Лишь одна музыка
Шрифт:
— Да. С тех пор, все пять лет, что я в квартете, мы этого не делаем... А ты? Лондон уже твой город? О, кстати, прими мои соболезнования по поводу отца.
Джулия замирает.
— Джулия, прости, я сказал об этом так походя, — говорю, вдруг чувствуя себя виноватым и растерянным. — Я не хотел. После того как увидел тебя в автобусе, я пытался опять тебя найти. Но след потерялся в Оксфорде. Мне очень жаль. Твой отец мне нравился. И я знаю, что ты его очень любила.
Джулия смотрит на свои нежные утонченные пальцы, скрещивает их и медленно разъединяет, словно позволяя мыслям течь сквозь них.
— Ну что, пойдем? — спрашиваю я.
Она
— Ну что, пошли внутрь?
Я киваю.
Когда мы с ней познакомились, моей матери уже не было, а теперь нет и ее отца. Хотя он и отказался говорить со мной о ней, когда она была мне нужна больше всего, он был, по сути, хорошим человеком. Пацифист в душе, он писал о военной истории с объективной ясностью. Я думаю, что Джулия на него похожа по стилю мышления. Но как я могу судить, если встретился с ним всего один раз и всего на один день?
3.2
Мы бродим два часа, переходя из зала в зал, почти не разговаривая. Обстановка музея — не просто фон, она все время вмешивается. Джулия поглощена — иногда она занята картиной, иногда чем-то необъяснимым. Она вглядывается в лица на портретах, уходя в них, не обращая на меня внимания, не отвечая на мои комментарии. Она останавливается перед «Дамой с веером» Веласкеса.
— Извини, Майкл, я отвлеклась.
— Нет-нет, все хорошо. — Она смотрит на даму, я — на нее.
Но почему мне так плохо? Она всегда была такая в музеях. В Вене есть картина — Вермеер, — Джулия полчаса стояла перед ней в каком-то трансе, пока я не тронул ее за плечо.
Я следую за ней и за ее взглядом. Непроницаемый, погруженный в себя чернокожий юноша-лучник; капризная, пышно одетая молодая женщина на качелях, кидающая розовую туфельку своему любовнику; Титус, сын Рембрандта39. Кто эти люди и какой случай привел их под одну крышу, в это здание? Как много таких лиц каждый из нас вобрал в свою жизнь за последние десять лет?
Мы в зале, где служитель незаметно делает гимнастические упражнения. На стенах — картины с видами Венеции. Неужели она привела меня сюда из-за них?
Она переводит взгляд с картин на служителя, потом на меня.
— Так ты был там или нет? — спрашивает она.
— Нет. Еще нет.
— Я была, — говорит она тихо.
— Ну да, ты ведь так этого хотела.
— Я? — спрашивает она, еле заметно напрягаясь.
— Мы.
Она останавливается перед картиной — на ней церковь с куполом и башней вдалеке за водным пространством. И несмотря на то что я там никогда не был, этот вид мне кажется знакомым40.
— Мы с Марией поехали туда через несколько месяцев после моих выпускных экзаменов, — говорит она. — В первую ночь была гроза с молниями, сверкавшими по всей лагуне. Я все время плакала — очень глупо, — ведь это все равно было очень красиво.
— Не так уж и глупо. — Хочу тронуть ее за плечо, но удерживаюсь. Я чувствую, что мы чужие друг другу.
— Ты должен туда съездить, — говорит она.
— Я еду, — отвечаю я. — На самом деле мы едем туда этой весной.
— Кто «мы»?
— Квартет.
— Что у вас там?
— Пара концертов — ну и Венеция, само собой. Мы летим туда из Вены.
— Из Вены? — говорит Джулия. — Вены?
— Да, — говорю я. И, поскольку она продолжает молчать, добавляю: — Мы играем Шуберта в «Музикферайне»41.
Через секунду она говорит ровным голосом:
— Я скажу маме, чтобы она не пропустила. Теперь она живет там. И моя тетя.
—
А ты? Ты не придешь?— Я теперь живу в Лондоне.
Мое лицо вспыхивает.
— Все-таки в Лондоне! Так я и знал.
Вдруг она что-то вспоминает и бледнеет от беспокойства.
— Майкл, я должна идти. Уже четвертый час. Я потеряла счет времени. Мне нужно... забрать кое-кого.
— Но...
— Не могу сейчас объяснить. Я должна идти, действительно должна. Совсем уже опаздываю. Увидимся завтра.
— Но когда? Где?
— В час?
— Да, но где? Опять здесь?
— Нет — я оставлю тебе сообщение на автоответчике.
— Почему ты не перезвонишь мне попозже?
— Я не могу. Буду занята. Я тебе оставлю сообщение до того, как ты вернешься домой. — Она разворачивается, чтобы идти, почти в панике.
— Почему ты им не позвонишь — сказать, что немного опаздываешь?
Но она не оборачивается и не останавливается, чтобы ответить.
3.3
Вот и вся наша встреча. Даже расставаясь, мы не коснулись друг друга. Мы говорили не больше пяти минут, и то — натянуто и урывками. Я ничего не знаю про нее, о чем она теперь думает, кто она теперь. Я опустошен. След ее духов остается в воздухе, легкий, лимонный. Я брожу по залам, разглядываю оружие: мечи, ятаганы, кинжалы, кирасы, шлемы. Лошадь в черных стальных доспехах нависает надо мной, как танк. Полный зал детей, нарисованных Грёзом42, пышущих фальшивой невинностью, улыбающихся в пустоту, мимо меня, или робко воздевaющих глаза к небу. Часы с черным ободом показывают две фигуры из золота: богиню и молодого человека — царя или царевича. Она намного его больше, но ее маленькие пальцы лежат на его несообразно огромной руке. На верхнем этаже и на нижнем я бреду в каком-то трансе, взволнованный, глядя и не видя: аллегория, миф, пейзаж, королевский портрет, комнатные собачки, натюрморт. Служитель скрестил руки на затылке, и двигает головой налево и направо, потом распрямляет пальцы. В этом зале я слышу голос моей скрипки. Венеция окружает нас — безмятежный Каналетто с бирюзовой водой, амальгамы Гварди — неопрятные и опередившие свое время.
Мы были не вместе эти часы, каждый оставался заточенным в своем мире. Этот зал — единственный, в котором мы разговаривали. И как после этого узнать друг друга? Похоже, она не обижена на меня, она даже сказала, что хочет опять меня видеть.
Я останавливаюсь у всех портретов, перед которыми останавливалась она. Я вижу и слышу ее: ее напряженные плечи, когда она стояла перед «Дамой с веером», ее смех, когда она смотрела на фрагонаровскую кокетку в розовых оборках, летящую на качелях.
Я стою перед картиной и вспоминаю ее смех. Счастлива ли она? Почему она снова хочет меня видеть? Почему из всех возможных мест она выбрала именно это? Просто первым пришло ей в голову после концерта? Вряд ли из-за Венеции.
Ее смех был радостен. И все же вдруг она забеспокоилась и погрустнела.
Зардевшееся лицо озорно смотрит на туфельку, летящую в воздухе над пеной листьев. Веревки исчезают в туманной темноте вверху. Картина чарует. Она на время задержала здесь Джулию. Зачем искать иную причину?
3.4
Окружающий мир набрасывается на меня из моего автоответчика. На нем семь сообщений: небывалый урожай. Первое — от Джулии. Она предлагает встретиться завтра в Оранжерее в Кенсингтонских садах. В нескольких минутах хода от моего жилья, но вряд ли она могла это знать.