Листея

Сколько прошло времени? Шло ли оно вообще? Вопросы больше риторические, ведь грань между сном и реальностью, фантасмагорической фантазией и холодным окружающим миром была окончательно стерта. Поднимется он в своей голове или все же очнется на улице “Златогорской”? Также остается тайной.

– Все нормально, Мирон Валентинович?, – Борис подбежал к бледному аки перепуганная смерть напарнику.

– ТЫ, – вдруг в ответ последовал истошный крик, – З-з-зофия! Моя родная, – обняв пухляша он прислонился к груди парня, – тяжко мне с сыном нашим, больно мне, больно. Но человек он умный, хороший, не пропадет, но до сих пор снится мне как держу мертвую тебя на руках, но хорошо, что не бросаешь дурака старого, приходишь, спасибо тебе, любимая, – на рубашке помощника появлялись мокрые следы от слез, – жизнь идет! А я стою, София, не поспеваю за ритмом бытия-то нынешнего. Куда мне уже быть? Куда я есть?, – он оттолкнул Борю и ринулся вглубь переулка нелепо-перевалочной ходой, – иди ко мне, жизнь. Найди смысл же во мне самом, где суть бесконечных скитаний в запутанных лабиринтах неочищенных трупарен? Только отмывание веревки от тухлого смрада немытых шей может успокоить душу блудную? Кто сказал такое, София?

– Вам нужно отдохнуть, Мирон Валентинович, – заключил молодой защитник правопорядка, – пойдемте домой лучше, на сегодня все.

– Ты права, солнце, мне нужно отдохнуть. Слишком хорошо чтобы отказаться, слишком страшно чтобы взять, – он уселся на железные ступени около пожарного выхода, – прогони дракона, прогони змея на каждой чешуйке которого было оглашено обвинение в мою сторону. “Это все из-за тебя”, стри ящера с глаз моих долой, чтобы на душе было спокойнее. Не хочу видеть затемненную годами правду.

– Ты её больше не увидишь, Мирон, – на месте Бориса стояла долговязая женщина с ребенком на окровавленных руках, лицо дитя и матери были искажены в ужасной агонии, а правой руке дама держала пистолет.

– София?, – время погрузилось в густую смолу и летящую пулю можно было разглядеть во всех подробностях, “Это все из-за тебя”, гласила выцарапанная надпись. Спустя мгновение снаряд набрал прежнюю скорость и насквозь рассек голову мужчине.

И только дракон заливался хохотом на крыше.

* * *

– Просыпайтесь!, – голос отдавал звенящим эхом, – тут вас сын пришёл навестить, не время спать, – с трудом разув глаза Трубецкий обнаружил свою тушку посред медицинской палаты, склонившись над ним стоял старенький врач, а рядом с оным, Вася и Борис, с охапкой гостинцев.

– А что ты это батьку, ты всех нас на уши положил! А-тя-тя!, – он кинул авоську с цитрусовыми на прикроватную тумбочку, – ну давай, рассказывай как оно было.

– Боюсь он сейчас не в состоянии что-то рассказывать, – вмешался в диалог Боря, – меня кличут Борисом, я напарник Мирона Валентиновича, – помощник протянул руку младшему Трубецкому.

– Василий, сын Мирона Валентиновича, – панк крепко пожал руку, – тогда давайте вы рассказывайте что было.

– Ну, – начал пухляш, – нашему следователю поплохело и он потерял сознание, установить причину так и не удалось, поэтому мы только сдали всевозможные анализы, да и ждать остается.

– Все нормально, батьку?, – Вася по-дружески положил руку на ногу отцу, – ничего страшного, возраст берет свое, правда?, – он расплылся в улыбке.

– Мгм, – в ответ получилось выдавить не членоразборный звук и кривоватую ухмылку.

– Все будет хорошо, он у вас мужик крепкий, здоровяк!, – на сей раз в разговор вмешался врач, – полежит у нас тут недельку, пока результаты анализов придут, а потом домой!

– Это хорошо, – покачал головой сын, – мы посидим тут, составим ему компанию, – он кивнул в сторону папы.

* * *

В село, к родителям, хмпф! Интересную отмазку таки придумал, хотя неправды в ней и нету. Чемоданы собраны, новая одежда на мне, и столица тоже будет лежать у моих ног.

И вправду, теперь Валерьяна окутывал совершенно новый наряд. Шарф с чудными узорами, напоминающие множественные окна ночных небоскребов, висел на шее. Тело было защищено тканевой шинелью-накидкой, под которой скрывалась рубашка. Джинсы и лакированные чернющие туфли, довершали образы молодого артиста. А что собственно в чемодане? Верно, сельская одежда, с которой Видоплясов приехал в город, и которую носил на протяжении нескольких курсов. Настало время попрощаться с прошлым, откинуть оковы своей натуры, и выступить на борьбу со злейшим врагом – столицей. Спустя несколько десятков минут езды, несколько сотен метров ходьбы по знаком дорожкам, улицам, забытым тропинкам, Валя таки дошел к родному селу.

А ведь ничего не здесь и не изменилось, ни грамма, ни на йоту, только вот запустение приходит в село родное. Соседи повымирали, поуезжали куда-то далеко, всех кого я тут знал, не стало больше друзей, знакомых. Так оно и приходит – одиночество. Вот и мой дом, моё убежище ранних лет, стоит себе, даже не двинувшись не обвалившись, зайти что-ли? Поздороваться с остатками моей сельской жизни? Надобно.

Старая калитка кряхтела, доски на террасе впадали внутрь из-за вязкой гнили, а вместо двери свисала занавеска, сглотнув неприязнь, Валерьян вошел внутрь, и на впервой ужаснулся подумав, что дом пуст, но пройдя понял, что ужас был не напрасен.

– Мама?, – выдохнул он.

На кровати лежало тело, больше похоже на изюм с вышедшем сроком годности, укутанное множественными одеялами, старыми куртками. Лицо повернулось к настенному ковру, а руки сложились в плечах, будто согреваясь собственным хладом. Помещение заполнял трупный запах и множество насекомых дербанили мертвое мясо. Обойдя прикроватный горшок, он подошел ближе.

– Мама?, – только и мог выдавить Валерьян.

Просто умереть… В полном одиночестве без единой надежды на спасение… Но как… Кто допустил подобное?… Я?… Ведом только амбициями и своим эгоизмом, Я?… Обрек на голодную смерть, Я?… Ну а кто еще? Видно ли здесь другого виноватого?

Бросив чемодан и со всех ног вылетев на улицу, он чиркнув зажигалкой у сухих веток, поджег дом, вместе со всем внутри находящимся, старое здание вспыхнуло аки маленькая спичка, огромные клубы дыма стремились по ветру в небеса. Внутри тлели людские переживания, надежды, вера, непорочность. Внутри тлели воспоминания о сладких снах в материнских объятиях, о запахе горячей еды за столом, о заботливом и таком интересном дедушке, что таки умер в семейной кругу, ведь о нем позаботились родные…

Вот она – свобода! Вот она жизнь!

Он вновь поднял лик к небу и полной грудью вдохнул дым.

Гори, прошлое! Стань костром согревающим мое будущее!

На лице искрились слезинки.

Забери же весь груз с души, и дай насладится сей невероятной минутой истиной жизни! Дай погреться верой в следующий день!

– А-А-А-А-А!, – заорал Видоплясов, – Ж-И-З-Н-Ь!