Лиса в курятнике
Шрифт:
Лизавета закрыла глаза.
Если так... она ведь не будет делать ничего дурного... и в политику не полезет, и...
– А вам, - сглотнув, Лизавета решилась-таки задать вопрос.
– Какая с того выгода?
– Обыкновенная, - Соломон Вихстахович вопрос сей понимал, как и Лизаветины суматошные мысли, и всю ее видел, как она есть, вместе с искушениями, сомнениями и неуверенностью, которую Лизавета тщательно скрывала, притворяясь кем-то совершенно иным.
– С одного проданного нумера я имею копейку прибыли. Обычно нумеров продаю двести тысяч...
...это... это получается, с одного выпуска Соломон
А нумера выходят через день...
И если так...
– Полагаю, что в ближайшем будущем тема конкурса станет самою главной, а потому... на хорошем материале продажи можно поднять вдвое, если не втрое.
Лизавета прикрыла глаза.
И это получается... а она своим сорока рублям радовалась...
– И за каждую статью сто рублей... коль сильно интересная, то и двести, - великодушно предложил Соломон Вихстахович.
– Подумайте, Лизавета, всего-то какой-то месяцок, и вы разрешите многие свои проблемы...
Лизавета подумала.
Еще раз подумала.
Вздохнула и... согласилась. Видит Бог, она сочинять не станет, а напишет, как оно есть... хотелось бы знать, как оно вообще будет...
Глава 4
Глава 4
Доверенное лицо, приятель и молочный брат Его императорского высочества цесаревича Алексея Димитрий, князь Навойский, предавался меланхолии, причем делал сие с немалым удобством. Он занял креслице, обитое красною лайковой кожей, в которой утонули золотые гвоздики, возложил ноги на стол, инкрустированный перламутром и янтарем, правда, хотя бы сапоги снял, а потому имел редчайшую возможность полюбоваться собственными носками.
Левый был зелен.
Правый - полосат, причем синяя полоска в нем чередовалась с желтой, а на пятке полоски закручивались спиралькой, что придавало носку вид вовсе уж вызывающий. Над большим пальцем появилась дырочка, в которую оный палец стыдливо выглядывал.
В руках князь держал трубку, которую, правда, не курил, а так, пожевывал мундштук.
Следовало заметить, что нынешнее состояние было нехарактерно для обычно живого и, по мнению многих, чересчур уж живого, человека. Он, пребывавший в вечном движении, ныне казался куда более тусклым и невзрачным, нежели обычно. Князь вздохнул и, потянувшись, поднял со стола премерзкую газетенку, испортившую не только утро, но и весь последний месяц работы.
Он щелкнул пальцами, выпуская язычок огня, и с немалым наслаждением подпалил угол. Желтоватая дешевая бумага вспыхнула моментально. Черное пятно расползалось, сжирая и строки статейки - следовало сказать, весьма убедительной, - и испорченные низкого качества типографией, но все ж узнаваемые лица...
– Страдаешь?
– дверь отворилась без стука, и в кабинете запахло кофием.
– А то...
Князь перехватил газетку за уголок и сунул в графин с водою. Графин вообще-то поставлен был для нужд посетителей, которые через одного отличались слабым здоровьем и повышенною нервозностью. То ли в кабинете было дело, то ли в самом князе, то ли в конторе его, славу определенную сыскавшей, однако графин частенько приходилось использовать.
Цесаревич поднял очередной выпуск «Сплетника» - подчиненные,
зная норов и трепетное отношение начальства к сей газетенке благоразумно приобретали сразу пачку- и, скрутивши трубочкой, стукнул князя по макушке.Тот лишь поморщился.
– Я ночей не спал...
– Не ты один, - цесаревич уселся на стол, проигнорировавши креслице для посетителей - а и верно, вид оно имело премрачнейший, ибо сбито было из толстого бруса, покрашеного явно наспех бурою краской, и тем навевало весьма печальные мысли о местах не столь отдаленных.
– Думаешь, легко среди всей этой кодлы отыскать человека хоть сколько бы то ни было порядочного?
– князь пошевелил пальцем ноги, который от этого движения взял и вовсе выскользнул в дырку.
– А чтоб еще и не полный дурак...
Цесаревич вздохнул.
– И кого мне теперь на его место ставить?
– А его и поставь, - он вновь шлепнул князя газеткою по лбу, но теперь тот высочайшего самоуправства терпеть не стал, отмахнулся.
– А что? Эти дела у нас, чай, не под запретом... полюбовница, полюбовник... какая разница? Лишь бы казне не в ущерб.
Казна-то в данном случае не пострадала, оно и верно, ибо любовника - редчайший случай - Бжизиков содержал за собственные деньги, но...
– Не выйдет, - про этот вариант князь и сам думал.
– Какой из него теперь... в лицо смеяться станут, а про уважение и вовсе забыть можно.
Он потянулся и кое-как запихал палец в носок. Оглядел оба. Вновь вздохнул, пригрозивши:
– Выгоню.
– Кого?
– поинтересовался цесаревич, которого занимали проблемы иные, казавшиеся ему куда более важными.
Вот кто бы сказал, с чего бы купеческая гильдия вдруг стала этакой сговорчивой? И пошлины повысить согласилась без спора, и вложиться в строительство новой железной дороги, которая шла бы через всю Сибирь... нет, дорога - затея выгодная, и большею частью в гильдии не дураки сидят, понимают, что тамошние земли изрядно богаты, что рухлядью драгоценной, что деревом, что металлами, а может, еще чем, неизведанным. Заселены-то они мало, освоены и того меньше, уж больно суровы тамошние зимы.
Маги-погодники с ними и то справиться не способны.
Дорога многие проблемы решит, а уж выгоды в далекой перспективе и вовсе сулит немерянные. И понимают, шельмы, понимают... и все ж не в характере купеческом вот так просто взять и уступить, без раскланиваний, без драных бород и уверений в скором разорении, которое всему миру грозит, коль государю в малой просьбе его почтенные люди уступят...
...а еще девицы были, которых во дворце стало как-то слишком уж много.
– Всех выгоню, - князь наклонился за обувкой.
– И тех, кто это вот...
В газетенку он ткнул мизинчиком.
– ...проворонил... это если подумать, неплохой рычаг давления... почему пропустили? Ведь проверяли... я не могу человека в министерство путей сообщения рекомендовать, когда он непроверенный... а значит, должны были найти...
...и сообщить.
А там уж... глядишь, и состоялась бы приватного характеру беседа, в которой Бжизикову разъяснили бы, что, конечно, приватность жизни - дело хорошее, но тогда надобно, чтоб оная приватность совсем уж полной была. Ибо найдется немало желающих воспользоваться столь откровенной слабостью человека чиновьего...