Литература мятежного века

Весьма существенным для судеб современной литературы является следование заветам великих мастеров слова. Вспомним Гоголя: "Если писатель станет оправдываться какими-нибудь обстоятельствами, бывшими причиной неискренности, или необдуманности, или поспешной торопливости его слова, тогда и всякий несправедливый судья может оправдаться в том, что брал взятки и торговал правосудием, складывая вину на свои тесные обстоятельства, на жену, на большое семейство,- словом, мало ли на что можно сослаться... Потомству нет дела до того, кто был виной, что писатель сказал глупость или нелепость или выразился вообще необдуманно и незрело. Они не станут разбираться, кто толкнул его под руку: близорукий ли приятель, подстрекавший его на равновременную деятельность, журналист ли, хлопотавший о выгоде своего журнала. Потомство не примет в уважение ни кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное положение. Оно сделает ему упрек, а не им: "Зачем ты не устоял против всего этого?"

Но продолжим разговор об острых проблемах и тенденциях, вставших перед нынешней творческой интеллигенцией.

* * *

Чем в конце концов объясняется столь быстрое распространение чуждых литературе тенденций в писательской среде, ее поразительное интеллектуальное, нравственное падение и подмена трезвого аналитического подхода к явлениям действительности дурной эмоциональностью? И не являются ли слишком преувеличенными заслуги перед . Отечеством интеллигентов, воспроизводящих якобы "мистическую энергию, пророческую проповедь", .наполнивших "духом, и смыслом патриотическую оппозицию"? Впрочем, приведем отрывок из статьи о пророках и лидерах, написанной пером Александра Проханова. "Нынешнее поколение патриотических интеллигентов, - отмечает он, - утомленных, изведенных, закиданных каменьями и комьями грязи, Божьей волей воспроизводит мистическую энергию, пророческую проповедь, не умолкающую ни на одно столетие среди русских бед и пожаров. Они, русские писатели и священники, крохотная горстка безоружных мыслителей, в страшную осень 91-го года,, когда армия ушла из Москвы и компартия рассыпалась, как комок паутины, они затворились в Доме писателей, соорудили хлипкие баррикады из торшеров и письменных столов, и три дня среди беснующихся победителей отстаивали святыни - священный русский огонь. Именно от этой сбереженной лампады медленно, от свечи к свече, от костра к костру, возрождалось пламя русского сопротивления. Они, интеллигенты, оставили свои перья и рукописи, свои подмостки и кафедры и наполнили духом и смыслом патриотическую оппозицию, соединив в ней "красных" и "белых", коммунистов и монархистов, предотвратили вторую гражданскую войну, претворив пережеванные остатки империи в русское сопротивление". Вообще Проханову присущи не только излишества декоративной красивости, но порою отрыв от реальности и отзвуки мистических "озарений", а высокий слог не всегда уместен.

Однако возникает соблазн задать вопрос: кто они, эта "крохотная горстка безоружных мыслителей", от сбереженной лампады коих "возгорелось пламя русского сопротивления" и прочее? Два года спустя он слегка приоткроет тайну: это он, Проханов и Бондаренко, Свиридов и Шафаревич, это Бондарев и Распутин. ("Завтра", № 32 (349)). Прекрасно.

Но дело, видите ли, гораздо сложнее и прозаичнее, и не интеллигенты, честно сказать, спасли и спасают "священный русский огонь", как выражается автор статьи. Что бы там ни говорили, даже благородная тень "наших" интеллигентов не может закрыть собой мирозданье. Меж тем, продолжает Александр Андреевич, некогда в "гуманитарную элиту", то бишь "элитарную интеллигенцию, входили и Бондарев, и Распутин, и Белов, и Проскурин, и Доронина (...) сейчас они в тени... по-прежнему остаются стоиками (!), аскетами (!)... Они все донашивают последние штаны. У них нет театров, издательств. Они, по существу, остаются (!) старообрядцами"9. Вот до какого блеска может быть доведен пафосный слог, когда за дело берется настоящий мастер словоговорения!

О прохановских стоиках, аскетах и, представьте себе, идеалистах и старообрядцах трудно сказать что-нибудь определенное по причине чрезвычайной деликатности и тонкости предмета. А вот насчет донашивания последних штанов представителями писательской элиты наш автор, кажется, малость загнул. Как стало известно из достоверных источников, на данном отрезке исторического момента вся элита в новых штанах. Хотя не будем строго судить, иной, бывает, и не такого тумана подпустит ради красоты слога.

Смотрите же, что на самом деле происходит с некоторыми пророками и, само собой, лидерами. Позднего Василия Белова характеризуют одновременно и переживания за горькую судьбу народа и вместе с тем благородное побуждение к размышлениям, толкающим его на актуализацию антикоммунистических воззрений а-ля Шафаревич, в основе которых лежит изобретенный этим академиком неотразимый, как ему кажется, принцип: "Коммунизм разрушен в основном руками коммунистовж"10. Хитер "светоч истины" ". Р. Шафаревнч! Нашел оправдание своему оголтелому антикоммунизму. Видите, с каким изяществом путает он коммрасстриг с настоящими коммунистами, взвалив на последних вину за развал великой державы, ими же и созданной. Однако ж лукавит служитель "математической пустоты" (Л. Леонов), ибо он вкупе с давним другом Солженицыным и ему подобными внес свою лепту не только в борьбу с русскими приверженцами народного социализма, но и в развал СССР. "Еще с начала 70-х годов я начал писать о социализме и коммунизме как о пути к смерти, - хвастливо признается он.
– И всего труднее мне было оспаривать возражения тех, кто любил эту страну и страшился ее гибели... Сейчас, к счастью, уже не нужно об этом спорить. СССР распался, здесь сейчас соединять нечего..."

Вот почему сразу же после указа Ельцина о запрещении КПСС Шафаревич призвал новую власть создать в России антикоммунистический комитет для борьбы с "последствиями 74-летнего господства коммунистической идеологии", поскольку эти последствия "не могут быть ликвидированы никакими административными мерами". Внешне деликатный и мягкий, он явно не договаривает, какие меры имеет в виду, но дает понять, что в идейной борьбе ему не чужды любые методы подавления инакомыслия. "Целят в коммунизм стреляют в русских" - так определил "патриотизм" Шафаревичей проф. Сергей Кара-Мурза ("Правда", 1999, 20 окт.). В умной статье "Труден путь "к большом народу", посвященной тому же Шафаревичу, Татьяна Глушкова замечает: "...он был, есть и, похоже, пребудет не кем иным, как типичным буржуазным демократом праворадикального толка, который (этот именно толк) позволяет ему принять, как в последние годы, национальную - русско-национальную окраску, допускает перейти на позиции "русского национализма", а в перспективе возможно что и фашизма гитлеровской закваски"11.

Да, "про наших патриотов есть немало анекдотов" (И. П. Мятлев). Сегодня, если судить по дружному хору похвал левых изданий, Шафаревич в доску "наш" и "ногою твердой" попирает патриотическую стезю. Но почему-то замалчивается, что он исповедует свои прежние, по сути антинародные мировоззренческие убеждения. А ведь отсюда его безудержное публичное поношение авангарда сопротивления: "У нас нет оппозиции!"

Что же Василий Белов? " он туда же. Вследствие внутреннего разлада в творчестве писателя заметно усиливается субъективизм, односторонность при освещении исторических фактов и событий. Особенно рельефно проявилось это в последнее время, в частности в романе "Кануны". Пасмурным и тяжелым - без настоящих просветов - предстает здесь крестьянское бытие. Описание коллективизации с какой-то вызывающей настойчивостью подчеркивает ее злое начало, воплощенное в жестокости и страданиях. Впечатление заштемпелеванности и прямолинейности повествования усугубляется ощущением кризиса художественного мировосприятия, расплывчатости эстетических идеалов автора.

Между тем литература не может замыкаться в кругу общественных курьезов и странностей, она обязана исходить из ясных представлений о жизни, давать четкое понятие об идеале, который исповедует писатель. Именно отсутствием этого объясняется резкое увеличение количества героев "без руля и без ветрил", а еще хуже - авторов, стоящих на неясных, вибрирующих позициях. "Нет в мире положения, - писал Салтыков-Щедрин, - ужаснее положения, задавшегося темою "бичевать" и недоумевающего, что ему "бичевать", задавшегося темою "приветствовать" и недоумевающего, что ему приветствовать". Двойственность в убеждениях обнаруживает в писателе совершенно неуместную в его ремесле шаткость воззрений на жизнь. Эти свойства в известной степени присущи и писателю Белову, который изложил свое политическое кредо в статье "Бесстыдство". "Во-первых, - советовал он председателю ЦК КПРФ Г. А. Зюганову, - надо всенародно, искренне покаяться перед народом за раскулачивание и последующий колхозный грабеж мужика. Во-вторых, публично попросить у всей России прощения за многолетнее преследование православной религии. В-третьих, отказаться от марксистских догм и обязательно переименовать партию (в народную, социалистическую или какую иную) просто необходимо, потому что марксизм-коммунизм русскому народу, хотя бы крестьянству, давно набил оскомину". Любопытно, что сие речение достопочтенного "духовного лидера народа"- Василия Ивановича странным образом совпадает с требованиями "демократов" и дает наглядное представление о его сомнительном историзме мышления и двойственности художественной правды. А откуда ему ведомо, что именно набило оскомину русскому народу, а что нет, равно как, кому и как надо каяться перед народом, публично просить у всей России прощения и т. д.? После всего этого теряешься в догадках, что имеет в виду секретарь ЦК КПРФ Юрий Белов, говоря об "откровениях великих писателей России - Михаила Алексеева, Василия Белова, Юрия Бондарева, Валентина Распутина"12. Между тем некорректно путать текущую политику с художественной литературой. Искусство не требует, чтобы его произведения принимали за действительность - это старая вечно живая истина.

Если следовать логике тонкого ценителя идей наставничества Сергея Есина, у "классика деревенской прозы" Белова непременно должны быть отменные школьные учителя крепкой мужской наружности, научившие его мыслить и резать правду-матку, невзирая на чины и звания. Да, учитель, мужчина или женщина, - вот в чем вопрос. "Я пошел, - рассказывает Есин, - утром стричься (...). И вот неожиданно в парикмахерской мы заговорили о школе (...). " вдруг меня впервые как обожгло, что ведь катастрофа произошла... из-за школьного педагога". Подумать только, директор института, можно сказать, государственный человек и такое вызывающее вольнодумство! "А теперь, - продолжает он, - вот понимаю, что большой грех, как это ни странно, лежит там, в школе. Мы не создали возможности в свое время, чтобы пришел в школу учитель-мужчина..." В свете этого открытия бледнеют даже оригинальнейшие его афоризмы, впрочем отчасти маловразумительные: "Дело дошло до того, что в мире нет идей" (ужас какой-то), или "Литература погубила литературу", а пуще того "Идея - это большая редкость, нежели богатство..."13. Тут, право, бездна неслыханного глубокомыслия, и все-таки не так уж далек от истины учитель Р. Бармин со своей резкой заповедью "Найден Родины главный предатель"14: "...причина начальственного гнева Есина в том, что рухнула его концепция "учителя-недоучки", который сегодня четко заявил о себе как Гражданин, чем не может похвастаться массовое писательство, открыто перешедшее в услужение антинародному режиму, в положение оголтелого апологета этого режима. Пример одного Астафьева чего стоит! А демонстрация коллективного холуяжа представителей свободных профессий (среди которых были и писатели, например, Битов, возможно, был и Есин) на встрече с Ельциным в июне 1997 года! Нет сегодня среди писателей Данко... Но навалом имитаторов. Бунт учителей - это восстание масс против имитаторов Государственности, против имитаторов Гражданственности".

Конечно, народный учитель прав в своем гневном порицании уморительного откровения столичной знаменитости. А что прикажете ему делать, балансирующему на грани двух начал - верноподданичества и показной оппозиционности? Трудное это дело! Ведь Сергею Есину хорошо известно, что в наше время все течет и стремительно устаревает, а надо держаться на поверхности и в лучшем виде. Некогда его звонкий роман "Имитатор" сегодня кажется более чем скромной претензией на постоянную прописку на Парнасе. Однако ж Есин, как подавляющее большинство нынешних писателей, является в полном смысле слова человеком кризисного времени, поэтому его мировоззрение лишено последовательности, а его облик так противоречив, так фатально переменчив. Об этом речь.

В обстановке затухающей литературной жизни уходящего века журнал "Наш современник" осчастливил читателей публикацией нового сочинения Сергея Есина "Дневники - 1999 год". Уже отмечалось, что в кризисные периоды истории тяга к самовыражению, самокопанию в своих ощущениях людей творческих профессий всегда была велика - наше время не исключение. Дневники порою представляют собой бесценный материал для познания духа времени, если за ними стоит масштабная личность, а не серая посредственность, стремящаяся судить "о времени и о себе" с позиций эгоизма и гипертрофированной чувствительности. Но в любом случае, как ни крути, автор дневников не может уклониться от того, чтоб не предстать перед читателем в своей настоящей ипостаси.