости, это не по-мужски. Отец, деды, прадеды, прапрадеды терпели, ну а ты взял и предал всё, что они хранили. Да ну на хрен, лучше убить невольного свидетеля своего позора…
– Кор?! Вы звали? – спросил знакомый голос.
– Гумус?! – не поверил я. – Ты жив?
– Кор, я спал… – начал что-то мямлить мой мелкий.
– Гумус… Мой тебе приказ… – Я стер постыдные мокрые дорожки с глаз и посмотрел на притихшего кор-сэ. – Обноси подчистую кошельки мёртвых. Им деньги уже не нужны…
Ивару и Гумусу повезло. Первый уехал спать в казарму до того, как подали отравленное вино. А Гумусу – потому что он вор. Он, естественно, пил украдкой, но потом у него сработали старые настройки, и он старался сохранить трезвость рук. Обносил самых сильных пьянчуг.