Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики
Шрифт:
Ты переправь меня скорей, горянка, чтобы не умер я на этих скалах.
Ты переправь меня скорей за речку, я так печален, весь я изувечен.
Ты переправь меня скорей за речку, чтобы не умер я на этих скалах.97
Это песня о страданиях любви, но ей предшествует реальное перемещение в пространстве; переправляется, как в эпосе, юноша, но в роли перевозчика оказывается девушка. Функции перемешались и переосмыслялись.
Итак, на уровне ситуации русской фольклор проявляет большую определенность и устойчивость полярных жанровых признаков, демонстрируя две модификации-эпическую" (сказка) и лирическую (песня)-там, где испанский фольклор предпочитает третью-лиро-эпическую-в рамках одного жанра. Если отмеченные расхождения не случайны, то они должны повториться при сопоставлении других ситуаций.
Сопоставление мотива переправы, каким он предстает в произведениях А. Т. Твардовского, с его фольклорными версиями позволило бы наглядно проследить изменяющееся соотношение эпического и лирического начал в творчестве большого мастера. Эпическая переправа в "Теркине" воплощает и трагическую основу, и всемирно-исторический смысл образа. Тот же эпически обобщенный, но уже метафорический образ двух разделенных берегов мы встречаем в стихотворении "В тот день, когда окончилась война" и, наконец, в созданном поэтом в последние годы творчества цикле стихотворений о матери, как будто бы сотканном из лирических песенных мотивов. Дважды дословно повторяется в тексте взятый из песни эпиграф:
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону - домой...
В произведении поэта и неповторимая личная судьба - расставание с родными местами, и переправа через холодную чужую реку, которая "шире нашего Днепра". Постепенно напоминает о себе первозданный смысл образа-"последний перевоз"... Если в лирической песне, по сравнению с обрядовой, "символ обрел большую, чем раньше, широту"98, то у Твардовского он приобретает необозримую многозначительность,. и притом не заранее заданную, а открываемую в самом стихотворении. Это лирическое стихотворение-но в нем много реальных переправ и вся жизнь героини. И вот последний штрих.
Перевозчик-водогребщик,
Старичок седой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону - домой...99
Одна только "неточность" в троекратном повторе (вместо "парень молодой"-"старичок седой"), а как все переменилось! (Конечно, эта перемена подготовлена и другими элементами поэтики). Русский фольклор знал двух совершенно различных перевозчиков: молодого-в женской лирической песне, старика-в сказке, и они никогда не сводились в одном произведении и не смешивались. На наших глазах из двух условных фольклорных образов рождается одна человеческая судьба. Забился пульс временя, и традиционный перевозчик обрел свою, такую же неповторимую, как у героини, прожитую жизнь, и на судьбу откликнулась судьба 100. Лирическое чувство выходит, говоря языком военного времени, на оперативный эпический простор. Это не единственный случай, когда Твардовский сводит в одном произведении обе формы фольклорного бытия традиционных образов - эпическую и лирическую. И в поэме "За далью-даль" эпический образ кузницы встречается с лирическим 101. Теперь, после опубликования вариантов "Василия Теркина" 102, стало известно, что попытка сочетать эпическую интерпретацию образа переправы с лирической была предпринята еще в этой поэме. А. Кондратович, комментируя этот факт, справедливо говорит о глубокой органичности, цельности всего творчества Твардовского 103. Здесь уместно было бы дополнить: и о лиро-эпическом характере его мышления (не случайно на страницах "Василия Теркина", в главах "От автора", он свою "Книгу про бойца" называет то "сказкой", то "песней"),-причем самое самобытное, "твардовское", новаторское заключено как раз в тех спайках, которыми незаметно, органически соединяются эти два родовых начала-эпическое и лирическое. В стихотворении о матери таким открытием стал лиро-эпический образ перевозчика; в черновых вариантах "Теркина" как раз этого образа недоставало. .Неожиданность такого поэтического хода особенно остро воспринимается на фоне русской фольклорной традиции, о которой напоминает не только фольклор в тексте стихотворения, но и эпиграф-прием, не столь уж частый в лирике Твардовского. Напомним,
что традиция эта не допускала смешения эпоса и лирики в ситуации, получившей в испанском фольклоре лиро-эпическое развитие.Ситуация переправы в этом отношении - не исключение. Обратимся к ситуации выбора невестой жениха, и начнем с рассмотрения русской песни на эту тему, чрезвычайно распространенной (опубликовано около 30 вариантов).
Сидела Катенька поздно вечером одна,
Горела у Катеньки воску ярово свеча,
Кроила Катенька тонки белы рукава,
Скроивши рукавчики, пошла к батюшке казать:
"Сударь ты мой батюшко, што думаешь обо мне?"
Дочка моя Катенька, припишемся в монастырь!
"Сударь ты мой батюшка, в монастырь я молода,
Монастырских я монашек по городу разгоню,
С монастырскова попика черны ризы оборву".
Присватался к Катеньке петербургский дворянин,
Рассказывал Катеньке про свое житье-бытье:
"У меня есть, Катенька, полтораста душ крестьян".
Думаю-подумаю - я за етова нейду!
Присватался к Катеньке со синя моря купец:
"У меня есть, Катенька, полтораста кораблей".
Думаю-подумаю - я за етова нейду!
Присватался к Катенькеиз деревни скоморох:
"У меня есть, Катенька, есть скрипица и гудок,
Есть скрипица и гудок, балалайка и рожок."
Думала-подумала - я за етова пойду!
Сыта, пьяна ли я - завсегда я весела,
Выйду я на улицу - всяк тетушкой назовет:
"Тетушка-лебедушка, скоморохова жена!"
(Кир., II, 2, No 2376)
(Обратим внимание и на то, что единственная на всю песню" рифма - в речи скомороха) 104.
Поэзия западных и южных славян предпочитает несколько иное жанровое воплощение того же сюжета.
В очень распространенных в Польше песнях о выборе жениха (для них характерен зачин типа: "W ogrodzie, przy wod-zie" 105) мать советует дочери выйти замуж за кузнеца, та отказывается, объясняя причину; то же повторяется с плотником, сапожником, портным и т. д., пока, наконец, девушка на ком-нибудь не остановит свой выбор. Характерно, что даже в тех редких случаях, когда в песне слова матери отсутствуют, в речи девушки сохраняется обращение к ней: >"Mamuliczko, nie chca go"106 ("Мамочка, не хочу его"). Ю. (Кшижановский в специальной статье о польских песнях на этот мотив называет форму беседы между матерью и дочерью в качестве их, (песен) формального признака и одновременно в качестве одного из доказательств того, что песня эта восходит к средневековой поэзии вагантов, с той лишь разницей, что там предпочтение всегда отдается школяру-жаку:
Filia, vis skolarem
benе eruditum?
Volo, mater сага.
Volo, mater сага...107
(Дочь, хочешь ли школяра
Красивого, ученого?
Хочу, милая мама,
Хочу, милая мама...)
Возможно, прав О. Зилинский, полагая, что именно бродячие учителя и студенты занесли эту песню из Польши в Чехию, Словакию и на Украину, и притом в весьма давние времена: чешские рукописи сохранили сведения о ее бытовании уже в XVI веке *08. Во всяком случае, очень близки польским чешские песни на ту же тему, и все они, если судить по сборнику Франтишка Сушила, также выдержаны в форме диалога, например:
V zabrade na tirade drobny list pada.
Hanickabo shrabovala,
maticka na nu volala, chce-li kovara.
Nechcu ja, nechcu ja, maticko mila!
Kovar stoji u komina. Kuka z neho lotrovina,
maticko mila!109.
(В саду-огороде мелкий лист опадает.
Ганичка его сгребала.
Мамочка ее окликала:
Хочет ли кузнеца.
Не хочу, не хочу его, мамочка милая!
Кузнец стоит у дымовой трубы,
Ни дать ни взять разбойник,
Мамочка милая!)
В песнях южных славян на этот сюжет также встречаемся с диалогическим построением; в одних вариантах выступает явный диалог, в других-скрытый. Даже в тех случаях, когда в песне южных славян наблюдается почти полное совпадение реалий с песней русской, одно структурное отличие обычно все же остается. Так, в болгарском среднегорье записана в нескольких вариантах песня, которая заканчивается примерно так же, как большинство русских текстов:
Хей, а ас сакам свирджйю да си зёма,
Хей, той да свйри, ас по кукя да му играм.110