Литературный призрак

— Да ты не волнуйся! — говорю. — Я всего лишь партнер по случайному сексу, так что на меня вполне можешь положиться. — Не смешно, но продолжаю в том же стиле: — Даю слово, что не зарежу тебя в душевой кабинке кухонным ножом [48] .

Она бросает на меня взгляд, которым можно согнуть любой нож, надевает халат и выходит в ванную. Открывает кран, и трубы в стене начинают вибрировать.

Я тоже одеваюсь. Одежда не блещет чистотой. От рубашки, в пятнах помады и неизвестно чего, несет гашишем. Мочевой пузырь раздулся, как дирижабль. Нашел маленький туалет и отвел душу. Отливал 55 секунд без остановки, ей-богу. На полочке рядом с ароматизатором стоит фотография в рамке: моя гостеприимная хозяйка Кати Форбс в лодке вместе с лысоватым молодым человеком, над ними раскинула ветви плакучая ива. У меня мелькнула мысль: может, лучше свалить, пока муженек не вернулся, но потом припомнил — Кати упомянула, что разведена. Мы еще сошлись на том, что участие в финансовых пирамидах — гораздо более комфортный способ лишиться денег и отравить себе жизнь. Вот так-то. Теперь крайне не помешал бы мирный, неспешный завтрак. Но странно: обычно после развода супруги используют фотографию бывшей половины в качестве мишени для дартс. Может, это ее брат. Выдавливаю из себя последние капли, вытираю край унитаза куском туалетной бумаги и дергаю за цепочку, отправляя выпущенные минувшим вечером сперматозоиды поплавать в Северном море. Через три секунды из ванной раздается вопль:

48

Аллюзия на триллер Альфреда Хичкока «Психоз» (1960).

— Не трогай воду, пока я не помоюсь!

— Извиняюсь!

Готовить я умею, а кухня у Кати прекрасно оборудована. Аппетит у меня с бодуна никогда не страдает. Наоборот, от хорошего завтрака страдает и отступает похмелье. Наливаю на большую сковородку оливкового масла, режу чеснок, грибочки, перец чили, посыпаю базиликом. Заливаю все взбитыми яйцами, добавляю пару анчоусов, которые выудил из холодильника. Венчает этот холестериновый Везувий снежная вершина из рокфора, в кратер кидаю несколько оливок. Нахожу зерновой хлеб, слегка обжариваю до золотистой корочки. В масленке из веджвудского фарфора — настоящее сливочное масло. В ящике на подоконнике растет зелень, срываю несколько листиков петрушки. Вокруг омлета выкладываю помидоры, сельдерей, куски картофеля. Кофеварка той же модели, что у меня, проблем не возникает. Засыпаю горсть волшебного порошка, и через несколько минут головная боль начинает сдаваться.

— Какое великолепие! — восклицает Кати.

Голова у нее замотана полотенцем. Серые тренировочные штаны и застегнутая на все пуговицы вязаная кофта не сулят никаких фривольных забав после завтрака.

— Ты не писатель! Ты скульптор от кулинарии!

— Так точно-с, — изображаю угодливость, — Рады стараться!

Она берет «Дейли телеграф», садится за стол и углубляется в газету. Начинает сразу с воскресного приложения, которое я никогда и ни при каких обстоятельствах не читаю — даже когда занимаюсь переездом и мог бы без ущерба для дела отвлечься на просмотр курса акций в Сингапуре.

Я тоже сажусь за стол. Очень симпатичная квартира. За домом — небольшой заросший сад. Перед домом — высокий тротуар. Человечьи ноги, собачьи лапы, колеса инвалидных колясок. На сосновом комоде — коллекция CD с популярной музыкой. В духе принцессы Дианы: Элтон Джон, Паваротти, «Времена года». На стене — китайский ковер. На камине — целый зоопарк из языческих скульптурок зверей. Терракотовые изразцы и японские абажуры. Интерьер из воскресного приложения к «Дейли телеграф».

— Отсутствие сожалений поутру действует освежающе, — делюсь с ней своим хорошим настроением.

Она смотрит на меня поверх газеты.

— А почему должны быть какие-то сожаления? Мы же трезвые люди, — Она дожевывает кусок яичницы и добавляет: — Хоть и в стельку напились.

— Ты права.

Мне на язык попадает кусочек чили, запиваю его водой.

— Может, нам, как трезвым людям, еще разок в стельку напиться?

Кати обдумывает мое предложение секунд пять, не меньше, и отрицательно качает головой:

— Нет, Марко, нет. Не стоит.

Надо же, до сих пор помнит мое имя.

— Ну, ясненько.

Наливаю себе еще кофе.

— Кати, надеюсь, ты не сочтешь мой вопрос неуместным. Я видел в туалете фотографию и подумал — может, я вторгся на чужую территорию?

— Это моя личная территория, больше ничья. На фото мой муж. Мы развелись, я уехала, а он вскоре умер.

Еле удерживаюсь от неуместного хихиканья.

— Мне очень жаль… Не знаю даже, что сказать…

— Он был ужасный дуралей. Всегда хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним. Это случилось четыре месяца назад. В Гонконге. Вскоре после Уимблдона. Диабетическая кома. Не сумели вовремя поставить правильный диагноз.

Выдержав пристойную паузу, спрашиваю:

— Хочешь еще тостов?

— Спасибо.

Раздается звонок в дверь. Кати идет открывать.

— Кто там?

— Посылка для миссис Форбс! — кричит мужской голос.

— Мисс Форбс! — глядя в глазок, отчеканивает Кати тоном дрессировщика, в сотый раз повторяющего собаке простейшую команду, — Мисс! Мисс!

Она открывает задвижку, и в прихожую вваливается парень в голубой куртке, с огромными, как у шимпанзе, ушами. Он бухает перед собой тяжелый ящик. При виде меня у него на лице появляется выражение типа «Отлично, Сирил!» [49] .

49

«Nice One, Cyril» — песня британской группы Cockerel Chorus,большой хит 1973 г.; посвящена футболисту из команды «Тотнем сперз» Сирилу Ноулзу (1944–1991) и состоит из одного куплета:

Отлично, Сирил! Отлично, браток! Отлично, Сирил! Наддай еще чуток!

— Распишитесь, пожалуйста, вот тут, миссФорбс! — говорит он.

Кати расписывается, и он уходит.

Мы смотрим на ящик.

— Хороший большой подарок, — замечаю я, — У тебя что, день рождения?

— Это не подарок. Это моя законная вещь. Поможешь? В шкафчике под раковиной — молоток и плоскогубцы, в коробке со всякой чепухой…

Мы отдираем крышку от ящика, и боковые стенки отваливаются.

Кресло королевы Анны.

Мысли Кати витают где-то далеко.

— Марко! — говорит она. — Спасибо тебе, завтрак был отличный. И вообще… Но сейчас тебе лучше уйти… Ты хороший парень. Прошу тебя…

Ее голос дрожит.

— Ладно, — киваю я. — Можно хоть душ принять?

— Пожалуйста, уходи.

Осень засыпала улицы листьями. В воздухе пахнет дымом. Еще нет и десяти утра. Чуть морозно, и солнце, и туман, все сразу. Успею к Альфреду до полудня, от него — к Тиму Кавендишу и вечером непоздно буду дома, чтобы встретиться с Джибриэлем. Заходить домой сейчас нет смысла. Лучше пусть от меня весь день пахнет ночным сексом.

Да, Кати Форбс не была бесстрастнейшей особой, но гораздо лучше, чем та безбашенная леди из Кэмдена, которая привязала меня к кровати кожаными ремнями, выпустила на меня своего ручного тарантула и снимала на видео.

— Перестань орать! — орала она, — Хоббит ничего тебе не сделает! У него удалены ядовитые железы.

Впрочем, к черту Хоббита с его железами. Если я представился писателем, а не барабанщиком, значит, я высоко оценил интеллект Кати. Вот даже как. Впрочем, судя по утру после Ночи Со Мной, на нее не произвел большого впечатления вечер перед Ночью Со Мной. В течение дня мне приходится менять множество «я», и каждое зациклено на себе. Особенно это касается «я, которое валяется в постели» и «я, которое принимает душ». Вечернее «я» питает к этой парочке глубокое отвращение.

На самом деле я барабанщик. Нашу группу я назвал «Музыка случая». В честь романа, который написал этот парень из Нью-Йорка [50] . Мы — «беспорядочное музыкальное товарищество», как я выражаюсь. Нас десять человек, каждый играет, на чем ему заблагорассудится. И вдобавок у большинства из нас весьма беспорядочный стиль жизни. Играем в основном свои собственные вещи, хотя, если с наличными туго, исполняем все, за что заплатит любая задница в зале. Нам уже предлагал контракт один лейбл. Крупнейший в Южной Бельгии. Но мы решили подождать предложения посерьезней — от «ЭМИ», например. «Музыка случая» очень популярна в Словакии, кстати. Прошлым летом мы отыграли там несколько концертов, нас здорово принимали.

50

«The Music of Chance» (1990) — роман Пола Остера, в 1993 г. экранизированный Филипом Хаасом. По-русски и книга и фильм известны под названием «Двойная ставка».