Лодки уходят в шторм

— Братья! — выкрикнул Гусейнали. — Помните, я обещал привязать Мамедхана к хвосту ишака и проволочь по селу? Дайте мне выполнить свою клятву, потом казним его.

— Помним, Гусейнали! Тащите сюда ишака! — поддержали Гусейнали сельчане.

— Тогда лучше пусть сперва каждый, кого Мамедхан высек, — громко заговорил Азиз, — ответит ему всего-навсего одним ударом этой красной палочки. — И он потряс тросточкой Джамалбека.

— Тоже правильно! Высечь Мамедхана! — поддержали сельчане и это предложение.

— Погодите, погодите! — поднял руку Ахундов. — Можно, конечно, высечь Мамедхана, привязать его к хвосту ишака… Но, братья мои, мы не должны уподобляться этим разбойникам. Мы собрались не для того, чтобы сводить личные счеты, а чтобы покарать ярого врага Советской власти. Таким, как он, нет места на нашей земле! Именем революции мы приговариваем его к расстрелу. Кто "за", поднимите руку.

Взмыл лес рук.

— Единогласно, — кивнул Ахундов. — Исполнение приговора поручаем Салману и Сергею. — И обернулся к ним: — Уведите его, ребята!

— Пошли, Салман, — сказал Сергей.

— Кончай ты, Сергей, мне противно, — ответил Салман. В эту минуту он не испытывал к Мамедхану ничего, кроме отвращения.

Мамедхан, пошатываясь, пошел сквозь расступившуюся толпу…

Утром Салман и Сергей пришли на пристань Перевала, чтобы проводить Ширали Ахундова, который арендовал рыбницу, надеясь добраться до Астрахани. Сергей рассказал ему об Астрахани, о том, как найти Кирова, где живет Нариманов.

На обратном пути Салман решил идти через Ленкорань, проводить Сергея до сапожной мастерской.

У Беккера они застали Пономарева, только что вернувшегося из Баку. Он рассказывал о встрече с Гамидом Султановым, Дадашем Буниатзаде, Мустафой Кулиевым и, протянув мандат, заключил:

— Вот, меня назначили парторганизатором уезда. Скоро еще приедет несколько партийных работников, будем восстанавливать в селах партячейки. Да и партизанские отряды надо укрепить, активизировать их действия.

— Это хорошо, — ответил Беккер. — Значит, работа пойдет лучше. Но и мы тут, пока ты был в Баку, не сидели сложа руки. — И Беккер рассказал Пономареву о разгроме партизанским отрядом Гусейнали банды Мамедхана. Ребятам приятно было узнать, что их удачная операция наделала шуму в уезде и теперь и в других селах крестьяне по их примеру отбирают земли и поместья у богачей.

Салман собрался уходить. Сергей решил проводить его до Большого базара. На первом же перекрестке путь им преградил патруль.

— Сколько тебе лет? — спросил Салмана мусаватский офицер.

— Шестнадцать.

— Врешь, конечно. Приказ о призыве в армию читал? Почему не явился на призывной пункт?

— Так мне нет восемнадцати!

— Ну и что ж? Ты азербайджанец, должен быть патриотом своей родины. Ведите его, — приказал он аскерам.

— Этого тоже? — ткнул аскер в Сергея.

— Болван, не видишь, он желтоволосый!

— Не пойду я никуда! — заартачился Салман, но аскеры стали подталкивать его дулами винтовок.

Сергей проводил Салмана до ворот призывного пункта, дальше его не пустили, в дверях стоял часовой.

Во дворе толпилось десятка два призывников, охраняемых аскерами. Салман разговорился с двумя парнями и стал возмущаться, что его силой пригнали сюда. Парни усмехнулись.

— У нас в Тангеруде все ребята отказались идти в армию, убежали в лес. А меня вот поймали, — сказал один.

— А я из селения Арчивань, мы тоже сбежали в лес. Но аскеры арестовали мою мать и сказали, что не выпустят ее, пока я не явлюсь. Что мне оставалось делать? Но я сбегу, с винтовкой сбегу. Пусть тогда попробуют сунуться к нам! — пригрозил второй.

Оформление призывников проходило поспешно, без всякой проволочки. Записывали в тетрадь имя и фамилию, адрес и отправляли на медосмотр.

Раздевшись догола, стыдливо прикрываясь руками, Салман вошел в комнату медкомиссии и узнал в одном из военных врачей доктора Талышинского.

"Как, он вернулся? — изумился Салман. — А впрочем, что ему? Племянник военного министра, из здешних ханов. При Советской власти сочувствовал большевикам, а теперь переметнулся на сторону мусаватистов…"

— Жалобы есть? — ощупывая ключицы и руки Салмана, спросил Талышинский.

— Есть. Доктор, вы меня не узнаете?

Талышинский присмотрелся к нему поверх очков, хмыкнул, мельком взглянул в сторону второго врача.

— Вас много, всех не упомнишь. На что жалуешься?

"Видал, даже узнавать не хочет!" — обиженно подумал Салман.

— Мне только семнадцатый год пошел, а они схватили меня и пригнали сюда…

— Это не по моей части, — перебил Талышинский и обернулся ко второму врачу: — Доктор Парпетов, по моей части жалоб нет.

Приложив стетоскоп, Парапетов послушал сердце и легкие, хлопнул по спине:

— Легкие как мехи. Поздравляю, ты новобранец. Ступай к парикмахеру!

"Сбегу, с винтовкой сбегу!" — вспомнились Салману слова парня из Арчивани.

На следующий день рано утром, улучив момент, Салман выпрыгнул из окна казармы и, таясь патрулей, добежал до дома Беккера, постучал в стеклянную галерею. Открыл Сергей и не сразу узнал в бритоголовом парне своего друга.

— Салманка, какой ты зудовый без волос!

Вышел Беккер.

— Сдурел, парень! — пробурчал он и напустился на Салмана: — Почему сбежал? Да еще ко мне! Хочешь явку провалить? А ну ступай обратно, пока тебя не хватились. И считай, что это наше тебе партийное задание. Нам нужны свои люди в армии.

Салман опешил от такой встречи и между прочим сказал, что видел доктора Талышинского.

— Знаем, — ответил Беккер. — Он тоже не случайно вернулся в Ленкорань. Мог бы сидеть в Баку, заниматься частной практикой. Понял, что я говорю?

— Чего ж не понять? Понял, — вяло ответил Салман.

— Ты держись его, — посоветовал Беккер и, видя, что Салману не очень улыбается солдатчина, решил ободрить его. — Мы поговорим с ним, попросим устроить тебя медбратом в лазарет.

— За больными горшки таскать? — скривил губы Салман, потирая стриженую голову.

— Думаешь, мне любо офицерикам сапоги тачать? Надо, брат. Так что служи, выслуживайся.

Сергей проводил Салмана до казармы, обещал навещать его.

Стояли тихие дни поздней осени 1919 года. Редкие деревья были тронуты желтизной и багрянцем увядания. Все чаще шли веселые, шумные дожди, но быстро прекращались, и над омытым городом ложился душный туман.