Литературная Газета 6450 (№ 7 2014)

На рубеже XIX–XX веков создание белорусского независимого государства не входило в планы ни Москвы, ни Варшавы, ибо «к моменту больших политических перемен в Европе, окончания Первой мировой войны и распада Российской империи белорусы пришли с крайне рискованным багажом: национальный язык находился под реальной угрозой исчезновения, национальной элиты не было[?]»

Но потом в дело вмешался товарищ Сталин. Будучи наркомом по делам национальностей молодой Советской республики, уже в 1917 г. он сделал ставку «именно на национальный характер будущей белорусской советской государственности». Почему? Потому что Сталин прекрасно понимал, кто и как разыграет белорусскую карту, если дело будет пущено на самотёк. Польша никогда не оставляла надежды вернуть под свою руку «кресы всходни» – восточную окраину. И пусть «первый маршал» Польши Юзеф Пилсудский в 1921 г. сказал: «Белорусскую политику пусть черти поберут», это была лишь фигура речи. Для белорусских земель, попавших в состав II Речи Посполитой, понятие автономии не существовало. Пилсудский и его окружение в своих поступках руководствовались только польскими интересами.

А вот «большевистские черти», говорит Ю. Борисёнок, действовали по-другому. Руководствуясь принципом политической целесообразности, жёстко сочленённым с пресловутым «польским вопросом», они в кратчайшие сроки сформировали «белорусскую нацию социалистического образца».

В марте 1924 г. в состав БССР были включены Витебская и Гомельская губернии, что вдвое увеличило её территорию, а население возросло на 4,2 миллиона человек. В 1923–1926 гг.в республике прошла так называемая белорусизация. Расходы на образование в этот период возросли в четыре раза, и в подавляющем большинстве школ занятия велись на белорусском языке.

И неважно, что следом за «белорусизацией» началась борьба с «нацдемовщиной», «обернувшаяся помимо репрессий тотальным запретом на этнографические и краеведческие исследования». Главное было в другом – произошла деполонизация населения республики и польские белорусы стали мечтать о воссоединении с восточными братьями. Именно поэтому «на кресах всходних» Красную Армию в 1939 г. встречали с цветами. Как отмечает Борисёнок, это была несомненная победа тогдашнего руководства СССР.

В главе «Явление гетмана «польским шпионам» автор приводит полный текст письма первого секретаря ЦК КП(б)Б П. Пономаренко Сталину от 21 ноября 1938 г., «в котором он просит у Сталина санкции на арест Янки Купалы, Якуба Коласа и других ещё не охваченных репрессиями белорусских советских писателей». Ответом на письмо стало то, что Янка Купала и Якуб Колас «не просто остались на свободе и в учебниках, но в 1939 г. получили с подачи Сталина по ордену Ленина».

Уроженец Полоцка, Борисёнок подробно исследует вопрос о присоединении Полоцкой области к БССР, причём, как пишет он, «это решение о судьбе города и Полоцкого региона принималось без малейшей огласки». Правда, оставляя в 1944 году Полоцк в составе Белоруссии, Сталин одновременно сохранил Вильно для Литвы… «А многолетний сериал с укрупнением и урезанием границ БССР, – отмечает автор, – завершился в основных чертах только с подписанием в Москве 16 августа 1945 г. советско-польского договора о границе».

В книге «На крутых поворотах белорусской истории» Юрий Борисёнок предстаёт перед читателем не только дотошным исследователем документов, но и блестящим публицистом. А это, надо сказать, встречается не так уж часто.

Теги: Белоруссия , история

«Я абсолютно свободен в выборе темы»

"ЛГ"-ДОСЬЕ

Козлов Юрий Вильямович - прозаик, главный редактор журнала «Роман-газета». Родился в 1953 году в городе Великие Луки. До 17 лет жил в Ленинграде, окончил в 1974 году редакторский факультет Московского полиграфического института. В 1981 году вступил в Союз писателей СССР. Работал в редакциях журналов «Пионер», «Юность», «Огонёк», в газете «Россия», глянцевых журналах, концерне «Гермес». С 1995 по 2011-й – на государственной службе. Семь лет (во времена председательства Сергея Миронова) руководил управлением пресс-службы Совета Федерации. Автор многих книг прозы, среди которых: «Изобретение велосипеда», «Пустыня отрочества», «Одиночество вещей», «Колодец пророков», «Ночная охота», «Проситель», «Реформатор», «Почтовая рыба», «sВОбоДА». Лауреат премии «Золотой Дельвиг» – 2013.

– Вы писатель, сын писателя, отец писателя, не исключено, что и дедом писателя придётся быть. И каковы ощущения?

– Это гениально выразил Василий Розанов, ответивший на вопрос, что такое писатель. Так вот, по-розановски писатель – это нищета, брошенные жёны, несчастные дети и тщеславие, тщеславие, тщеславие[?] Мне представилась уникальная возможность проследить на примере писателей трёх поколений, как литература из дела общегосударственного и системообразующего превратилась в дело сугубо индивидуальное и коммерческое. Ощущения сложные. С одной стороны, писатели по инерции требуют от власти заботы и внимания, но с другой – глупо требовать этого от власти, не ставящей перед обществом сколько-нибудь значащих целей, вот уже третье десятилетие занимающейся утилизацией советского наследия и конвертацией природных ресурсов в деньги. Утешает то, что власть не мешает самим гражданам, включая писателей, ставить перед собой великие цели и идти к ним своим собственным путём. Это даёт всем нам шанс. Мечтаю дожить до времени, когда смогу себя считать не просто «дедом», а «дедом писателя». Вот только я не представляю, какой тогда будет литература.

– А ведь у вас ещё оба зятя – писатели и тёща заведовала отделом прозы в «Юности». Это просто какое-то семейство Бахов получается, только в литературе...

– Во время расцвета «Юности», когда в этом журнале печатались Аксёнов, Гладилин, Кузнецов и прочие авторы «исповедальной» литературы, прозой там заведовала весьма колоритная женщина – Мери Лазаревна Озерова. И она не жаловала, скажем так, писателей, придерживающихся русских национальных литературных традиций, имеющих мужество (или наглость) говорить о печалях и надеждах русского народа. А вот моя бывшая тёща (или тёщи, в отличие от жён, бывшими не бывают?) Эмилия Алексеевна Проскурнина как раз искренне симпатизировала таким писателям. Некоторым из них она помогла пробиться на страницы «Юности». Но возможности её были ограничены – она возглавляла отдел по работе с молодыми авторами. Это потом, когда «Юность», как и все прочие литературные журналы, превратилась в бесплотную тень себя прежней, она стала заведовать там прозой. Что же касается зятьёв, то это вопрос к моим дочерям – Анне и Екатерине. Я в их личную жизнь стараюсь не вмешиваться.

– Но, наверное, и недоброжелателей за долгие годы у вас накопилось достаточно? Читал я как-то, что ваш отец якобы сдал в макулатуру рукописи Сергея Довлатова, когда заведовал отделом прозы в журнале «Аврора». По другой версии, он их выбросил на помойку как ненужный хлам... Много вот таких мифов, связанных с вашей семьёй? И что там на самом деле было с довлатовскими рукописями?

– Самыми живучими оказываются мифы, находящиеся в мейнстриме общественных представлений о том или ином явлении. Вся страна знала, что партийный вождь Ленинграда Григорий Романов расколотил на свадьбе дочери музейный сервиз времён Екатерины Великой. Этого на самом деле не было, но народ не сомневался, так как был уверен, что власть жрёт на золоте и делает что хочет. Миф о довлатовских рукописях из этой же серии. Еврей-диссидент Сергей Довлатов принёс в редакцию «Авроры» гениальные рассказы, а держиморда-партократ-бездарь-антисемит Вильям Козлов отдал их пионерам, собиравшим макулатуру… Во второй половине 70-х рукописи Довлатова лежали в редакциях многих литературных журналов. И не печатали их не потому, что они были плохие, а потому, что в те времена проза Довлатова, как, собственно, и многих других писателей не считалась приемлемой для советского читателя. Точно так же Довлатова не печатали в «Юности» или «Новом мире», где отделы прозы возглавляли не «антисемиты-держиморды», а вполне «рукопожатные» личности. Кстати, у меня сохранились письма Довлатова, когда он заведовал прозой в журнале «Костёр» и писал мне о «тягчайших» разговорах, которые ему приходится вести в разных редакциях. Если бы отец так поступил с рукописями Довлатова, вряд ли тот стал бы со мной общаться и хлопотать об издании моих рассказов в журнале «Костёр».

– Вы автор, можно сказать, культового романа «Изобретение велосипеда», который вышел 35 лет назад и актуален по сию пору. Но при этом лично вас культовым писателем не назовёшь. Почему так? Мало работаете над своим имиджем?

– Не работаю принципиально. Ненавижу публичность. За неделю до предстоящего выступления на творческом вечере, в программе на ТВ или на радио у меня портится настроение. Любое появление на публике, особенно на сцене, где на тебя все смотрят, – приводит меня в отчаяние. Но иногда, когда речь идёт не о моей персоне, а о том, какой хороший журнал «Роман-газета», или как замечательно пишут другие, близкие мне по духу писатели, у меня получается. Я ни разу в жизни никого не просил о себе написать. Ни с одним критиком не говорил «по душам». Я вообще ни с кем из них, за исключением Владимира Бондаренко, Вячеслава Огрызко, Аллы Большаковой, а теперь, стало быть, Игоря Панина, лично не знаком. Поэтому, если о моих произведениях кто-то пишет, то он делает это от внутренней потребности и по собственной инициативе. Вообще, если произведение легло на душу, его надо переживать, а писать о нём – второе дело. У меня есть круг читателей (я знаю это по интернету). Мне плевать на коммерческую и идеологическую составляющие. Так называемая культовость конечна во времени. Настоящая же литература – на все времена. Культовый писатель как бы подписывается на участие в «дискурсе», который происходит здесь и сейчас. Но он его не инициирует, а подстраивается. Он должен адаптировать себя под «массового», то есть интеллектуально несамостоятельного, зависимого от того, что пишут в гламурных журналах и говорят по ТВ, читателя. Хотя иногда случаются исключения. У Достоевского культовым оказался роман «Преступление и наказание». Его гениальность в том, что он, как гвоздь, вбил свой «культ» в голову общества. А вот, например, великий роман «Моби Дик» Германа Мелвилла для своего времени культовым не стал. Ну и классический пример – Ницше, у которого при жизни было продано лишь несколько экземпляров его произведений.

– Зато вы были начальником отдела в пресс-службе Государственной Думы, руководили пресс-службой Совета Федерации. То есть работали в прямом смысле на имидж государства!

– Я причисляю себя к государственникам. Любая власть, даже самая воровская и антинациональная, в принципе не может существовать без государственников, то есть тех, кто честно делает своё дело и не ворует. К сожалению, имидж Государственной Думы и Совета Федерации в обществе – безнадёжно отрицательный. Народ не верит миллиардерам-сенаторам и миллионерам-депутатам, а в последнее время откровенно смеётся над ними и их законами. Исправить эту ситуацию невозможно. Но существуют «малые дела», когда какие-то конкретные мероприятия Думы или Совета Федерации приносят людям реальную пользу, решают их проблемы. И здесь есть некий простор для улучшения имиджа, чем, собственно, я и занимался за годы работы в пресс-службах органов власти.