Литературная Газета 6278 (№ 23 2010)

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Немного сентиментальности?

Библиоман. Книжная дюжина

Немного сентиментальности?

На троих : Рассказы Владимира Хохлева и Семёна Каминского с рисунками Андрея Рабодзеенко. – Чикаго: Insignificant Books, СПб., 2010. – 286 c.

Заскучали авторы, понятно, заностальгировали. По советскому прошлому, по самим себе, юным, весёлым… Они – это питерский прозаик, сценарист, поэт и журналист Владимир Хохлев, живущий в США прозаик и журналист Семён Каминский, чикагский художник и скульптор Андрей Рабодзеенко. А когда наши сильно заскучают, да ещё их трое собрались пусть в одном ментальном пространстве, самое время «сообразить на троих». Застолье получилось впечатляющее – от Питера до Чикаго. Три с половиной десятка рассказов и мастерские иллюстрации. Разумеется, в рассказах основная тема – наше «настоящее прошлое»: о детстве и юности в «той» стране, о рок-музыке, о настоящих ценностях, у которых нет ценника. И о том, «что было», авторы повествуют без натужного надрыва, но со светлой грустью влюблённых в прошлое. Повествуют так, что пишущий послесловие к сборнику Михаил Блехман невольно отмечает, как «комок подступает к горлу и думаешь: «Что-то я слишком сентиментален сегодня». Так и должно быть с настоящей литературой: сам себя в ней открываешь заново, сглатывая подступающие комки.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

«Обновленчество… не есть партия»

Библиоман. Книжная дюжина

«Обновленчество… не есть партия»

Иван Полищук. Православие и церковь в общественной жизни русской деревни (1917–1937 гг.). – Тверь, 2010. – 415 с.

В монографии представлен обширный круг проблем, охватывающий разнообразные факторы гражданской и церковной истории России в послереволюционное время. Основа исследования – материалы центральных и местных архивов, большинство которых вводятся в научный оборот впервые. Автор стремится по возможности объективно осветить со всех точек зрения эту непростую и до сих пор болезненную тему, соединить на страницах одного издания церковную и гражданскую историю. «Даже большевики, принципиальные противники религии и церкви, вынужденно считались с тем, что, с одной стороны, крестьянство (большинство населения) нуждалось в церкви и не позволяло отнять её полностью, с другой, несомненно, революция вызвала широкий секулярный процесс, отход от церкви, или охлаждение к ней. Однако это охлаждение было далеко от прямой ненависти… народ стал менее религиозен, часто скептиком, но всё же не богоборцем… Почему деревня не пережила активной ненависти к церкви? Мы полагаем, что грехи духовенства не были столь тяжки в крестьянском сознании, чтобы поставить деревенского священника на одну доску с помещиком или кулаком… Средний тип русского священника в своей убогой простоте обезоруживал сердца сельского люда… Встречались среди священников и праведники, которые примиряли ожесточённых».

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Замок Ангела

Библиоман. Книжная дюжина

Замок Ангела

Брезгам Галинакс. Кто украл золото Ватикана . – М.: Алгоритм, 2010. – 272 с.

Изящная стилизация под старинный авантюрный роман – внимательный читатель сразу поймёт, что это игра, и с удовольствием в неё включится. Тем более что в центре повествования весьма примечательная фигура – прославленный скульптор и ювелир Бенвенуто Челлини. «Тот самый, которого называют Неистовым?.. – Да, нрав у него бешеный. – А талант? – Талант великий». С другой стороны, каким же ещё быть уроженцу средневековой Италии, где слегка замаскированные античные боги внимали проповедям Савонаролы, а яростный аскетизм соседствовал с ничем не сдерживаемым разгулом: одно семейство Борджиа чего стоит. Было кому украть злополучные папские драгоценности, но крайним решили сделать художника. Он бы впал в отчаяние, оказавшись в застенке, без надежды выйти на волю, но чудесный сон об ангеле и солнце спасает его: «Тут центр светила раздался, и появилось в нём распятие: на чёрном кресте белый Христос. «О Боже! О чудо! Какая красота! Какая кротость!» – закричал Бенвенуто. Христос слился с лучами солнца; оно вспыхнуло нестерпимо, – и Бенвенуто проснулся в своём подвале. Впервые за всё время заточения он почувствовал, что душа его спокойна, а дух бодр».

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

«Всем сердцам, чей дорог суд»

Театральная площадь

«Всем сердцам, чей дорог суд»

ТВАРДОВСКИЙ – 100

Одной из самых пронзительных премьер этого сезона для Владимирского академического драматического театра им. А. Луначарского стал «Василий Тёркин» по поэме А. Твардовского.

Более года назад директор Луначарки, так любовно зовут поклонники Владимирского театра его зрители, заслуженный работник культуры РФ Б. Гунин предложил молодому режиссёру Р. Феодори (Ильин), поставить «Василия Тёркина». Директор понимал, что задача невероятно сложна: стихи незаслуженно забытого советского поэта нуждались в каком-то новом восприятии, чтобы не только пробудить ностальгию у старшего поколения, но и донести поэму до молодёжи, пробудить её от инфантильного сна, показать ужас и величие войны глазами поэта, прошедшего её всю, от Подмосковья до Берлина.

«Книга про бойца», как называл поэму сам А. Твардовский, присутствует на сцене почти всё время. Автор (народный артист России М. Асафов) раздумчиво читает её главы, иногда просто открывает её страницы, и тогда в зал плывут мелодии далёких, надрывных русских песен… Каждая глава поэмы сценически решена так, что стихотворный текст не только глушится, а наоборот, обретает зримый, иногда просто потрясающий облик. Вот звучат слова Смерти (А. Лузгина), обращённые к герою:

«…Ночь, поверь, не хуже дня...». Произносит их красивейшая девушка с русой, тугой косой, изящными движениями. Говорит ласково, убедительно, завораживая и маня. Но с каким же ужасом и отчаянием, совсем не по-геройски, отползает от красавицы Тёркин туда, где боль, страх, раны и всё-таки жизнь.

Сценическое произведение в «формате» книги, конечно же, нуждалось не только в игровом, психологическом воплощении игры актёров. Режиссёр сумел придать всему спектаклю яркий пластический образ, где каждая глава запоминалась как живой образ текста. Вот как решена глава «Гармонь». Всё по Твардовскому – просит солдат дать ему поиграть на гармони убитого командира танка. С трудом, нежеланием, преодолевая естественную печаль по погибшему товарищу, друзья убитого соглашаются, и белая гармонь, словно драгоценность, спускается на трапеции и передаётся гармонисту. И несколько раз, словно заклиная, танкисты говорят: «Командир наш был любитель… Схоронили мы его». И сам убитый командир (актёр Б. Тартаковский), появившийся словно фантом, сначала не желает отдавать инструмент, но убедившись, что солдат настоящий виртуоз, соглашается отдать любимый инструмент, жмёт руку живому товарищу, ложится на ту же трапецию, медленно возносится на ней к небесам, а затем опускается в могилу.

Многие пластические сцены спектакля проходят только на фоне стихов, читаемых Автором. Вот он говорит мягко и грустно о солдате-сироте, которому некуда идти, не от кого ждать писем: «Что он думал – не гадаю, что он нёс в душе своей». А молоденький солдатик (А. Яценко) яростно бьёт чечётку у сломанного снарядом дерева. Это пляска отчаяния, пустоты, ужаса одиночества, перед лицом смерти. И стихи поэта вливаются в души зрителей, они уже не потеряются во времени у тех, кто видел это!