Лишь пять дней

Что делать теперь?

Она уже послала все письма и едва справилась с раздражением, беседуя с матерью Тома, которая уже набралась, хотя было всего четверть десятого утра. Не очень трезвая мамаша так и не вспомнит, что нужно позвонить сыну.

Потом Мара зашла на форум, поискала сообщения от Детройта. Таковых не было. Она была совершенно не в состоянии поддержать тему, которую сегодня вывесила НеЗлодей — как совмещать занятия спортом с напряженным рабочим графиком. Мара быстро покинула страницу.

Взгляд ее наткнулся на стопку журналов рядом с ноутбуком. Она взяла один, изучила обложку и положила на место.

Было девять тридцать, раньше одиннадцати Гарри не приедет. Она уже приняла душ и оделась.

Пожевав нижнюю губу, Мара выдохнула так резко, что короткая челка встала дыбом надо лбом. Она опять углубилась в свой список.

Письма Тому и Лакс были закончены, завтра она позволит себе еще раз их перечитать, прежде чем распечатать, но особо значимых изменений внесено не будет. Она взяла ручку и вычеркнула этот пункт.

И следующее — вчера ночью она просматривала содержимое двух пластиковых коробок, которые держала под кроватью в комнате для гостей. В одной были открытки, которые Том дарил ей на протяжении всех этих лет: на дни рождения, годовщину свадьбы, День святого Валентина. А во второй были поделки Лакс, которые она приносила из школы. Смешная, раскрашенная дочерью индейка ко Дню благодарения, почему-то с семью глазами и тремя лапами, но с одним хвостом. Снеговик, у которого руки были больше тела, а на голове бейсболка, точь-в-точь такая, в какой Том бегал. Розовое сердце, левая часть которого больше правой. Том говорил, что с медицинской точки зрения правильно, просто не очень артистично.

Она знала, рискованно перечитывать любовные письма Тома, проводить рукой по рубашкам в его шкафу, пересматривать рисунки Лакс, ее первые написанные слова, перебирать ее разбросанные игрушки. Секс с Томом. Она просто шла по минам, и каждая из них могла взорваться в любую минуту и пошатнуть ее решимость.

Но, с другой стороны, будет трусостью не встретиться лицом к лицу со всем, что ей дорого. Это напоминает прощание в темноте.

Однако был здесь и элемент эгоизма. Она хотела впитать все это через кожу, чтобы оно осталось глубоко в костях и она могла забрать все с собой в вечность.

Мара опять посмотрела на список и поняла, что кое-чего не учла: просмотреть все картины и предметы искусства, которые они купили за последние несколько лет.

Начала с гостиной — пробежала рукой по арке над камином, по дорогой керамике, за которую они переплатили декоратору, который настаивал, чтобы они приобрели ее сразу же, как въехали.

Это были четыре фигурки причудливой формы. Их яркие цвета прекрасно подходили к сложному рисунку вокруг камина. Том сказал, что из них выйдут прекрасные вазы, а декоратор его чуть не стукнула. На них нельзя ни капать водой, ни наливать в них воду, и вообще вода не должна даже рядом стоять, предостерегала она! Они стоят дороже, чем первая машина большинства людей! Ими следует наслаждаться, а не пользоваться.

К тому времени Том еще был далек от мысли уволить декоратора. Они практически подрались, когда Том решил переделать камин в доме в настоящий — на дровах, а не газовый. «Странная старомодная идея — иметь в доме живой огонь, — говорила декоратор с тягучим техасским акцентом, — кроме того, нужно же думать и о перепродаже дома!»

Те, у кого достаточно денег, чтобы купить такой дом, вряд ли захотят, стоя на коленях, возиться с грязными дровами и пеплом!

Мара еле удержала Тома от заполнения керамических шедевров цветами перед следующим, как оказалось последним, визитом декоратора.

Она улыбнулась, воображая, как бы он гордился сейчас, увидев, что она держит эти претенциозные фигурки своими дрожащими руками, рискуя в любую минуту их упустить. Мара поставила фигурку на место и отправилась дальше, пробежала рукой по рамке из осколков стекла. Эту она не будет брать в руки, слишком уж дорога, чтобы рисковать ее разбить.

В рамке на фотографии изображены она и Лакс на День благодарения. Мара на полу в гостиной, с широко разведенными ногами, а дочка у мамы между коленей. Лакс сидела под каким-то немыслимым углом, обняв маму, рот до ушей, смеялась. Мара склонила голову над малышкой, тоже широко улыбаясь, обнимала дочь за плечи, а та ручками схватилась за мамины локти. Тогда они так просидели в течение часа, болтая и обнимаясь, а Том прокрался за фотоаппаратом.

Мара почувствовала, как в носу защекотало.

— Нет, — сказала она решительно, прижимая к векам пальцы, и сразу же отвела взгляд от фотографии. — Нет!

Все для них, напомнила она себе. Она оказывала Лакс услугу, и Тому тоже. И она практически у цели, сейчас не время подвергать сомнению свой план.

Или, наоборот, нужно подумать об этом именно сейчас?

Мара заставила себя еще раз посмотреть на фото. Мать и дитя, обнимаются и щебечут. Есть ли в мире что-то прекраснее?

В ее канадском детстве в студеные зимние дни Мара бежала домой по морозу, зная, что дома в кухне ее ждет Нейра с горячим шоколадом и печеньем. Мара взбиралась на колени к маме, чувствовала тепло ее рук, рассказывала о школьных занятиях, о том, в какие игры она играла в перерыве и кого вызывали к директору.

Став старше, она усаживалась на стул напротив мамы, но так и не переросла это ежедневное с ней общение. И хотя она давно не рассказывает маме обо всем, но безгранично доверяет ей. Не потому, что Нейра всегда давала лучшие советы — разница поколений и воспитания накладывала свой отпечаток. Часто Мара едва сдерживала смех, когда мама предлагала что-то относительно мальчиков, карьеры или дружбы.

Нейра всегда слушала дочь с видом, будто слова дочери — самое интересное в мире. Она всегда кивала по ходу разговора, Мара ощущала, что ее понимают, что мать всегда на ее стороне, даже если у дочери неприятности в классе, или она получила плохую отметку, или плохо сдала контрольную, или забыла выполнить домашнее задание.

Когда Мара училась в старших классах и подрабатывала после уроков, беседы были перенесены на вечера перед сном. В колледже Мара жила в студенческом городке, а позже с друзьями снимала квартиру, ежедневные визиты стали невозможны, но они регулярно созванивались.

И по сей день мать и дочь навещали друг друга несколько раз в неделю, хотя последнее время в основном Нейра приходила к Маре. Дочь, конечно, не делилась с мамой абсолютно всем, порой прятала улыбку, услыхав некоторые мамины советы. Но они по-прежнему были очень близки. И Мара доверяла Нейре. И мама по сию пору слушала дочь с таким выражением лица, будто это самое важное в мире.

Мара слушала Лакс с тем же выражением. И хотя она не сможет слушать ее годами, как собственная мама слушала ее, до воскресенья можно продержаться.