Листея

– Так ну что там, – парень вырвал из рук напарника ноутбук и открыл почту, – интересное зрелище, слушай! Нам, мелким мошкам, которым даже говно собирать за боссом не комильфо, поручили проследить за некой Надеждой из окружения Шурика и составить рапорт об их взаимоотношениях! Может они там адресом почты ошиблись? Невозможно такое, ебать этого босса в сраку!

– Ну писать же ты умеешь, Сеня, остальное оставь мне.

– Тебя, Глеб, опасно из салона выпустить, не то что на разведку. Они как увидят укуренного и жирного нарика, перцовка в хлебало твой лучший исход!, – У Арсения была особенная манера речи, при которой он постоянно срывался на крик либо просто говорил на повышенных тонах, в компании сего молодого человека никогда не ощущаешь себя спокойно.

– Где живет хоть эта Надежда?

– В общаге, так даже интереснее будет, – потирал руки парнишка в майке, – там всяких много.

– Чего интересного в общаге, дохера глаз посторонних, – возмущался Глеб, – как мы за ней следить-то будем?

– За ней следить и не нужно будет, дуралей. Зажмем её где-то и сама все расскажет, только вот с Шурой так хуй получится, но ничего сообразим, Глеб?!, – воскликнул он развернувшись к Глебу, тот усиленно давился собственной блювотой.

– Кха-кха-кха, – находясь в полулежачем состоянии того поймал передоз, и любимая футболка вместе с неизменными шортами заливались желудочными отходами.

– Ебаный рот, у Глеба передоз, – заключил Сеня и перевернул тушу головой вниз, – это мы уже проходили, ничего нового, сейчас все выйдет!, – он развернулся обратно к лобовому стеклу, резким движением завел машину и выехал на абсолютно безлюдную трассу, за окном уже давно смеркалось, первые звезды раздирали небесную гладь – а поедем-ка к Шуре, начнем задание с чего-то посложнее!, – но Глебу было абсолютно все равно, тот кружился на кольцах Сатурна, где-то далеко-далеко отсюда, между астероидами, спутниками и намного ближе к звездам.

А месяц кружился над головой, изменяясь то солнцем, то хмурыми облаками, то чистой пустотой. Цикл дня проходил свои бесконечные повторения и только люди находили смысл в ожидании грядущей итерации, ведь вера в следующий день светила ярче звезды по имени солнце. Не находил себе места и Валерьян, ведь уже сегодня он отправлялся на свой первый кастинг, ему и Василию предстояло сыграть роли в каком-то навороченном шоу на телеэкране.

– Знаешь, я бы таки отказался, – Валя листал сценарий и возмущался с каждой реплики, – ну вот посмотри только, “герой хватает возлюбленную за талию и страстно её целует”.

– И что в этом плохого?, – недоуменно спросил Вася.

– Так ты не перебивай! “Страстно её целует, но та хитро улыбается, снимает маску, под которой оказывается существо рептилоидного вида, она начинает смеяться и уносит главного героя за кадр. Продолжение следует…”

– Ну это добротный артхаус о том, что даже самый близкий человек может вставить нож в спину…

– И оказаться рептилоидом, – манерно закончил Валя, – не ну прекрасное шоу! Этот куратор будто издевается!

– Не душни, Валя – панк приобнял друга прислонившись очками к его лбу, – уже интересно увидеть эту твою партнершу. Может хотя бы кто-то из головы выбьет Надю, а!?

– Личное пространство, – затараторил в ответ Видоплясов, – мы вообще-то в метро едем тут людей много, – он переходил на полушепот.

– Опять душниш, Валя! Между прочим мы уже приехали, давай вылазь, актер!, – Трубецкий пробивался сквозь толпу людей, держа за руку товарища.

Вот он – центр! Большой город, архитектура, безумный поток людей, россыпь магазинчиков, ларьков, кафе и ресторанов. Апогеем в этой сцене оказался Богдан Хмельницкий гордо восседающий на своей лошади и указывающий булавой куда-то вдаль. А в этой самой дали и виднелись золотые купола, самые яркие звезды Киева, горсть маленьких колоколен и храмов.

– И что где тут мы должны снимать рептилоидный триумф над человеческой цивилизацией!, – развел руки Вася высматривая по сторонам хотя бы какую-то активность.

– М-о-л-о-д-ы-е Л-ю-д-и!, – на горизонте возник тучный мужчина в норковой шубе и тяжеленными черными очками на переносице, – эй! Это я! Ваш продюсер – Филипп Бедросович Голденберг!, – он шагал в сторону героев в напомаженных туфлях и своим вычурно эстрадным голосом наводил суету на улицах столицы.

– Он? – испуганно спросил Валя.

– Ой, ой, ой! Мальчишка, я вижу, маленький, наивный, нагой, босый, прибежал к матушке столице из своего тухлого поселка и с протянутой рукой молил о исполнении желаний. Ты хотел укротить эту львицу, заманить в постель роковую столицу, но в постели ты оказался с завучем кафедры!, – продюсер шагал вокруг Видоплясова окидывая его взглядом сверху донизу.

– Даже я так не умею, – Вася в ступоре стоял в сторонке с неимоверным интересом лицезрея сей театр одного актера.

– Но не боись, мой милый мальчик, Филя не даст тебя на съедение этой устрашающей столицы, пошли в студию!

– Он может определится, кем все таки есть для него столица?, – саркастично отшучивался Трубецкий, бурча себе под нос.

– А ты!, – Филипп указал на горе комментатора, – панк, что вместо душа принимает 0.5 жигулевского внутривенно, в смердючей каморке сочиняющий песни критикующие режим и власть, если вообще не забываешь как писать в пьяном угаре! Чудесная пара, воистину чудесная! Будут из вас люди, мальчики.

<=To=be=continued=<

Глава 8 “Откровение”

– Вот видишь это торт, – продюсер указал золотой чайной ложечкой в сторону посудины с “Наполеоном” на борту, – вот мы как сия выпечка! Наше общество построено в виде многоярусного пирожного, социальное построение расположено слоями, каждый занимает определенное место на своем ярусе, от бомжей и бедняков к политикам и олигархам. И знаешь, тот кто сверху – давит нижнего, а нижний следующего! Капитализм, мать его!, – Филипп надавил на десерт сверху, из того обильно потек заварной крем светло-бежевого цвета.

– А кто вы в этой иерархии?, – спросил Вася, усевшись на элитарного вида кресло в кабинете Голденберга, где каждое перышко внутри мебели кричало о его статусности.

– Я тот, кто этот торт поедает!, – он отломил кусочек и облизнул ложку, после чего откинулся на своем стуле, что практически не отличался от седалищных мест его гостей, только цветом тот был более бордовым. Да и вся фурнитура отдавала красноватой вычурностью – от занавесок с золотыми узорами к персидскому ковру нежно расстеленному на плитке кораллового оттенка, – угощайтесь-угощайтесь, – как матерь на семейном ужине, Бедросович ласково ухаживал за товарищами.