Литература мятежного века
Шрифт:
Наш век пройдет. Откроются архивы,
И все, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.
Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда.
К концу века с особой остротой проявится немало отрицательных явлений советской действительности, повлекших за собой упадок литературы, сопровождаемый потерей эстетического идеала, четкого художественного мировоззрения, равно как и целостного восприятия мира. Если образ борющегося за социальную справедливость человека, представленный в лучших образцах литературы 20-60-х годов, обладал большой внутренней энергией, глубиной чувств и мыслей, то к концу века герой становится носителем субъективистского восприятия,
Могут, конечно, сослаться на объективные обстоятельства, на жизнь тяжелую, разлагающуюся. Да, это так. Но ведь число пишущих стихами и прозой не убывает, напротив. О чем же они пишут? И чем объяснить отсутствие ярких молодых дарований? А с другой стороны, скажут, нельзя же всерьез воспринимать заявления иных "живых классиков", что они, мол, трудятся одержимо и вот-вот придадут новое дыхание художественному процессу. Верно, нельзя - это всего лишь хвастливый старческий задор.
После войны постепенно ослабевает жесткое государственное регламентирование творчества, стремление формировать незыблемые эстетические каноны. Но на смену официальной цензуры пришло право литературных "отцов-командиров", ознаменовавшее произвол окололитературных кланов, широкое распространение дилентантизма, стирание грани между талантом и посредственностью. Вместе с тем главенствует двойственность художественной правды и торжествует глухое засилье групповщины в нашей бедной и униженной литературной теории и критике.
Последняя при активном содействии и презрительном отношении к ней модных писателей стала прибежищем безмыслия и холуйства. Даже в середине 1999 года можно было прочесть высокомерное к ней отношение: "Наши критики ушиблены идиотоманией определений: "соцреализм", "критический реализм", "сюрреализм"... Мне иногда хочется спросить их: "Как вы определяете Сальвадора Дали?" Они ответили бы: "Сюрреалист". "А может быть, он наполовину и реалист?" Думаю, они ничего бы не ответили, пожимали бы плечами, делали умный вид, закуривали сигареты, бросались к бокалу шампанского, чтобы подумать, но ничего бы не придумали..."14 Говорят, дружба между писателями и критиками смахивает на любовь если не по пылкости своей, то по внутренней неприязни.
Но более прискорбно другое. Литература последних лет оказалась неспособной подняться до раскрытия подлинных причин общественных противоречий и утверждения народных чаяний. Здесь мы имеем дело с кризисом объективного мировосприятия, противоречием между старыми идеалами и новой действительностью. Именно в 90-е годы сие приобрело особенно острый и напряженный характер, хотя находятся люди, которые пытались и пытаются оправдать происходящее проявлением случайного, нетипичного, а равно заблуждениями, ошибками отдельных руководящих лиц. Словом, в сложившейся ситуации мало оснований для оптимизма или разухабистого гопака при трезвом взгляде на состояние литературы.
Однако нет причин и для пессимизма, для суетного желания рассматривать весь художественный процесс только под углом зрения кризиса и полной утраты ценностей великой русской культуры. Жизнь идет не останавливаясь. Вдумаемся в слова Ф. М. Достоевского, столь созвучных нашим дням: "И если в этом хаосе, в котором давно уже, но теперь особенно, пребывает общественная жизнь, и нельзя отыскать еще нормального закона и руководящей нити даже, может быть, и шекспировских размеров художнику, то, по крайней мере, кто осветит хотя бы часть этого хаоса и хотя бы и не мечтая о руководящей нити? Главное, как будто всем еще вовсе не до того, что это еще рано для самых великих наших художников. У нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся... Но есть, необходимо, жизнь вновь складывающаяся на новых началах. Кто их подметит и кто их укажет? Кто хоть чуть-чуть может определить и выразить законы и этого разложения и нового созидания?"15
В связи с этим еще раз вспомним, как все начиналось после революции: с первых своих шагов отечественная литература следует принципу освещения не только трудного пути революции, но и сложности построения новой жизни и воспитания человека, осознающего свою личную ответственность
за общее дело. Новая действительность открыла перед изумленным миром огромный внутренний потенциал и тонкие человеческие чувства простого человека, освобожденного от духовного гнета и нищеты. "Величайшие произведения искусства, созданные революцией, - писал Ромен Роллан в предисловии к французскому изданию романа Н. Островского "Как закалялась сталь", - это люди, порожденные ею".Развитие и становление культуры осуществлялось в ходе экономических и общественно-политических преобразований, в процессе воспитания нового человека. Это было обусловлено движением времени и требованиями жизни. Перед писателями встали трудные задачи - не только учитывать эстетические запросы по-новому смотрящего на окружающий мир человека и в совершенстве владеть родным языком, но, что особенно важно, понимать, чувствовать и выражать мнение простого люда, правдиво отражать общественное бытие.
Вот почему важно не забывать о перекличке эпох, о накаляющейся в новых условиях социальной борьбе, о судьбе литературы, обогатившей мировую сокровищницу шедеврами. Горький, Шолохов, Леонов, Проскурин - да достаточно и этих имен, чтобы говорить об огромных достижениях мастеров слова в период тотального наступления буржуазного Запада на Россию. Отнюдь не случайно их творчество подвергается бешеной травле со стороны откровенных и прикровенных недругов. Алексею Максимовичу Горькому не могут простить то, что он приветствовал рождение нового мира (с большевиками у него были сложные отношения!); Михаила Александровича Шолохова яростно преследуют как гениального художника XX века; ненавидят за то, что он с потрясающей силой изобразил трагические события, происходившие в России в период всемирного исторического перелома, и стал на сторону народа, а не тех, кто шел против него. А народ всегда прав, как и гений, им рожденный. Подвергается остракизму и Петр Лукич Проскурин за то, что он подлинно народный, русский писатель...
Ныне высокую литературу пытаются подменить дурной беллетристикой или худосочной "элитарной" литературой, предназначенной для узкого круга рафинированных невежд и новоявленных нуворишей.
Главная особенность перемен в художественном миросозерцании последних лет заключается прежде всего в игнорировании народных идеалов, в усилении субъективного мировосприятия и субъективных же оценок сущего. Сказалась она и в отказе от взгляда на историю как на процесс закономерного развития, в основе которого лежит острая социальная борьба.
Между тем современник хочет знать правду, истинную и нелицеприятную, о причинах и лицах, повергших общество и государство в состояние смуты и бед. Решение этой задачи позволит литературе выйти на новые рубежи, переместить доминанту художественного видения в нынешнюю систему координат и увидеть мир по-иному. Так писатель ограждает себя от тирании коллективного отчуждения.
Слава Богу, в России не перевелись таланты, создающие образцы художества, хотя в целом изящная словесность, как специфическая форма общественного сознания, пребывает в длительной стагнации. Это снижает ее роль и значение. Искусство приобретает общественное значение лишь в той мере, в какой оно изображает, вызывает или передает действия, чувства или события, имеющие важное значение для общества". Размышляя о природе советской литературы и ее мировом признании, Шолохов писал, что ведущей она стала не потому, что ею достигнуты какие-то ранее недосягаемые для писателей высоты художественного совершенства, а потому, что каждый в меру своего таланта, средствами искусства, проникновенным художественным словом пропагандирует передовые идеи, выражающие величайшие надежды человечества.
Беда многих литераторов состоит в том, что они так и не смогли подняться до глубокого понимания действительности, до смелого утверждения подлинно народных идеалов, более того, нередко пытаются искать выход из создавшейся ситуации в поэтизации обыденного, в подмене реального идеальным. Поэтому их героем становится не человек, а индивид, не народ, как исторически действенная сила, а множественность людей, не связанных между собой великой или хотя бы значительной идеей. Этим во многом объясняется снижение духовного содержания и жизненной убедительности образов, равно как усиливающаяся призрачность их художественного мира.