Литературная Газета 6281 (№ 26 2010)

– Это наша земля!

Какая земля?! Да вот тот квартальчик в посёлке Горево, где что-то сгорело, что-то развалилось, хозяева спились или померли, приезжий майор скупил участки и выстроил для привезённой родни новенькое жильё; родня освоилась, торгует на местном базаре южной снедью, демонстрируя безукоризненную вежливость и непроницаемую уверенность.

А земля – чья? И что с ней, землёй, будет?

Естественный разворот событий на этой безграничной, русской, евразийской равнине: если есть где разгуляться, значит, и тусуются туда-сюда племена и ватаги; одни спускаются с гор, другие выходят из тайги, третьи плывут по рекам, четвёртые – вдоль морских берегов. И каждый, утаптывая под собой клочок земли, объявляет, что этот клочок – его! А поскольку в гигантском коловращении народов за обозримую тысячу лет никто не сидел здесь извечно, а когда-то «пришёл и сел», то конца коловращению не видно.

И конца света не будет. А будет очередное ветвление, фракционирование, сепарирование этносов, субэтносов и прочих пассионарных общностей, каковое и в прошлом случалось периодически в контексте русской истории, причём периоды именовались «раздробленностью», «междоусобием», «смутой», а в контексте ещё более давних эпох что-то подобное выбито скифскими, персидскими, гуннскими и прочими копытами в соответствующих древних летописях.

Но это в древних. А Лиханов рисует наше нынешнее. Вполне привычное. Приезжает в наше Горево тот самый майор… Что за майор такой? Как фамилия? Хаджанов. И никакой он не Михаил Гордеич, каким знают его в посёлке, а на самом деле он Махмут Гареевич.

Ну и что? – задаю я мысленный вопрос автору романа. С чего вдруг такое уточнение? Да в русской культуре чуть не четверть великих имён – от Кантемира до Карамзина и от Тургенева до Булгакова – с татарским отзвуком. И никто не выясняет, откуда! Да и слово «татарский» в этом смысле уже анахронизм. Татарами вплоть до 30-х годов называли у нас всех тюрок, и в частности тюрок Кавказа и Закавказья. Теперь же мусульманский отзвук означает в имени майора именно Кавказ. Именно на эту клавишу нажимает Лиханов. И я читательски на это реагирую. Раз имя расшифровано, значит, неспроста. Тут жди подвоха.

Майор демонстративно приветлив; в противовес угрюмым местным жителям, прячущим таинственные думы, он всем открыто улыбается.

Усыпляет бдительность, думаю я.

Майор твёрд, прям, прост, уверен в своих действиях. Да, чтоб не забыть: не пьёт. Не ругается. Вообще голоса не повышает.

Это чтобы нас, пьющих, ругающихся, орущих друг на друга, прямотой своей унизить, думаю я.

Майор по-отцовски привязан к местным ребятам, героям романа, а они, безотцовщина, против его обаяния бессильны.

И чего это он их привораживает? – думаю я. И что уж совсем подозрительно: стрелковому делу обучает. Одного аж в чемпионы вывел. Подарил винтовку с оптическим прицелом…

С оптическим прицелом?! – готов я взвыть. Включается цепочка ассоциаций от американских до отечественных. И кого же возьмёт на мушку наш парень, когда батька-майор укажет цель? Страшно подумать.

Теперь от этой точки самое время дать задний ход. Ожидание подвоха от майора, явно в посёлок засланного, висит в художественной ауре романа. Но оно… не подтверждается. Ничем! Оно только висит.

И кавказская родня, привезённая майором на пустующий участок посёлка Горево, – не «пятая колонна» для подрыва порядка, а действительно майорова родня, которую он спасает от кровной мести.

Но тогда почему такой тревогой веет от его фигуры, если, по экспертизе Лиханова, ни одно из подозрений реально не подтверждается?

Потому что дело вовсе не в майоре Хаджанове. Дело в наших соотечественниках, русских жителях русского посёлка Горево, и – по неизбежной художественной парадигме – в состоянии русского народа. Дело в нас. В умах людей, которые ждут удара в спину, потому что не надеются защититься. В душах людей, которые боятся предательства, потому что не уверены в себе.

А вот майор Хаджанов – уверен. И он объясняет, почему: – У вас (у русских. – Л.А.) с народом что-то происходит. Забываете всё. А забывать нельзя. Ни мать, ни отца, ни брата, ни сестру. У нас, у горцев, это священный закон. Почему же русские его позабыли?

Почему? Вопрос на засыпку. То ли русские закон позабыли и от этого ждут распада, то ли предчувствие распада, висящее в воздухе, лишает их памяти… Что тут причина, а что следствие? Я судить не берусь. Хотя приближение глубинных перемен ощущаю. По-моему, судить не берётся и Альберт Лиханов, хотя «грозные предсказания», «тяжкие предчувствия», «нехорошие приметы» так и пестрят в его тексте.

Майор, послуживший в Советской армии и приехавший в посёлок Горево руководить санаторием общегосударственного подчинения, а заодно и тренировать в стрельбе местных ребятишек во славу Вооружённых сил Российской Федерации, вряд ли хочет развалить великое государство. Я в хаджановский сепаратизм верю плохо. Его родичи, бежавшие от кровной мести, могут, конечно, оттоптать себе в русском посёлке пару кварталов и заявить, что отныне это их рынок и их земля. Но майор-то знает, что такое рынок и как гудит земля под ногами людей, живущих рынком.

Я подозреваю, что в сознании майора сценарий будущего должен рисоваться в несколько ином виде. Не дробление земель, по ходу которого его родная горская диаспора исчезнет в пучине междоусобий, а общая власть, которая смирит междоусобия и удержит меньшинства от взаимного обескровливания лучше, чем это получается у шатающихся русских, даже и собравшихся заново под православные иконы. Пора их сменить. Власть обновить. И то, чем власть себя осеняет.

Крови смена общей власти может стоить немалой. Гнёт от неё будет ещё невыносимее. И всё-таки периодически на нашей евразийской равнине (да и вообще в мире) меньшинства проходят через стадии единений, которые иногда называются империями, а иногда союзами, содружествами или ещё как-то, – но эти стадии столь же закономерны, как и стадии дроблений, хотя стоят не меньших слёз.

Без большой крови, даст бог, обойдётся. Но не обойдётся без слёз. Даже с именем без горечи не расстаться. Много ли мы потеряем, если на этой шестой части земной суши сохранимся… под другим именем? Можно сказать: ничего, а можно сказать: всё. Это как считать и чем дорожить. А что, мы в нашей истории имён не меняли? Мы, уже два десятка лет топчущие всё «советское», не сменой ли вывески упиваемся? А когда «советские» топтали всё «царское» – не имя ли себе новое оттаптывали ценою старого? Когда Пётр Великий Россию вздёрнул на дыбы, мало было слёз? Антихристом казался! А «всего-то» жанр государственный переменил с Царства на Империю да столицу перенёс…

Имя – ценность. Язык – ценность! Почему татарское иго показалось таким гибельным? Я после чтения работ Льва Гумилёва не очень уверен в слове «иго» и не думаю, что Мамай был бы лучше или хуже Ивана Грозного, хоть Третьего, хоть Четвёртого (который, кстати, был прямым потомком Мамая), и так, и эдак «иго», ярмо, да вот языка жалко, память не даёт успокоиться, до сих пор Калка кровоточит в памяти…

А Казань не кровоточит? А Рязань?

Избежать бы крови на этих ухабах истории. А слёз – нет, не избежать. При любом сценарии. Память – это слёзы.