Литературный альбом: Москва – Санкт-Петербург. Классики. Наставники. Коллеги. Друзья

– Ведь сейчас валовой национальный продукт составляет сорок процентов от того, что выпускалось в 1989 году. Нас порабощают, пытаются стереть с карты мира…

– Да, – грустно сказал Гранин, – я был недавно в детских тюрьмах – ужас, ужас…

Помолчали. Мне показалось, Гранин не готов с ходу браться за серьезную тему.

– Дизель? – Гранин кивнул на капот машины.

– Дизель! А вы в танке по какой части были?

Гранин сказал, что был командиром роты.

– Рота – это что в танковых войсках?

– Рота – это девять танков.

– Ого! Такая команда может взять штурмом город среднего размера.

Гранин скромно промолчал.

– У нас была рота тяжелых танков – «ИС».

– «Иосиф Сталин», – показал я свою осведомленность. – Их, кажется, с сорок второго года выпускать начали?

– С сорок третьего. До них «КВ» были.

– «Климент Ворошилов»…

– Да.

Хороший все-таки мужик Данила Саныч. Именно мужик. Иногда я представляю его в танке – ладный, убористый, в шлеме, с вылезшей на лоб челкой, спокойный внимательный взгляд – и не верю, что ему скоро восемьдесят.

– Работа в «Центре» у вас много времени отнимает?

– С утра до вечера. Часов в десять домой прихожу. В таком режиме уже больше года.

Гранин оживился, стал рассказывать, сколько времени и сил он отдавал Союзу писателей, когда был его председателем.

– Но хочу тебя предостеречь, – он неожиданно перешел на «ты». – Писатели всегда были пассивными в общественном плане! Ругать, осуждать – да! А создавать – единицы.

Я рассказал, как прошел последний вечер, где мы вручали клубные карты. И, вспомнив, про них, торопливо вручил Гранину его карту у красного светофора. Извинился, что в такой обстановке вручаю.

– Писатель должен не осуждать, а понимать… – Гранин убрал клубную карту в бумажник.

– Да, «Пахарь должен пахать», – процитировал я своего пассажира. – Но иногда нужно и кричать во весь голос. Кроме писателей этого никто не сделает. Одно дело, когда шахтеры стучат касками на Васильевском спуске в Москве, требуя зарплаты, и другое дело, если писатель вашего масштаба постучит авторучкой о стол и скажет власти: так нельзя, кончай безобразие!

– Если вы сделаете в «Центре» буфет, то народ, думаю, потянется. Водочки попить, повстречаться… А библиотеку Дома писателей туда разместить не удастся?

Я рассказал историю с библиотекой. Про то, как Чулаки перед встречей с губернатором попросил меня не заикаться о резервных площадях. Пусть, дескать, власть сама что-нибудь предложит.

Гранин задумался.

– Я поговорю с Мишей…

– Ведь там книги с автографами Чехова, Куприна… Из частных писательских собраний, которые они передали библиотеке Дома писателей… Камер-фурьерские журналы царей! Раритеты!

– Да, я поговорю с Чулаки, – повторил он обещание.

15 сентября 1998 г. Составляю план работы Центра. Вчера звонил Д. Гранину. Спросил, не хочет ли он провести в «Центре» свой творческий вечер.

– Дима, вы, наверное, заметили, что я не люблю этой шумихи… Ну что мне вечер? Если бы какой-то повод был – книга бы вышла… А так, я этого не люблю. Нет, спасибо большое, но не буду.

Я похвастался, что за лето почти закончил роман, 560 стр.

– Каждый день, как проклятый, сидел с одиннадцати вечера до пяти-шести утра.

– Почему же, как проклятый? Это такое удовольствие – работать!

– В общем, да, я снова почувствовал себя человеком, – пошел напопятный я. – Удовольствие от работы получал.

Я спросил, что он думает о создании в нашем «Центре» читальни для писателей.

– По-моему, это неплохо будет.

1998 г. 14 октября ходил по приглашению Гранина во дворец Белосельских-Белозерских на общественные слушания «Россия во мгле: уныние или оптимизм?». Выступил Гранин – чувственно, проникновенно. Была видна боль за страну.

Гранину долго хлопали.

Потом началась хрень собачья. Бывший ректор Архивного института, мелькавший в телевизоре во времена перестройки – Юрий Афанасьев – говорил непонятно о чем.

Зато куда понятней выразился некий Даниил – мальчик с длинными завитыми волосами: «Чем быстрее перестанет существовать это страна, тем лучше будет для всех».

Он имел в виду Россию.

Некоторые даже зааплодировали.

Гранин сидел, тяжело опустив голову, словно и не слышал сказанного. Может, действительно не слышал.

Ольга С. с «Радио России», которой я сказал, что надо бы пойти и дать этому оратору в ухо, схватила меня за рукав: «Сидите спокойно, Дмитрий Николаевич, берегите нервы… Ему только этого и хочется – синяк пройдет, а репутация повысится!».

Вскоре я ушел в гневе. Дожили! Фраза: «Чем быстрее перестанет существовать это страна, тем лучше будет для всех!» вызывает в центре Петербурга аплодисменты.

16 декабря 1998 г.

Звонил Д. Гранину, предложил провести в ЦСЛК прием по поводу его 80-летия.

– Спасибо, Дима. Должен вам сказать, что вы трепетный человек.

– Спасибо, – сказал растерянно. Я не знал, как это понимать.

– Это действительно так, – настаивал Гранин.

Спросил про библиотеку – когда она начнет работать. Готов передать свои книги в дар. Сказал, что позвонит через пару дней, соберется с мыслями и даст ответ насчет юбилейного вечера.

17 января 1999 г.

Справили 80-летие Д. Гранина. Гранин пришел без опозданий. Это гости, как чудаки, тянулись минут сорок.

“Как вам удалось так хорошо обжиться?” – спросил Гранин, побродив по нашему Центру.

Я рассказал о спонсорах, о помощи бюджета. Отдельно упомянул о домогательствах бывшего телевизионного комментатора К. на пачку зеленых за «неотделимые улучшения». Гранин быстро все понял. “А может, предложить ему подарить все это писателям? – сказал. – Позовем прессу, телевидение. Скажем ему спасибо. Ему будет приятно”.

Я обещал подумать. Идея простая и очень привлекательная.

Гранин с двух раз задул все восемьдесят свечек на праздничном торте размером с цветочную клумбу. Есть еще порох в пороховницах. Силен.

Была городская власть. Поздравляли в Белом зале, потом перебрались в буфетную, за бильярдной.

Гранин выпил полстакана водки. Остальные пили шампанское и коньяк.

…Сегодня утром позвонил Гранин и поблагодарил за "чудный, почти семейный" вечер. Звонил он в 13 часов. Я только проснулся, и он угадал мое состояние, извинился, что разбудил меня. Я соврал, сказал, что не сплю. Ночью мне вызывали скорую, болело сердце, думал инфаркт – оказалась невралгия. Сделали кардиограмму, сняли боли уколами.