Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)
Шрифт:
– Что же делать, мне холодно.
– Если хотите, я дам вам свою рубашку.
– Давайте.
– Идемте, - говорю я , и положив книгу с цветком на стол, направляюсь в соседнюю комнату.
Стук упавшей на пол книги заставляет меня обернуться. Проходя мимо стола, девушка задела книгу, и та упала. Я вижу, как выпадает цветок. Сухой стебель ломается в ее дрожащих пальцах, лепестки осыпаются.
– Ничего страшного, - говорю я. Собираю лепестки, беру сломанный стебель и опять вкладываю в книгу.
– Странная книга, - говорит девушка, с интересом разглядывая толстый том. Он весь белоснежный, и обложка,
– Мне ее подарили девять месяцев назад, в последнюю ночь зимы.
– Девять месяцев?
– Да, ночь в ночь девять месяцев назад было начало. А сегодня конец, говорю я, увидев, что на страницах, между которыми лежал цветок, остался его зелено-синий отпечаток.
– Ее уже можно поставить туда, - я убираю книгу на полку, где по порядку стоят точно такие же, с номерами от 1 до 19.
– Идемте, - я провожаю девушку в соседнюю комнату, снимаю рубашку и оставляю ей.
Стук закрывшейся двери. Пока девушка переодевается, я собираю осколки льда и вытираю мокрые следы. Вазу мне сделали из последней весенней сосульки. Все чисто и сухо. Возвращаюсь в спальню. Девушка бросила мокрую одежду на пол, от нее расползается лужа. Сама гостья в моей рубашке стоит перед зеркальной дверцей шкафа.
– Мне не идет белый цвет, - говорит она, разглядывая свое отражение.
– Это цвет траура, он идет только покойникам и новорожденным.
– Тогда почему вы носите белую рубашку?
– У меня сегодня день рождения, мне двадцать.
– Поздравляю, - говорит она и целует. Щекой я чувствую, какие у нее холодные губы.
Стук пульса у нее на запястье.
– У вас холодные руки.
Стук ее сердца.
Ты холодная.
Стук ее шагов. Она идет к камину и разжигает огонь. Она разжигает в вазе камина цветок огня.
Удар о пол упавшего тела. Я вскакиваю с постели и бросаюсь к девушке. Она лежит, запрокинув голову, закатив глаза. В глазницах - одни только снежные белки. Она выдыхает последний вдох. Все.
Удар часов. Последний, двенадцатый удар часов. С календаря падает лист: 30 ноября. Последняя ночь осени, последняя дочь осени ушла. Я беру с кровати свою белую рубашку и закрываю ею лицо девушки. Не видно ни глаз, ни волос. Все белое. Теперь ей идет белый цвет. А за окном белый снег. Зима. Скоро все станет белоснежным, как страницы книги. Книги с номером 21, которую мне подарят ровно через три месяца, 28-го февраля.
Я сажусь перед камином и смотрю в огонь. В последнюю ночь зимы я подумаю: мне надоело это пламя.
14 января, 1995
Вадим Филиппов
Вор
– Дьевка, хдье папа? Дьевка! Гаварьи, или пух-пух!
– худой фриц нависал над Верой, махая перед ее лицом пистолетом и источая приторный запах мужского лосьона.
Вера все плотнее вжималась в угол сарая. Единственной ее мечтой было это исчезнуть, испариться. Казалось, этот кошмар не кончится никогда. А фриц орал и орал, пока Вера сама не закричала от беспомощности и страха, и...
И проснулась. Но проснулась уже Вера Степановна, женщина, разменявшая шестой десяток лет. Она еще немного полежала, вглядываясь сквозь полумрак в темный ковер на противоположной стене - такой, до боли, родной и домашний. Глубоко вздохнула, сбрасывая с себя остатки кошмарного сна, и села, стараясь ногой нащупать тапочки. Более сорока лет мучал
ее этот сон с завидным постоянством, возвращаясь вновь и вновь.Ее муж, Ефим Викторович, развалясь на другой стороне кровати, во всю мощь своего горла, раскатисто храпел. Духота в комнате стояла неимоверная. Потому-то и снится всякая гадость.
– Фим, а Фим! Повернись набок-то! Грохочешь на всю квартиру! Да повернись же! Внука разбудишь! Зайковский, ты меня слышишь? По-вер-нись! Вера Степановна тормошила мужа, пока тот, мыча что-то нечленораздельное, не подчинился. Хрюкнув на прощание, он уткнулся носом в стенку и стало тихо. Только древние ходики мирно щелкали на стене.
Степановна встала, накинула халатик, бросила взгляд за окно. А там снег валил, синий в темноте. Женщина улыбнулась и прошептала:
– Первый снег! Вот Васька-то завтра будет рад-радешенек! Что-то в это году снежок припоздни-и-ился.
– Счастливо вздохнув и побрела в туалет.
Сначала заглянула в комнату к внуку. Как он там?
Ваську, на выходные, дочка с сыном всегда к бабе и деду "забрасывали". А тот и рад - шибко его здесь любят. Дочка иногда ругается, что закармливают здесь внучка. Сладости, вишь, горой! Васька потом всю неделю житья не дает просится к старикам. Ну и пусть лакомится - расти ему надо. Шесть годков, а малой такой!
Возвращаясь в спальню, Степановна услышала шорох в подъезде, да звяканье какое-то.
– Ой! Да не уж-то вор?
– женщина тихо подошла к двери и приложила ухо. В глазок глядеть не стала - еще ширанут чем-нибудь. Мало ли случаев было? Точно - кто-то там возится. У Степановны так и похолодело все внутри. Бежать что ли мужа будить? Ага, его сейчас разбудишь - спит как сурок! В подъезде скрипнула чья-то дверь и стало тихо.
– К Михайловскому залез, паскуда! Надо звонить в милицию!
– Вера Степановна накинула старенькое пальто, обулась - единственный телефон был на улице, через дорогу. Взяла в руки оружие самозащиты - мужнин валенок, тихо приоткрыла дверь и выскользнула на площадку. В нос ударил запах картофельной кожуры - следы последнй ссоры Степановны и Михайловского. Ссорились они часто.
Летом, например, сосед своего пса выгулял на цветочной клумбе у подъезда. Клумбу эту Степановна выхаживала всю весну. Ирод какой! Совсем совесть потерял. Она значит на карачках ползала, по-уши в грязи, а его, значить, пес, помять все и загадить должон?
А недавно Васька мусор выносил, да и просыпал картофельные очистки на лестнице. Степановна уже собралась пойти собрать, а тут Михайловский явился и потребовал убрать немедленно мусор. Хам, а? Из упрямства, не стала убирать. Хлопнула перед его лицом дверью - сам уберет, если не нравится!
Дня три уж валяются очистки на лестнице и ни кому до них нет дела этаж у них последний, а на площадке только их две квартиры...
Но сейчас не до ссор - вор залез! А потому женщина переступила через мусор и понеслась вниз по лестнице. И откуда только силы взялись - в ее-то годах? Вспомнилась, наверно ее партизанская молодость, вся ненависть к врагу - вот и бежала она, пока не выскочила на улицу.
Холодный ветер тут-же вцепился в волосы Веры Степановны, разметал их, обсыпал снегом. Нагнувшись супротив ветра, посеменила Степановна к телефону. Ветер метался вокруг, стараясь распахнуть пальтишко старой женщины.