Ливонская чума

— О, — вымолвила Соледад. — Я думала, северяне — люди холодные, но ты — настоящий огонь! Ты горячее поляка! — Она засмеялась, видя, как исказилось лицо Георгия: тот поляков не любил. — Я пошутила, — добавила испанка. — Конечно, поляки тоже холодные. Ты — как цыган! Нравится?

Она надвинулась на него, прижалась бедром к его бедру, и тотчас потеснила его в сторону постели. Hp когда он уже схватил ее за плечи, готовый сделать то, чего она, казалось бы, домогалась, Соледад вдруг высвободилась.

— Идем, — сказала она своему любовнику, — нужно избавиться от трупа. И поскорее, пока его не заметили трактирные слуги.

— Какой труп? — Георгий выпустил ее и невольно отшатнулся. — Кого ты убила, Соледад?

Она засмеялась, и ее грудной голос заполнил комнату, точно гусиный пух в помещении, где распороли подушку.

— Я никого не убивала, глупенький, — она гнусаво растянула последнее слово, а затем резко щелкнула языком. — О, глупенький!

«Сладко», — подумал Георгий и облизнулся. Соледад опять одержала верх над ним. Впрочем, ничего удивительного — ведь она имела самого сильного союзника в его греховном, сладострастном естестве!

— Он умер сам, — продолжала женщина. — Сам, понимаешь? Не знаю пока, как это случилось, но он заразился чумой и умер сегодня ночью.

— Да кто? — не выдержал Георгий. — О ком ты говоришь?

— Наш хозяин, Киссельгаузен, — пояснила она, посмеиваясь. — Он мертв.

— Мертв? Киссельгаузен? — Георгий не мог поверить услышанному. — Как такое случилось?

— Я же тебе сказала, — протянула Соледад, — он подцепил где-то чуму…

— Но это невозможно… — Георгий ощутил, как страх скручивает его внутренности, как леденеет у него под сердцем, как немеют кончики его пальцев. — Чума? Чума?! В Новгороде?

— Что здесь удивительного? Почему невозможно? — Соледад пожала плечами. — От чумы вымирали и Лондон, и Париж; чем же хуже Новгород?

— Боже! Соледад! — Георгий схватился за голову. — Но это значит, что мы с тобой тоже умрем! Может быть, уже сегодня!

«А если ад существует? — в панике мелькнуло у Георгия. — Если все это на самом деле? Человек грешит потому, что не верит! Потому что думает, будто Бога можно обмануть! Но потом наступает смерть: и все, покаяния больше нет… Вечность в аду. И никто не будет за тебя молиться, никто не пойдет к Божьей Матери — выпрашивать твою душу. У тебя никого нет, Георгий, — если только тебя на самом деле зовут Георгием… И завтра ты умрешь…»

От этой мысли его затрясло крупной дрожью. Соледад все глядела на своего любовника и посмеивалась.

Наконец он не выдержал.

— Почему ты веселишься, женщина? — спросил Георгий. — Что смешного в том, что случилось с Киссельгаузеном?

— Меня смешит твой ужас, — ответила Соледад. — Ты труслив, как все мужчины! Ты боишься умереть?

— Конечно, боюсь! — ответил он с вызовом. Разве тебя не страшит подобная участь?

— И да, и нет, — уклончиво молвила Соледад. Да — потому что любой переход всегда тревожит человека, в этом проявляется слабость естества. Нет — потому что я умру еще нескоро. Да и ты останешься жить и тешить меня еще много лет.

— Чума! — пробормотал Георгий. Рука его потянулась сотворить крестное знамение, и Георгий отдернул ее ото лба в последнее мгновение. — Чума!

Соледад запустила руку в вырез своего платья и вытащила какой-то плоский пузырек, который носила между грудей.

Георгий потянулся за ним. Соледад покачала у него перед носом зеленоватой жидкостью, плескавшейся в сосудике.

Стекло было еще теплым от прикосновения к горячему женскому телу.

— Это универсальное противоядие, — пояснила Соледад. — Зелье Локусты. Была такая отравительница, Локуста, если ты не знаешь. О ней все помнят одно: она составляла изумительные яды. Она могла убить человека одной каплей. Люди умирали в мучениях, корчась и крича, чтобы их добили. Другие угасали тихо, и ни один врач не мог определить болезнь. Но никто не рассказывает о том, что Локуста умела изготавливать и противоядия. Она нашла лекарство от всех болезней. Не знаю, может ли это вылечить чуму, если болезнь уже завладела телом, — но предотвратить заболевание, выпив жидкость заранее, вполне возможно. Принеси бокалы.

Георгий поежился. Бокалы, о которых говорила Соледад, находились в комнате хозяина. Большие серебряные бокалы — подарок испанского короля, которые хранились в дорожном сундуке Киссельгаузена. Немец утверждал, что серебро освящает воду и старался пить только из своих кубков.

— Там… — Георгий пугливо оглянулся. — Там… мертвец.

— Ну и что? — Женщина повела плечами. — Я уже видела его, теперь посмотришь и ты. Разве мы не должны с тобой делить все, что имеем?

— Если ты так считаешь… — Георгий попятился к выходу, затем повернулся к Соледад спиной и выскочил. На лестнице он перевел дыхание и провел ладонью по лбу, стирая испарину. «Господи! — думал Георгий. — Чума!..» Никакое другое слово не приходило ему на ум.

Чума. Все самое страшное, самое жуткое вмещало в себя это короткое слово. И главное в нем было беспомощность человека перед своей участью, неизбежно плачевной.

Затаив дыхание, Георгий вошел в комнату хозяина. Киссельгаузен неподвижно лежал на кровати, застыв в неестественной позе. Видно было, что он уже закоченел. Георгий испытал приступ брезгливости. Такое же чувство вызывали у него мертвые кошки и замерзшие птицы.

Стараясь держаться подальше от мертвеца, Георгий наклонился над его походным сундучком и взял его за обе ручки. Крякнул, с трудом поднял и потащил из комнаты.

Соледад уже ждала его. Она расхаживала взад-вперед, босые ступни ее шлепали по полу, как будто она приклеивалась к доскам при каждом шаге, платье развевалось вокруг круглых сильных коленей.

— Зачем ты тащишь целый сундук? — спросила она. — Какой болван!

— Он там… с открытыми глазами, — сказал Георгий. — Я не посмел при нем копаться в его вещах.

— Ну, это все равно, — перебила она нетерпеливо.

Георгий был так испуган, что позабыл даже о своем решении держаться надменно и не позволять этой простолюдинке — пусть даже она и имеет над ним колдовскую власть, — вести себя с ним, законным наследником русского престола, столь властно и нагло.

Повинуясь кивку Соледад, он быстро вытащил бокалы, «Хороши, — мелькнуло у него в голове, — но красть их не хочется. Нужно поскорее отделаться от вещей».

— Разведем в вине, — предложила Соледад. К счастью, в комнате у Георгия был кувшин, где оставалось еще немного недопитого кислого вина, купленного у заморского торговца прямо в порту, с борта корабля, где это пойло бойко расходилось по матросам.