Литконкурс Тенета-98

— Здравствуй, Аленушка. Бабушка с дедушкой просили передать тебе поздравления с именинами. Как Иванушка?

— Спасибо, Колобок. Ванюша, вроде, ничего, только вот завести третий день не могу. А кто это с тобой?

— Они меня подвезли. Вот такие парни, — Колобок поднял большой палец, — кстати, один из них — из технологического мира, между прочим, тоже Иван. Он и посмотреть может, что там стряслось.

Я был несколько смущен, ведь вдруг оказалось, что я представляю уже не сам себя, а весь наш мир. Я, правда, не совсем понял, что с моим тезкой.

— Я, конечно, могу посмотреть машину. Только Ваш братец не мог бы рассказать более подробно, как эта неисправность проявляется, просто чтобы время не терять.

Я тут же пожалел о своих словах, ибо Аленушка вдруг залилась слезами. Видно, я сморозил какую-то бестактность. Только вот какую? Алена проговорила сквозь слезы:

— Не может он рассказать…

— Простите, пожалуйста. Я не хотел Вас обидеть. А что с ним случилось?

Не надо было этого говорить, по крайней мере сейчас. Опять слезы ручьем…

— Покажи да покажи ему, как у вас там люди живут… Говорила ему: не пей из колеи… А он… А сейчас вот не заводится…

До меня, наконец, дошло. Носорог я толстокожий! От стыда я был бы рад провалиться сквозь землю, к тому же после осенних дождей это вряд ли составляло большого труда.

— Извините, прошу Вас. Я же не знал…

— Да, я понимаю. Так Вы его посмотрите?

Чтобы хоть как-то загладить свою бестактность, я прошел к машине.

— Ну, тезка, давайте разберемся, что с Вами.

Я открыл капот (к счастью, вовремя вспомнив, что у «Запорожца» мотор сзади). Вроде, все было в порядке. Может, с электрикой что? Попробуем крутануть. Забравшись за руль, я включил зажигание. Так, аккумулятор не сел, просто удивительно! Стартер вращался, но мотор даже не чихнул. А как у нас со свечами? Я уж совсем было собрался выйти из машины и лезть под капот откручивать свечи, когда мой взгляд упал на приборную доску. Эге, да все гораздо проще! Бензин-то на нуле. Если они вообще знают, что это такое и с чем его едят. Или пьют? Ладно, неважно. А важно то, что его не было. И взять в пределах трех — четырех тысяч верст — негде.

Отнюдь не обнадеживающее известие, однако, лишь обрадовало всех присутствующих. Ведь могло быть и гораздо хуже, но если речь идет о здоровье человека, пусть даже и в случае, когда медицина бессильна… А в том, что она бессильна, сомнений не было, потому как уж если и Сквозняк не знает, что делать, то кому вообще знать?

Я, правда, поторопился недооценивать Сквозняка, ибо он вдруг заявил:

— На самом деле, есть средство вернуть Вашего братца в норму. Живая вода могла бы снова сделать его человеком. Но вот где ее взять — я не знаю. Могу лишь пообещать, что запрошу всех своих знакомых коллег в Европе.

Это окончательно успокоило Аленушку, что в свою очередь обрадовало всех остальных. Колобок от радости начал пахнуть так сильно и вкусно, что у нас засосало под ложечкой, поэтому предложение незадачливой автовладелицы остаться пообедать было, конечно же, с благодарностью принято. А после сытной и чисто русской еды, которой нас попотчевала хозяюшка, очень к месту пришелся кофе с банановым ликером от верблюда: Глюк, разумеется, не удержался от того, чтобы продемонстрировать свой маленький магический шедевр. На том и расстались, ибо наш путь лежал дальше на юг.

При переправе через Оку перед нами предстали две альтернативы: либо воспользоваться весьма затрапезным паромом, который к тому же пару раз застрял по дороге с правого берега на левый, либо применить свое магическое умение и организовать тоннель с концом на том берегу, точно так же, как Глюк организовывал себе люки. Естественно, мы предпочли бы второй способ, если бы не колоритная персона паромщика — маленького подвижного старичка с реденькой бородкой и чем-то монгольским в разрезе глаз. По сравнению с ним дядя Феня — просто Цицерон. Он шепелявил на все свистящие буквы алфавита и присвистывал на букву «с».

— Ну, фь-то, ребята, надо вам на тот берег? Фь-ейчаш, фь-ходни фьпущу… Заезжайте.

Мы загнали избушку по шаткому трапу на паром. Других клиентов не нашлось, так что этот дедушка флота компании «Эстлайн» наконец отчалил. Старик-паромщик оказался словоохотлив:

— Да, ребята. Фь-ейчас на паромах пофти никто не еждит. Не то, фто прежде… Прямоевжей дорожкой польжуютшя. А окольная замуравела… Только вот вы, а до того неделю никого не было. А бывало раньфе…

Старичок мечтательно закатил глаза и принялся насвистывать какую-то азиатскую мелодию, резкую, протяжную и заунывную, которая вскоре оказалась прервана самым грубым образом: паром налетел на мель. Паромщик выругался по-татарски и раскидал кучу каких-то веников посреди палубы. Под ней оказалась переговорная труба, вроде той, что на знаменитой «Севрюге» из фильма "Волга Волга". Старик принялся орать в нее, в ответ послышалось что-то нечленораздельное даже с позиций татарского языка, после чего около левого борта вынырнул какой-то тип сине-лилового цвета, с обильной шевелюрой из зеленой тины.

— Фь-ейчас, братшы, Водяной нас стащит, дальфе поплывем.

— А скажите, дедушка, что это Вы все время присвистываете? полюбопытствовал Сквозняк.

— Жуб мне выбили, вот фто. Теперь по-другому не полушает-фь-я. Только это ражве фь-вишт… Вот раньфе, ш жубом — это был фь-вист. Деревья валил…

— А кто ж Вам зуб-то выбил? — не унимался Сквозняк.

— Да Илюшка, фулюган… Пошпорили мы ш ним по пьяному делу, уш не помню, иж жа шего, только он ка-ак двинет… Шилен был мужик, фь-вист мой выдерживал, а ведь вековые дубы ш корнем вырывало!

— А что фы сепе протез не сделаете? — спросил Глюк.

— Не ражрешают. Штобы нашаждения не портил… Да нишего, жить и так можно. Паромом жарабатываю, хватает. Мне много не надо, не то, что раньше, когда я увлекался худовештвенным фь-вистом… А ведь народ пошледнюю рубашку был готов отдать…

— Чтоб Вы посвистели? — уточнил Ежи.

— Нет, фтобы перештал, — на полном серьезе ответил паромщик, — Эх, хоть бы кто жжалился, фь-делал мне протеж.

Паром пристал к берегу, мы расплатились и поехали дальше.

— Напрасно ты, Хайнер, подал ему мысль о зубных протезах.

— А что?

— А то, что он еще чего доброго снова возьмется за свой художественный свист лесоповальный.

— А ты-то откуда снаешь?

— Ну, не знаю, как вы, а я его, кажется, узнал. Это же СоловейРазбойник! Зря его, что ли, так прозвали?

— Н-да… — Глюк принялся чесать в затылке.

Это была не единственная переправа на нашем пути, но дальше мы, уже не раздумывая, творили тоннели. И чтобы время не терять, и чтобы не сморозить лишнего. — III-