Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— У нас ещё четверо постояльцев живут, — сказала Женя, — но их редко увидите, они всегда на пляже. Нравится?

— Нравится! — с облегчением засмеялась мать. — Только где же хозяева? Вдруг они ещё не согласятся?

— Что вы! — Женя тряхнула головой. — Я всегда сама с отдыхающими договариваюсь… Мама уехала, а отец не вмешивается: он занят. Я сама всё делаю. Хотите сад посмотреть?

Сад тянулся вниз по горе, ступеньками, деревья росли тесно, и самые дальние сверху казались карликами. Между стволами была натянута проволока. Гривастый рыжий пёс бежал вдоль неё, позванивая кольцом. Заметив чужих, он круто свернул и кинулся наперерез.

— Салют! — сказала Женя

так, будто ударила хлыстиком. — Нельзя, свои!

И громадный пёс вдруг приник к земле, сжался и пополз навстречу, извиваясь и так молотя хвостом, будто заколачивал гвозди.

— Овчар? — с завистью спросил Тимка.

— Ага.

— Чего ухо разорвано?

— Злой. — Она погладила спутанную шерсть под ошейником. — Такой злой пёсик!..

— С собаками дерётся?

— Я не позволяю. Мы с ним купаться ходим на море. И вообще он меня провожает. Знаете, хулиган может пристать, пьяные… А с ним удобно: все боятся. С дороги, Салют!

Пёс отскочил, и они спустились вниз по широким ступеням. В саду было влажно, как в бане, пахло то лимонами, то хлоркой, то преющим древесным листом. Ядовито-зелёные мандаринчики величиной с пуговицу кучками лепились на ветках.

— Много-то как! — удивилась мать. — И созревают?

— Конечно. Ещё молоденькие, недавно посадили. Тридцать шесть корней. А вот там гранаты, орех. Виноград не трогайте, его утром опрыскивали. А у забора наша с папой, копилка.

— Что — вот это?

— Ну да, лавр. В суп кладут листья, знаете? Ни какого ухода не нужно, а осенью сдаём по десять рублей за килограмм. Прямо копилка!

Сад Тимке не очень понравился: ни зелёной травы, ни цветов, ни птиц, и хоть прибрано везде, а всё равно почему-то вспоминается строительная площадка с её разрытой землёй и мусором. А Женя, видимо, садом гордилась. Она вела всё дальше и дальше, показывая каждый уголок. Похвалилась даже аккуратной поленницей дров и новым забором, который они сколотили с отцом своими руками.

Салют, наверное, очень стосковался по людям: давясь, он танцевал на дыбках и натягивал проволоку. Тимка несколько раз оглядывался: было странно видеть громадного пса, безмолвно и неуклюже переступавшего на задних лапах.

— Ну вот, — сказала Женя, когда они вернулись в дом, — теперь вы знаете, что у нас везде порядок. И вы, пожалуйста, соблюдайте. Это же нетрудно… — и вновь улыбнулась.

В полдень пришёл её отец, молчаливый, толстый, обрюзгший, поздоровался с Тимкой и матерью, но ни о чём спрашивать не стал. И, когда мать протянула ему деньги за жильё, буркнул:

— Дочке, дочке!

— Она хозяюшка у вас! — польстила мать. — Такая хозяюшка!..

Он глотнул, будто что-то кислое выпил, поморщился и, не ответив, ушёл в сад.

— Кажется, хорошо мы устроились, — подытожила мать, выйдя вместе с Тимкой вечером на веранду. — Я думала, хуже будет.

Внизу шумели тёмные деревья, казавшиеся мокрыми, дальше поблёскивали рельсы железной дороги, ещё дальше пролегало шоссе, где журчали невидимые автомашины. А за всем этим, уходя к горизонту, слабо мерцало море, тихое и сонное. Проплыл вдали прогулочный пароходик, побренчал музыкой; огоньки светились у него в мачтах, и такие же огоньки, только вытянутые, полоскались в воде.

— Салют, купаться! — крикнула где-то внизу Женя.

Мать положила руку на Тимкино плечо:

— Ты отчего хмурый? Она тебе не понравилась?

— Понравилась, — помолчав, сказал Тимка.

Внизу, по каменистой, как бы слюдяной от лунного света дороге, скользнули две тени — легконогая девчонка и громадный пёс, несущий в зубах полотенце. Они взлетели на высокую насыпь, на миг замерли, озарённые бледным

светом, и внезапно пропали во тьме.

Ночью Тимка долго не засыпал. Было непривычно жарко, шершавые простыни липли к телу, раскладушка шаталась и скрипела при каждом движении. Вспомнился весь сегодняшний день, такой пёстрый и долгий, словно бы составленный, как мозаика, из целого десятка дней. И чаще всего вспоминалось Тимке лицо Жени. Он старался не думать о нём, отгонял его, а оно появлялось вновь, будто проступая сквозь все предметы, — красивое, чёткое, с глазами, похожими по цвету на морскую воду, и отчего-то становилось тревожно и радостно. Так бывало с ним прошлой зимой, когда он возвращался с катка, усталый, разгорячённый, и музыка ещё звучала в ушах, и падал снег, и светили дымные фонари, и вдруг вечерний город и улицы становились незнакомыми, волшебными, странными, и охватывало предчувствие каких-то неожиданных перемен, которые должны были вот-вот свершиться. И, хоть потом эти перемены не наступали, он всё равно верил в них, ждал их, и само ожидание было томительно-радостным. А может быть, перемены всё-таки совершались, но только в нём самом, где-то в самой глубине его существа, и радость возникала просто из-за того, что он сегодня уже не такой, как вчера, на какую-то кроху богаче, сильнее, взрослей; ощутить это было можно, а объяснить и понять нельзя, и оттого к радости примешивалась тревога.

Проснулся он за полночь от грохота водяных брызг и тупых подземных толчков, сотрясавших дом. Электричество не горело, и в сумраке резко выделялся голубой квадрат окна. Свет за окном был какой-то пляшущий, судорожный. Тимка не сразу понял, что это вспыхивают молнии. Мокрая занавеска трепыхалась на окне, то взлетая, то распластываясь и прилипая к наличникам. На миг открывалось клубящееся небо, всё в извилистых огневых трещинах, а потом ливень распрямлял занавеску, и она казалась очень толстой, свитой из прозрачных верёвок.

Мать в ночной рубашке стояла у окна, лицо и руки у неё были мокры от брызг.

— Надо бы помочь хозяевам, но я боюсь, — говорила она. — Я и дома-то грозы боялась…

Тимка спрыгнул с раскладушки, выглянул наружу.

Весь дворик возле дома и ступеньки к саду были затоплены. Грязный пенный поток наискось рушился вниз по горе, таща за собой камни и образуя воронки вокруг древесных стволов. Струи ливня были похожи на стебли гигантских трав, они стояли сплошной зарослью, и казалось, что если захочешь пройти, то придётся их раздвигать руками.

Во дворе около забора метались какие-то фигуры. Тимка узнал отца Жени, одетого в плащ с капюшоном, почти закрывающим лицо. Рядом что-то делали два парня, наверное, постояльцы, а у самого забора, в брызжущем водовороте, стояла Женя с доской в руках. На ней не было ничего, кроме трусов и лифчика, и мокрая спина её и плечи отливали металлически-тёмным блеском.

— Мам, я пойду! — кивнул Тимка и, не дожидаясь ответа, выскочил за двери.

Когда он ступил босыми ногами в поток, то едва устоял. Что-то больно ударило по коленке, ещё раз, ещё… Это вода тащила камни, и они колотили по ногам.

Ливень был тёплый, и ночь была тоже тёплая, душная, но, оттого что кругом так грохотало, свистело, выло, Тимка невольно сжался, его затрясла дрожь. Стиснув зубы, качаясь, он добрёл всё-таки до забора и заставил себя шагнуть в кипящий водоворот.

Женя повернула к нему грязное хохочущее лицо с царапиной на щеке:

— Ага!.. Молодец, давай!.. Доску к забору… Чтоб вода… Держись за меня!

Устоять здесь было почти невозможно, и они прижались плечом друг к дружке и вместе стали подпихивать вздрагивающую непослушную доску.

Поделиться с друзьями: