Литературная Газета 6347 (№ 46 2011)

Дорогому Лёве - аванс в счёт действительного подарка ко дню рождения.

Поздравляю с Первым Десятилетием, желаю вырасти и стать талантливым художником и прошу подарить тогда мне, старушке, картину своей работы, а пока крепко целую. Тётя Роза. 7апреля 44 г. Москва.

Художником я так и не стал, тем более талантливым, но работы любимой тётке подарил, только не в том жанре".

Ещё одна запись, вторая.

"11апреля.

Событий нет. Наши войска на фронтах заняли г. Армянск (Крым).

В 3часа приехал мой брат Вадик, в 4ч. уехал. Я долго стоял и глядел ему вслед, пока маленькая серая фигурка не скрылась за поворотом троллейбуса.

Нарисовал картину "Александр Македонский и его конь Буцефал".

Это - единственная цитата из дневника, которую я привожу. Во-первых, потому, что тут две самые первые записи десятилетнего человека. Вторая - про брата, за маленькой, исчезающей фигуркой которого следит автор, и это рождает читательское чувство, точнее - сочувствие, профессионально же - внятный эпизод - хоть литературы, хоть кино.

Но дело не в том, и не туда я клоню.

А к подлинности. В записях - неумело и, значит, просто выраженное - чувство, ощущение. Правда того времени и того, тогдашнего автора.

С девятой главы начинаешь ощущать то время, в котором тогда обретался тот автор дневников.

И вот так - день за днём, может быть с какими-то пропусками, шестьдесят (!) лет подряд. Многие годы спустя автор в каких-то местах комментирует свои тексты. Чаще - иронизирует над собой, тогдашним (зря!), иногда - опровергает (тоже - зря!), но ведь не отвергает же свои тогдашние суждения, не отменяет их.

И вот здесь в полный рост являются читателю те самая подлинность и правда минувшего, увиденного, записанного, оценённого не сейчас, а тогда - и, значит, абсолютно исторического - со всеми извивами, изломами, как всегда у нас - пересмотрами и переоценками бывшего у нас и с нами же.

Итак, что собрано в удивительных томах Льва Аннинского? Впрочем, здесь в самую пору остановиться и внести значимую поправку.

В 1956году, считай - всего через 12лет после первой дневниковой записи, Лев Александрович встретил, как он сам формулирует свою "первую разделённую любовь" Александру Николаевну Коробову.

Это ведь великое счастье - когда люди проходят вместе всю свою сознательную жизнь (Александра Николаевна недавно скончалась) и проходят её вот таким уникальным образом. А именно: и Александра Николаевна, вторая половинка Льва Александровича, с детства же, с 1946года, вела дневник, который, как и всю последующую их общую жизнь, сумела прокомментировать в 1998-2007годах. Всё это составило ещё несколько, столь же полновесных томов семьи Аннинских.

Это разъяснение требуется мне, чтобы просто подтвердить ситуацию: два человека, близких по духу и живущих под одной крышей, записали своё взаимное восприятие всего сущего вокруг них, которое, конечно же, не могло не различаться, не всегда соприкасалось с одними и теми же событиями, но оказалось поразительно достоверным.

Как - что?

Всем хорошо известна традиция дневника - тут и Толстой с его философским самообъяснением, и братья Гонкур - свидетели французской культурной середины XIXвека. А один лишь Достоевский с его "Дневником писателя" чего стоит! И у Аннинских внешне - дневник со всеми, присущими дневнику атрибутами: события, происходящие с автором или вокруг него, атмосфера времени, дух семьи[?]

Но вот что показалось мне. Дневники - отдельно Льва Александровича и отдельно Александры Николаевны - построились как параллельные, напоминающие железнодорожный путь из двух рельсов, дорога, по которой и движется из начальной в конечную точку не похожая, ясное дело, на вагон, но прочная духовная конструкция по имени Семья.

Да, дневники полны повседневности, тем, что мы называем бытом, но из этого быта как-то ненавязчиво, но внятно выступают осознание, оценка, смысл, суждение, и в какой-то миг ты начинаешь следить именно за этим - за фоном текста, за убеждениями, которые формируются не каким-то там особенным способом, а самой жизнью - просто жизнью, с её простыми событиями, обыкновенностью, стремлениями того или иного отрезка жизни, преодолениями и всем иным, чем мы полны каждый день, - всякий человек, пишущий или нет.

По моему ощущению - не сразу, но постепенно - многостраничные записи, а значит, годы, отфиксированные в них, переплавляются в нечто большее, чем домашний ежедневник.

Мне кажется, многие тома мужа, многие тома жены и тома, предшествующие им, как и последующие, словно подводящие итоги, слились в некое социологическое описание, в срез времени, в котором обретались все люди примерно этого возраста и этого времени проживания. То, что называется поколением.

У геологов в особых хранилищах навечно хранятся керны - круглые столбики пород, пробы, вынутые из больших глубин. Исследуя пласты земной коры, спецы понимают не только полезность тех или иных уровней залегания для человека, но и сознают устройство нашего земного шара вообще.

Керн - самый достоверный свидетель развития природы.

Вот я и подумал, что дневники Льва Александровича и Александры Николаевны Аннинских - это более чем очередные керновые пробы, впечатляюще зафиксировавшие суть разных периодов существования - не всегда развития, увы!
– нашего государства, общества, нас самих.

Вдумайтесь ещё раз: день за днём, шестьдесят лет подряд!

Как-то в наших газетах мелькнуло сообщение, что некий американский сенатор выпустил чуть ли не 100томов своих деловых (наверное, не только!) записей. Так сказать, хроника жизни и деятельности. Внуки подзабытого Аркадия Первенцева (а готовил это его сын Владимир, внезапно и недавно ушедший) выпустили первые два тома дневников и записей отца, которых всего наберётся целых 10, но тут всё начинается пером уже утвердившегося в жизни человека. Кажется, Давид Самойлов вёл "подённые записи", давно введённые в литературный оборот. Регулярно переиздаётся дневник Нагибина.

Прецеденты существуют - но!.. Тома Аннинских, начатые в наивном детстве - это всё же нечто совершенно иное и неожиданное. Эти две подлинные пробы особенно ценны тем, что начаты в детстве, и детство, кстати, прожитое ими, предстаёт не наивно-неопытным, а ищущим и - находящим.

Документ, терпеливо и упорно слагаемый многие лета, несмотря на житейские неудачи, являемые всем, на лень, диктуемую порой просто погодой и дурным настроением, хотя бы на нетерпение, рождаемое ситуацией, неудобством, - словом, документ, создаваемый при всех трудностях повседневности, документ, написание которого напоминает езду вездехода по негладкой, пересечённой местности, вызывает восхищение и признание: эти дневники, оставаясь, конечно же, дневниками двух близких людей, трогают такие струны и совершенно точно следуют "принципу керна" - безукоризненной пробе времени и пространства, что, на мой взгляд, и требует признать их необыкновенным социологическим исследованием.