Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)
Шрифт:
Дама с бирюзовыми претензиями уже далеко. Я меланхолично выпиваю из стаканчиков йогурты, задирая голову, вижу над собой слова. Длинные, большие, водруженные на крышах домов. Выпиленные и нарисованные в прошлые годы, они продолжали жить и поныне. Дом слева крепит и множит трудовую славу, пунцового цвета хрущевка справа смущенно блюдет честь смолоду. Такой неказистой, ей это не столь уж сложно. Широкоплечим подростком-боровичком прямо из земли прорастает неведомая церквушка. Еще пару месяцев назад здесь ничего не было, сегодня строители вплотную подобрались к куполу. Традиционные и нетрадиционные концессии живут, по всей видимости, не столь уж плохо.
– - Здорово, орлы!
– - приветствую я чумазых рабочих.
– - Что-то мне не очень вестимо, откуда цемент берете?
Один из копошащихся наверху глядит на меня пристально, демонстративно взвешивает на ладони малиновый кирпич.
– - Сказать откуда?
– - Да ладно, уже догадался...
– -
Ноги сами ведут по тротуару. Я попросту ложусь в дрейф -- плыву, куда тянут течения, ни о чем не задумываясь, крутя головой, как ребенок в трамвае. Трамваи, кстати, вообще частенько способствуют развитию ума. "Чем отличается трасформер от трансформатора?" -спросил меня как-то один малыш в трамвае. Спросил совершенно серьезно, строго глядя в лицо. Увильнуть и отшутиться не получилось. Пришлось признаться, что в этой области я не слишком силен. Малыш снисходительно улыбнулся и добил меня сообщением, что в лесу ветра нет, а в городе есть. "В лесу -- деревья" -- сказал я. "А в городе -дома!" -- логично возразил малыш и, держась за руку мамаши, покинул транспорт. А я еще долго ломал голову над тем, почему дома не в состоянии останавливать ветер, а деревья делают это запросто. Эффект пистолетного глушителя или особая ветряная избирательность? Может, ветер -- живое существо, тоже тяготеющее к цивилизации? Что ему делать в лесу? Белок с дятлами пугать? Скучно. Иное дело -- город! Развлечений -- пруд пруди. Там белье с веревок сорвать, тут пылью в глаза плеснуть. А можно и шифер на крыше пошевелить, ветку заснеженную над головой прохожего тряхнуть. Разве не весело? Да уж не лес, конечно!
Я присаживаюсь на скамью. Не оттого, что устал, а оттого, что подворачивается свободная и чистая лавочка. На такую грех на присесть. Попутно развлекаюсь зрелищем. Поблизости с кряхтением подтягиваются на турнике мальчишки. Кажется, играют в американку. Доходят до девяти, а самый шустрый вытягивает десяток. Я молча завидую. В их годы я доходил до двенадцати, но это не оправдание, потому что в свои годы я не дойду и до пяти. Такие вот пирогипирожные. Мальчишки, погалдев, убегают в глубину двора, а я украдкой приближаюсь к турнику. Металлическая перекладина еще теплая, местами тронута ржавчиной, местами отшлифована до зеркальной блеска. Пару раз вдохнув и выдохнув, вношу свою лепту в абразивный процесс. Сердце недоуменно берет в разгон, в висках неприятно ломит. Пять раз все-таки дожимаю. Дальше благоразумно воздерживаюсь. Отпыхиваясь, отхожу от турника и снова пристраиваюсь на лавочке. Нет, есть еще порох в пороховницах! Не дюже много, но есть!
Дыхание потихоньку успокаивается, в мускулах приятный зуд. Ощущаю себя крепко поработавшим человеком. Теперь можно предаться и созерцанию. Заслужил... Я гляжу вверх сквозь тополиные ветви, гляжу вправо на яблоневые. Шумит многомоторный город, шелестят голоса. Слова, слова -- сколько же их вываливает за день наше население! Мусорные, прорастающие до туч горы! Мешанина шипящих и злых, восторженных и пустых, как пыль, созвучий. И хорошо, что они невидимы. Просто замечательно! Было бы еще лучше, если бы мы могли их не слышать. Да мы, по всей вероятности, и не слышим...
Взор падает ниже. Теннисными мячиками по тротуару подскакивают воробьи. Они семенят за пузатым, поплевывающим семечной шелухой мужчиной. Верная дорога -- вкусная дорога. Или кто-то не согласен?.. Вглядываюсь в землю под ногами и озадаченно замираю. Текут секунды, вызревают вопросы. Зачем гляжу, почему? Но ведь зачем-то гляжу. Не на сугробы, не на воробьев, -- на обычную грязь.
Чуточку напрягаюсь, ощущаю смутное шевеление в груди. Ну да! Вот и первая искорка в пыльных загашниках памяти. Земля! Как давно я, оказывается, ее не видел! Землю, по которой хожу. Потому что это действительно земля, а не грязь. Скользить по ней взглядом -- одно, видеть -- другое. А сейчас я, кажется, ее снова вижу! Как в далеком детстве, когда одной из наших забав являлось собирательство. Бродили по дворам и скверикам, по-собачьи уткнув носы в землю, искали. Не что-то конкретное, а просто -- искали. В чем-то, вероятно, имитировали жизнь взрослых. Потому как и взрослые тоже ищут. Жизненный смысл, ориентиры, цель... Только они ищут умозрительно, мы же искали глазами. Занимал сам процесс, волновали ощущения растягиваемого ожидания. Раз!
– - и под ногами нечаянный проблеск -словно крупинка золота в промывочном лотке. С восторгом нагибаешься, поднимаешь. Иногда -- красивый камушек, иногда пластмассового солдатика, иногда (что и вовсе пиратское счастье!) -какое-нибудь утерянное украшение. Брошка ли, колечко -- все, как правило, простенькое, слегка попорченное, но нам подобные находки представлялись сокровищем. И даже самым близким товарищам мы показывали найденное, не выпуская из рук. Вот и сейчас кроха того утонувшего в трясинах памяти чувства
Я подаюсь чуть вперед, замираю изваянием. Это уже подобие реинкарнации. Сторонним зрением отмечаю, что голова у меня неестественным образом скошена, глаза отсутствующие. Ни рук, ни ног я больше не ощущаю. Спокойно, Комаров! Без паники! Сначала разберись, где ты сейчас? В собственном теле или где-то возле этого семенящего мохнатыми лапками жучка?.. И почему ты один? Почему рядом нет лилипутки подруги?
Мысль бьет словно током. Лилипутки подруги у меня действительно нет. Ушла. Еще вчера. Унесла свой изумрудный взор, предоставив возможность искать иные цвета. Например, бирюзовые, пыльно-серые, агатовые... Вздрогнув, я выпрямляюсь. Мужественно сжимаю кулаки.
Что ж, и найду! Неужели не сумею? Порох-то ведь еще есть! А клин -- оно известно -- всегда лучше клином. И пять раз на турнике -- это вам не хухры-мухры!
* * *
Странно, но некоторые дамы носят очки на кончике носа. Помоему, вещь -- крайне неудобная, однако им, это неудобство, похоже, по вкусу. Одну из таких -- востроносенькую, с приятным чистым личиком -- я усматриваю в универмаге. Малиновые яркие губы, золотистые очечки, высокие итальянские ботфорты, шубка из чего-то загорело-пушистого. Но дело не в шубке, дело в ней. Что-то в дамочке определенно есть -- то ли стать, то ли походка. Особого увлечения не чувствую, но тут уж надо проявлять волю, где-то даже перешагивать через себя. А там уж на досуге рассмотрим повнимательнее.
Девушка бабочкой порхает от прилавка к прилавку, хмурит лобик, шевелит губками, что-то про себя считает. Я безрассудно покупаю пакетик с ирисками, мало-помалу сокращаю дистанцию. Разумеется, ириски -- неважная наживка, но что уж есть...
– - О, здорово! Ты как тут?
Приходится отвлекаться. Это Гена. Свежий, сияющий, точь-в-точь как проспект Ленина в майские праздники. Коллега по прошлой работе, большой гурман по части криминальных романов. Вот и сейчас он пасется возле книжного прилавка.
– - Видал, что пишут! "Охота на карпа", "Карп на крючке" -- не читал? Мощные книженции! И сценки попадаются интимные. То есть, ты знаешь, я не бабник. Просто интересуюсь... А вон, кстати, и продолжение на полке: "Карп атакует". Хочу взять, а денег нема. Но обязательно куплю. Вот только выдадут зарплату за октябрь -- и сразу!
– - Какой октябрь? На дворе январь.
– - У нас, понимаешь, такая система. Денег-то в стране нет, вот бригадир и объяснил. Положено мне, скажем, пятьсот выдать, а в наличке только сорок, вот их и крутят. Через месяц это уже сто, через два -- двести. Как сравняется с зарплатой, так и несут в кассу. Майдар тоже по телеку выступал, сказал, что иначе не получается. Реформы больно трудные...
– - Гена с сожалением пересчитывает на ладони мелочевку.
– - Всего-то рублика не хватает, добавишь?
– - Ты мне без того тридцать должен.
– - Так я ж их тоже кручу, наращиваю, так сказать.
– - А-а...
– - Я добавляю рублик на книгу, полтора на метро и три на сигареты. Гена воодушевленно вступает в контакт с продавщицей, и я, пользуясь моментом, скрываюсь с места событий. Дамочки в магазине уже нет, а на улице я обнаруживаю, что она не одна, а с кулечком мороженого и каким-то бритым, обряженным в черную кожу молодчиком. Красота ее подрастает еще на пару делений. Чужое -- оно всегда краше. И накатывает досада с непониманием. Ведь и впрямь большинство этих краль отчего-то тянутся к криминальным субъектам. То ли это определенная слепота смазливеньких существ, то ли нагрузка к красоте. Мол, красива, так получи в шефство трудного подростка. Живи с ним, терпи, завлекай светлыми помыслами, перевоспитывай.
Данный "подросток" к светлому явно не тяготеет. Парочка откровенно ругается, и я навостряю слух.
– - Нет, не хочу!
– - С хрена ли не хочешь?
– - молодчик цапает ее за руку, и мороженное летит на тротуар. Дамочка не из робких -- размахивается и бьет "подростка" по лицу. Он легко уклоняется, подставляя литое плечо, и в свою очередь без замаха задвигает ей в челюсть. Клацают красивые зубки, золотистые очечки отправляются вслед за мороженым.
Все правильно. Рыцарские времена миновали. Эмансипация вытравила последние атавизмы. Я придвигаюсь ближе, во мне растет черное любопытство. Из-за чего сыр-бор? Из-за любви? Из-за мороженого? Может, она откусить не дала, а он обиделся?