Лодки уходят в шторм

…Вернулись Саркис и Сергей с узлами и свертками. Возбужденно рассказывали, что рыбница арестована, Кузьму отвели в крепость, в портовой участок, оттуда под конвоем на Татарскую, в дом братьев Мапафовых, где помещается сыскная полиция. Вездесущий Саркис вместе с Сергеем бегали туда, постояли на углу Бондарной, видели, как крутились сыщики. Наверное, Кузьма признался, что привез из Астрахани большевиков, потому-то Бакинский комитет и приказал астраханцам не выходить за ворота.

Новость была не из приятных. Астраханцы надеялись сегодня же, в крайнем случае завтра приступить к выполнению задания, данного им Реввоенсоветом и Кировым. К тому же надо было из рук в руки передать привезенные деньги, ценности и шифр. Теперь придется сидеть и ждать.

Развернули узел с одеждой. Платье было штатское, поношенное, но вполне приличное. Ульянцев выбрал себе мягкие кавказские сапоги, вправил в них диагоналевые брюки, надел поверх тельняшки кавказскую рубаху из тонкой шерсти кофейного цвета со множеством маленьких пуговиц по косому вороту, подпоясался тонким ремешком с перламутровыми украшениями. Лукьяненко в черном костюме, белой сорочке с галстуком-бабочкой выглядел фатовски. Топунову и Дудину досталась одежда поскромнее.

В ожидании обеда друзья углубились в чтение газет, принесенных Саркисом.

— Слушайте, братцы, тут сообщение из Ленкорани, — сказал Ульянцев, развернувший газету "Набат", и стал читать вслух: — "Около пяти часов вечера к зданию краевой управы, где должны были происходить заседания съезда и где уже собрались депутаты, подошли войска…"

— Чего, чего? — вскочил с дивана Дудин.

— Не волнуйся, слушай дальше. "Пехота выстроилась в две шеренги по обеим сторонам улицы. За нею стояли эскадрон кавалерии, артиллерия и дальше броневик и автобусы, разукрашенные цветами и красными знаменами. У кавалеристов — красное знамя с надписью: "Первый советский бакинский эскадрон". Тротуары, а также свободные от войск части улицы были запружены народом.

Товарищ Горлин, и. о. начштаба, приветствовал собравшихся и отметил, что для муганцев вопрос об организации власти не может иметь иного решения, кроме того, как он признан трудящимися всего мира: власть должна принадлежать только трудящимся. Здесь, на Мугани, где черная реакция не смеет поднять голову открыто, крестьяне и солдаты могут быть спокойны за свою будущность".

— Правильно изложил суть! — одобрил Дудин. — Этот товарищ Горлин не иначе как наш брат, балтиец.

— "Оркестр исполнил "Марсельезу". Войска продефилировали мимо краевой управы и направились в казармы, — продолжал читать Ульянцев. — Обширная веранда здания краевой управы наполнена битком: кроме делегатов" — масса публики. Ровно в шесть часов вечера полковник Ильяшевич, командующий войсками, заявил, что так как Совета нет, он распался, то данный съезд открывает комитет связи.

Председатель комитета связи Жириков, открыв съезд, обрисовал обстоятельства, заставившие Мугань не признать власти бакинского правительства, а затем комитет связи — взять власть в свои руки.

Вопрос о праве решающего голоса краевой управы и краевого Совета вызывает дебаты…"

— Чего с ними нянчиться! — возмутился Лукьяненко.

— "В этом праве им отказывается. Комитет связи является пока законодательной и исполнительной властью на Мугани, а потому краевая управа представительства на съезде иметь не может…"

— Правильно! — одобрил Топунов.

— "…она пока оставлена как технический орган без всякого права на власть".

— А вот это зря, — покачал головой Дудин. — Гнать ее надо в шею!

— Ну, дальше тут идет порядок дня. Шестнадцать вопросов рассмотрели, — сказал Ульянцев и продолжал читать: — "На третий день был обсужден вопрос об организации власти. Съезд единодушно решил объявить Советскую Мугань неотъемлемой частью Советской России и с оружием в руках защищать ее от деникинских генералов и азербайджанских ханов…"

— Очень хорошо! — воскликнул Дудин.

— "Бурными аплодисментами встречал съезд ораторов-мусульман — а их было больше половины всех делегатов, — призывавших к солидарной работе во имя общих интересов".

— Ай да мусульмане! — вставил Лукьяненко. — Чох яхши! Нариманов верно говорил: мусульмане поймут, что разговоры мусаватистов о "нации" — ширма для защиты интересов беков и ханов, и тогда мусавату несдобровать.

— "Восемнадцатого мая на заключительном заседании съезд избрал органы власти Советской Мугани — краевой Совет и краевой исполком…" — Ульянцев отложил газету и задумчиво сказал: — Теперь главное отстоять Советскую Мугань…

Саркис прибегал каждый день, а то и несколько раз на дню. Он приносил провизию, свежую зелень, румяные, с пылу с жару чуреки, а главное — новости и газеты.

На шестой день пребывания в Баку, 23 мая, астраханцы были приглашены на конспиративную квартиру Кавказского краевого комитета РКП (б). В то утро Саркис появился раньше обычного. Быстро позавтракав, астраханцы направились в город. За несколько дней они привыкли к своей новой одежде, как актер привыкает к костюму своего сценического героя, чувствовали себя в ней свободно и держались непринужденно. Саркис с Сергеем шли впереди, на некотором расстоянии от них с независимым видом шли Ульянцев и Лукьяненко, а позади Топунов и Дудин. Шли, не таясь городовых в белых кителях, но были насторожены и внимательны — не зря азербайджанская пословица гласит: осторожность — украшение героя.

На каждом шагу попадались навстречу офицеры, и чаще всего старшие, город просто кишел ими. Поражало разнообразие их обмундирования: русские, английские, итальянские френчи. Старые генералы. Раненые деникинские офицеры…

Пройдя Завокзальный район, астраханцы спустились с горки и прошли по железнодорожному мосту. Внизу красовалось здание вокзала, на путях стояли пассажирские и товарные составы. Глядя с моста вниз, на пути, перрон и вокзал, Ульянцев не мог знать, что почти через год на этих путях будут стоять четыре бронепоезда XI Красной Армии, пришедших на помощь восставшему народу, и что один из этих бронепоездов будет носить его имя — "Тимофей Ульянцев", а комиссаром бронепоезда будет его друг Иван Дудин.

На привокзальной площади, застроенной мелкими лавками, чайными и закусочными, стояли потрепанные фаэтоны и ломовые извозчики. Отсюда начинала свой путь по городу конка.

Саркис повел астраханцев по шумной, пестрой, грязной Балаханской улице. Сколько тут было всяких лавок, мастерских, духанов, чайных, два базара… Ульянцеву, впервые попавшему в Баку, казалось, что горожане только и заняты куплей да продажей.

Свернув на Красноводскую, вскоре подошли к трехэтажному серому дому на углу Карантинной, причудливо выдвинувшемуся чуть ли не на середину улицы.

Вошли в парадный подъезд. Он и в самом деле был парадным. Стены с лепными украшениями в рост человека облицованы черным мрамором, пол как шахматная доска: выложен черным и белым мрамором, белая мраморная лестница, — кто подумает, что здесь, в центре города, в доме богатого домовладельца, обосновалась конспиративная квартира?

Поднялись на третий этаж. В большой комнате за столом сидели хозяйка квартиры, две ее красавицы дочери я старуха мать.

В смежной комнате двое молодых мужчин играли в нарды. Один из них, с кривым, будто свернутым набок носом, в барашковой папахе и простом костюме, с виду был похож на мастерового-нефтяника. Второй, высокий и худой, с красиво расчесанными на пробор волосами, в белой рубашке "апаш", напоминал студента-разночинца. За игрой нардистов наблюдал плотный человек с черными усиками.