Ливонское наследие

— Но ведь здесь, ваше преосвященство, также идет война…

— Любая война имеет свойство заканчиваться, а московиты не инквизиторы, с ними можно договориться. Так что пусть переезжают смело — пару кораблей отправлю куда нужно — всех заберут!

Глава 41

— Польский король Сигизмунд-Август никогда не признает за благоверным царем Иоанном Васильевичем этот титул, боярин, и ни при каких обстоятельствах. И только силой оружия можно заставить короля признать очевидное, но сие не так и просто сделать.

Магнус посмотрел на Адашева — бывший глава Челобитного приказа и окольничий, в руках которого ранее была печать «для скорых и тайных дел», выглядел плохо — с лета он начал терять доверие царя, и опала должна была последовать со смертью царицы. Однако Анастасия не умерла, и этот виднейший деятель «Избранной рады» получил последний шанс, отправленный царем в Ливонию. И не третьим воеводой Большого полка в Дерпт, а в Хапсаль послом к молодому епископу, что вскоре станет ливонским королем. И теперь судьба Алексея Федоровича напрямую зависела от дипломатического успеха миссии, и принятия тех предложений, что последовали от царя.

Вторым царским послом был старый знакомый, князь Андрей Курбский, впервые прибывший в Хапсаль. Недавно он сумел одержать победу над поляками и литвинами. Впрочем, его противник, князь Полубенский тоже объявил о своей «виктории». И тут все понятно, была ничья, но соперниками серьезно «раздутая», как лягушка до размеров жабы.

— Тогда силком и заставим, чтобы поношения царской чести не делал король Жигимонт. Чай, силушка у нас найдется, — пятидесятилетний боярин захудалого рода, лишь только волей царя достигший сияющих вершин власти, покосился на Курбского, что расправил плечи в шитой золотом ферязи, словно бойцовский петух.

— Литва с Польшей не есть Ливонский орден, — мягко сказал Магнус, — к войне с ними нужно подготовиться. Запастись порохом, мушкетами добрыми, оружием всяким. А еще мне ведомо, что в Краков приезжали купцы из Крыма, «гости» тамошние, с поручением от хана тайным. Но о чем переговоры велись, то не ведаю.

— Сговорились на державу нашу напасть с двух сторон, чего тут непонятного, — Адашев моментально оценил сообщение, все же дипломат был опытный, бывал не раз в европейских странах. Московиты переглянулись — набеги крымского хана для них были привычны, но воевать на два «фронта» явно не хотелось. Этим обстоятельством и решил воспользоваться Магнус, понимая всю сложность «игры».

— Если я стану королем, то прекращу всякую войну со «старшим своим братом» Иоанном Васильевичем, и буду жить с ним в мире и согласии. Эта война не нужна Ливонии, она полностью разорила земли. И народ в великом смущении пребывает — многие вас страшно бояться из-за побед царского войска и падения многих сильных замков и крепостей.

— Да, это так, и мы показали нашу силу, — самодовольно ответил Курбский, но вот старший по возрасту Адашев, годящийся ему в отцы, промолчал, понимая, что Магнус не все сказал. И тот тут же сделал выпад, как укол шпагой в незащищенную доспехами щель.

— Но тогда эти ливонцы будут воевать уже с поляками против русских, и отшатнуться от меня, ибо я не дал им желанного мира. И тогда царю Иоанну Васильевичу придется воевать с крымчаками, поляками, литвинами и ливонцами одновременно. И уже придется гораздо хуже — ведь если мы заключим мир по всей правде, то ливонцы не будут сражаться против московитов и тем самым, поляки и Литва будут ослаблены. И что для них хуже — как только мое королевство оправится, я сделаю все, чтобы поляки приняли нашу угрозу всерьез, как пять лет тому назад. Ведь так будет лучше для великого государя и царя Иоанна Васильевича?!

— Так-то оно и есть, принц Архимагнус Крестьянович, — боярин задумался, погладил пальцами окладистую бороду. Да и Курбский принялся о чем-то размышлять, видимо, уже знал, что Магнус сколачивает бешеными темпами регулярную армию и многие ливонцы уже признали его правителем. Все же три епископства под рукою — большая территория.

— Беда в том, что бывший магистр Кетлер, которого воины князя Андрея Михайловича убили, уже продал ливонские земли полякам за мзду великую. Вот бумаги, которыми они переписку вели, а это перевод моими толмачами совершенный. Сии грамоты царь Иоанн Васильевич прочитать должен, дабы видеть какие пакости супротив его замышляются. Вот грамоты сии, а вот списки с них — почитайте, бояре.

Магнус с невозмутимым видом смотрел, как багровеют лицами бояре, как задыхаются от едва сдерживаемого гнева. Покойный Кетлер, так и несостоявшийся герцогом Курляндским и Семигальским, и, пока живущий король Сигизмунд-Август, в своей переписке совершенно не церемонились в словах, касаясь персоны царя Иоанна. По кандидатуре самого Магнуса они тоже прошлись весьма нелицеприятно, но не так обидно — все же свой брат, европеец, датский принц к тому же.

На это и был сделан расчет — он на секунду представил, как вспыхнет Иван Грозный, прочитав о себе столь оскорбительные выражения. «Дивиде эт импера» — эти слова ведь давно сказаны, нужно только умело воспользоваться, чтобы потом перейти к иному — «соединяй и направляй», как сказал мудрый Гете, время которого еще не настало.

— Как видите бояре, моя страна обречена — поляки начинают рвать ее кусками, эти первые шесть замков, отданные изменником Кетлером, только начало. Однако, если мы заключим с царем Иоанном Васильевичем мир, уже отнюдь не перемирие, как младший брат со старшим, то поляки вынуждены будут или убраться, либо уже начать войну со мною. Я думаю, Сигизмунд начнет воевать мои земли, хотя благовидного предлога у него не будет. Это какая помощь против московитов, если русское царство и Ливонское королевство в добром мире и согласии живут?!

— Так оно и есть, принц Архимагнус Крестьянович, — кивнул головой Адашев, поглаживая бороду. И подытожил, определив позиции:

— Наш государь воюет с Ливонским орденом за древние вотчины, и не отступится. Земли, которыми ты сейчас владеешь, ими не являются, а потому и войны там не идет, а перемирие.

— Но ливонская земля намного больше, боярин, и она принимает меня королем. За царем Иоанном Васильевичем лишь Юрьев с округой, епископство Дерптское, Ругодив и Раковор, которые Нарвой и Везенбергом именуют. Да Феллин, мне присягнувший, я своему старшему брату Иоанну Васильевичу сам отдал, показывая, что воевать с ним не намерен. А так что выйдет — земли, что меня покровителем выбрали, я отдать должен?! Вместе с короной?! Ты чего-то напутал, боярин — с братьями так не поступают! Грех это, и царю Иоанну я немедленно отпишу — правда ли слова твои, боярин, что они царские, или выдумка и лжа от тебя идет, чтобы нас рассорить. И желаешь ты большую брань меж нами вызвать и кровью все вокруг залить?!

Такого «наезда» боярин Адашев не ожидал — как дипломат, он выдвинул заранее неприемлемые требования, чтобы потом начать сдавать позиции. Но Магнус повернул все дело так, что теперь речь пошла о его собственной голове — царь ведь приказал учинить «полюбовный мир».

— Что ты, принц, как ты мог такое заподозрить, я великому государю Иоанну Васильевичу предан всей душою, — боярин всплеснул руками, лицо побледнело, ведь угроза была явственной.

— Земли, где воеводы русские стоят в замках, за нашим царем остаются в полной власти. А Феллин царь повелел вернуть тебе обратно, сказав, что братское ему не нужно! И воевать мы будем только те земли, где твою власть не признали, и замки у противников твоих находятся!