Листопад
Шрифт:
– Почему не знаем? Знаем. Я проследил.
– Проследил? А Горелов?
– А я ему ремнем руки связал за спиной, а сам на бабой. До самого дома довел .
– И она не засекла?
– Ни разу не обернулась!
– Нет опыта. Дилетанты. Разведку только ставят... Ладно... Ты вот что, бери наряд, найди Чкалова и дуйте туда. Все по программе - арест, обыск. Это теперь уже его заботы. Мы свое дело сделали. Наше дело - станция. Кстати, завтра утром жду тебя в депо. Я сегодня вычитаю все протоколы допросов чкаловских арестованных. Наверняка это прояснит нам обстановку на станции и в депо. Мы тут с Козловым планчик один
Через три часа в дверь постучал вестовой.
– Ваше благородие, вас просил срочно зайти капитан Чкалов.
Ковалев отложил очередной протокол, встал, машинально одернул френч и пошел вслед за вестовым на третий этаж, к кабинету Чкалова.
– Привет, капитан. Звал?
– Угу. Я, Коля, счел необходимым предупредить тебя. Точнее, поставить в известность.
– Что такое?
– Я знаю, подполковник Алейников - твой друг.
– Капитан потянулся к стоящей на столе сумке.
– Только что мы с Резухой арестовали его жену.
– Что ты сказал?..
– Твой поручик привел нас к квартире той женщины, которая приходила к Горелову. И Резуха, и Горелов опознали ее. При обыске мы нашли у нее в сумочке вот этот фотопортрет. Горелов сказал, что это пароль.
– Капитан протянул Ковалеву картонный прямоугольник.
Оглушенный известием штабс-капитан машинально взял его. Крестовская... Дьяволица.
Все его существо противилось происходящему, но разум контрразведчика говорил: это не ошибка.
Он мог поручиться за себя. Он мог поручиться за Алейникова, которого знал с детства. Но что он знал о Даше? У них была только одна неделя последней осени. Где и как она прожила шесть лет после той осени? Чем она жила до нее? Ошибки нет.
Но язык против воли запротестовал:
– Не может быть... Не может быть... Дима уже знает?
– Нет, его не было дома, я отправил к нему подпоручика. Он скажет. Боже мой. Как же это? Нам нужно с ней поговорить!
– Я уже допрашивал ее.
Допрашивал!
– Нам нужно с ней поговорить!
– Кому "нам"?
– Мне и Алейникову.
– Нет!
– твердо сказал Чкалов.
– Алейников не имеет права участвовать в допросах.
– Да к хренам эти... Нам надо поговорить!!!
– Возьмите себя в руки, штабс-капитан!
– голос Чкалова сделался ледяным.
– Да. Конечно, конечно. Но я-то имею право... допросить. В конце концов...
– Разумеется.
– Сейчас!
Чкалов несколько секунд поколебался:
– Хорошо, но в моем присутствии.
– Какого черта!
– Вы же прекрасно понимаете... Не горячись, Коля. На моем месте ты поступил бы также.
– Да пойми ты! Не стану же я передавать ей напильник для побега, это же несерьезно. Неужели ты не в состоянии понять. Я хочу поговорить о личном. О том, почему все так у нас... Я люблю ее!
Капитан махнул рукой:
– Ладно. Я, конечно. нарушаю свой долг... Сейчас ее приведут.
x x x
"Я сидел в кабинете капитана и ждал, когда ее приведут. И вдруг понял, что не знаю, о чем ее спрашивать. О чем мне говорить с женщиной, которую я люблю? Я буду допрашивать ее? Или спорить о мировой справедливости и эксплуатации человека человеком?
Господи...Сумашествие.Она вошла.
Мы встретились глазами.
Я не знал, каков мир, который она видит вокруг себя. Я не знал, почему она вышла замуж за Алейникова. Не знал, верил ли она в Бога. Я не знал, что для нее добро и зло, что правда, а что ложь, что справедливость и что ценность. Я только помнил осеннюю звездную ночь, в которой мы стояли рядом, и обрывки наших разговоров. И ее последнее "жаль".
Я не стал ни о чем спрашивать. Я рассказал ей про Харьков и про Крестовскую без утайки. Я подписывал харьковские протоколы. Я все помнил, поэтому говорил долго, очень долго, попротокольно, постранично. Я вспомнил все этажи и казематы харьковской губчека, все закоулки, капли крови и крючья в стенах.
– Они, точнее, ВЫ на этом не остановитесь. Вы зальете кровью всю Россию, превратите в один большой Харьков. Твои товарищи будут развлекаться чужим мясом.
Даша сидела бледная, как полотно.
Она, романтическая девушка, профессорская дочка, впитавшая революционный романтизм на молодежных университетских сборищах, уехала с отцом на Кавказ еще задолго до октябрьских событий и ни одного дня не прожила там, в красном "раю", в голодной и пытаемой России. Решила принять участие в деле "освобождения народа", благо революционные элементы были и в Тифлисе. Романтический долг и товарищеская солидарность заставили барышню. Дура...
Может быть, все было так. Может быть и не так. Я не стал ничего спрашивать. Я злился на нее за то, что она так по-дурацки, неумело ввязалась в жестокую игру и подставилась.
– Тебя, наверное, расстреляют, и я ничем не смогу тебе помочь. Зачем ты влезла в это?
Она разлепила сухие губы:
– Знаешь, о чем я жалею? Что уехала в тот день в Питер. Меня же никто не гнал. Ехала и плакала, дура. Почему ты не поехал за мной? Почему?
– Я сам себя об этом спрашиваю... Теперь ничего не поправишь... Глупо думать... Ты вышла за Димку.
– Он прекрасный человек. А я дура... С ним можно хорошо прожить жизнь. Я даже думала, что обязательно полюблю его. И почти уже полюбила, Но вот опять встретила тебя. Здесь... Как странно...
Когда ее увели, я накинул шинель и пошел по темным улицам к Алейникову."
Крестовская.
Всю ночь я чувствовала беспокойство и плохо спала. Под утро забылась рваным сном, и во сне опять увидела того алейниковского приятеля. Он был, как и в прошлый раз, в военном мундире, но молчали просто сморел на меня, будто чего-то ждал. "Ты чего?" - спросила я. Уходи!
Но он не ушел. А продолжал смотреть на меня. Во сне мне стало страшно. Где он сейчас?
Вчера я провела два допроса, выколотив признание из дьяка и лекаришки в их нелюбви к народной власти. Один их них, ко сожалению, при этом лишился глаза. Я испытываю совершенно особые ощущения, когда причиняю боль.
Потом я спустилась в подвал, набить руку в стрельбе по головам. А к вечеру пошла к матросикам. Там они меня пустили по кругу и, поскольку тоже были пьяны, ржали и мочалили меня как половую тряпку...
Когда ко мне в кабинет вошел Капелюхин и два солдата, я сначала даже не поняла. Зачем. Но Капелюха вынул наган, направил на меня и сказал:
– Вы арестованы, гражданка Крестовская, как агент АНТАНТы, пробравшийся в наши светлые ряды...
Светлые ряды. Суки. Крысы. Приговорили уже.