Липовый чай (Повести и рассказы)

Отбытие повинности кончилось. Мужики повеселели, оживились и подошли к стожку. Парень все еще делал вид, что не замечает их, и смотрел в сторону.

Мужики остановились, закурили по новой, рассматривали парня вполне доброжелательно. Парень это сразу ощутил, повернулся к ним лицом, но еще не смотрел прямо.

— Как звать-то? — спросил один мужик.

— Петька, — ответил парень.

— Гляди-ко! — удивился Петя. — Выходит, тезка.

Тезка быстро взглянул на Петю и вроде хотел улыбнуться ему, будто одинаковое имя роднило их и каким-то образом объединяло. Но, видать, подумал, что улыбаться, может быть, и рановато, и опять стал смотреть мимо.

— Рубаху надень, — сказал Петя.

Тезка послушно пошел за рубахой.

— Как сенцо-то, соленое? — спросили мужики.

Парень не ответил. Чего тут отвечать.

— Ну, ладно, — сказали мужики. — Считай, что зачет ты нам сдал. Да, дела… Так вроде бы и парень ничего, силенкой бог не обидел.

Глаза у парня прояснились, и он решился, наконец, взглянуть на мужиков. Те смотрели без подвоха, вполне открыто. «Ничего себе морды», — подумал парень и ощутил к «мордам» что-то вроде симпатии.

— Прогулял работу-то? — спросили его.

— Мне в ночь, — ответил парень.

— Где робишь?

— В шахте.

— Ну? — приятно удивились мужики. — Мы тоже. Обратно, значит, тезки.

— Либо по домам, мужики? — сказал Петя. — Твой мотоцикл, тезка, вон за тем бугром.

— Либо и правда, пора, — сказали, докуривая, мужики. — Весь день проваландались.

— Эко, один раз на рыбалку не пошли, — сказал Петя.

Но мужики не больно и огорчились, что проваландались. Собрали свои шмотки и неторопливо зашагали к тропе. А проходя мимо свежего стожка, бросили окурки в сено.

Только Петя, показалось Лике, бросил мимо.

Парень сначала ничего не понял. И даже когда увидел дым, тоже ничего не понял, а смотрел в спины удаляющимся мужикам, ожидая, что они вернутся и от этого никакого дыма не будет. Но они уходили, а сено горело, горел его непривычный, соленый труд, от которого под конец даже пришло удовольствие. Да если бы и не было удовольствия, все равно это был его труд, ценность, им созданная, и чтобы эта ценность вдруг уничтожилась, было так же несправедливо, как если бы стал уничтожаться он сам.

Парень кинулся к сену, топтал чернеющие места, но бесцветный огонь, как язва, въедался глубже. Парень содрал с себя рубаху, стегал ею сочащиеся дымом боковины стожка, но занималось с другой стороны, и он, бегая вокруг, не успевал угнаться за всеми огнями, И поняв, что не осилит, схватил верхушку стожка, чтобы хоть клок кинуть в сторону, но из середины вырвалось пламя, и он разжал руки. Жар огня оттолкнул его на шаг, на другой, попятил к кусту, под которым он недавно спал. Там парень сел, потом лег ничком на землю.

Мужики ушли, а Петя вернулся, чтобы, как он сказал, не допустить пала.

Он видел лежащего вниз лицом парня, но подошел к нему не сразу, а сначала проверил, не взялся ли огонь за траву и прошлогодний палый лист, притоптал кое-где. Лике казалось, что он ищет себе дело, чтобы не смотреть на парня, что на душе у него нехорошо, нечисто, хотя он вполне добровольно принимал во всем участие. Спина его непривычно сутулилась, розовые волосы поникли, он выглядел маленьким и виноватым.

Он сел рядом с парнем и посидел молча. А когда парень чуть шевельнулся, проговорил:

— Давай домой, тезка… Давай домой, сынок.

Парень не отозвался.

— Зря это мы, конечно, — сказал Петя.

Вздохнул и сказал еще:

— Ты, значит, прости, тезка.

Посидел еще, но больше не говорил. Потому что говорить было нечего. Потом встал и пошел к землянке.

И не вышел, когда Лика позвала его ужинать.

* * *

На следующее утро Лика снова отправилась в лесничество. И удивилась, найдя всегда запертую дверь с надписью «Лесничий» приоткрытой. А войдя, удивилась еще больше, обнаружив за столом молодого человека, должно быть, недавнего студента, круглолицего и полноватого. Впрочем, в лице его было что-то и не очень молодое, даже старое, даже совсем дряблое. Ощущение это исходило, скорее всего, от тусклых, сонных глаз. А когда лесничий заговорил, то и голос у него оказался тусклый и старый.

— Некогда мне сегодня, — сказал лесничий, посмотрев на протянутую Ликой бумагу и по какой-то причине ничего, как показалось Лике, из нее не восприняв. Потом взглянул в окно на свои в утренней дымке объекты с озерами, тетеревами и зайцами, вздохнул и добавил: — Завтра.

— Нет уж! — возразила Лика весьма решительно.

Лесничий остановил на ней тусклый, засыпающий взгляд.

— Завтра, — сказал лесничий просительно.

— Сегодня, — не согласилась Лика.

— Некогда сегодня, — трудно сказал лесничий.

— А мне завтра некогда, — сердито ответила Лика.

Лесничий опустил голову и подумал. Подумав, сказал вежливо:

— Не морочь ты мне голову.

— Это ты не морочь мне голову! — воскликнула Лика.

— Так ведь начальство тут я, — кротко сказал лесничий. И не сказал, а вроде пожаловался.

— А я, может, тоже, — сказала Лика.

— Что тоже? — спросил лесничий.

— А начальство! Из народного контроля, дорогуша! Полчаса с бабой говоришь, а даже сесть не предложил, голубчик! И скажи-ка, где ты был три дня подряд, миленький?

За открытым окном хохотнули. Скучающая на скамейке пожарная команда слушала разговор.

Видимо, длинная Ликина речь убедила лесничего, и он, с отчаянием взглянув на председателеву резолюцию, взялся за телефон.

— Але, кордон! Кордон, кордон!

Кордон не торопился отвечать.

— Ну, сама пойдешь, — мучаясь, сказал лесничий. — Скажешь леснику, чего тебе надо. Лекся — он сделает.

— Да нет, хороший мой, давай лучше на бумаге напиши, — сказала Лика, нимало не сдвигаясь с места.

— На бумаге? — поморщился лесничий. Вздохнул тяжело и опять поднатужился: — Кордон, кордон! Ага… Здорово, Лекся! Как у тебя? Ага… Жена как? Ага… Телка пропала? На втором поселке спроси, приблудилась какая-то… Ага. Ну, бывай.

— Это как — бывай? — угрожающе поднялась Лика.

— А, да, Лекся, Лекся… Тут к тебе баба придет… Женщина то есть. Областная. Да не фамилия, а из области. Ага. Ну, и значит, она все объяснит.

— Участок, — подсказала Лика.

— Ага, участок. Участок ей…