Лодки уходят в шторм

Судебно-медицинская экспертиза установила: Вулевич убит в упор из нагана, а пуля, извлеченная из тела Ульянцева… выпущена из браунинга Вулевича! Выходит, Ульянцева убил Вулевич? А кто и почему убрал Вулевича? Может быть, убийца Ульянцева, для того чтобы замести следы, отвести от себя подозрение?

Стали выяснять, кто назначил Вулевича телохранителем. Никто не назначал: ни Реввоенсовет, ни крайсовет, ни штаб войск!

Тем временем, расследуя слух о причастности Нины Николаевой к убийству Ульянцева, Блэк допросил Сухорукина, и тот заявил, что слышал об этом от Рябинина. Послали за Рябининым, но его нигде не нашли. Как в воду канул! Следствие зашло в тупик.

Несомненно, Ульянцева убил Вулевич. Но кто приставил его "телохранителем"? Кто убрал его? Не Рябинин ли? Ведь и слух о Николаевой исходит от него. Исчезновение Рябинина насторожило следствие. Среди убитых его не оказалось. Значит, бежал? Зачем? Что напутало его? Боялся, что и его постигнет участь Вулевича? К кому же ведут нити от Рябинина? Пока на эти вопросы нет ответа, нельзя ставить точку и закрывать дело.

— Злая ирония судьбы: потерять любимого и прослыть его убийцей, — горько усмехнулся Беккер и добавил: — Пока ищем…

— А может, он с Хошевым убежал?

— Возможно. С того дня никто не видел его.

— Товарищ Федя, скажи, чтоб мне дали расчет, уеду я…

Беккер строго вскинул на нее глаза:

— Вот уж тогда все поверят, что ты убила Тимофея, — Беккер заметил растерянность в заплаканных глазах Нины. — Ну что ты нюни распустила? Бороться надо, делом доказать свою правоту, а ты — дезертировать!

— И докажу! — Нина задыхалась от гнева. — Пойду в Пришиб, всю Мугань обойду, а найду этого гада! Я его… я ему… я спрошу эту стерву, кто убил Тимофея Ивановича!

— Ну, это лишнее. Мы сами спросим. Если он жив, никуда от нас не уйдет. Наступит день, спросим за все, строго спросим… А ты выкинь дурь из головы… Слушай, а что, если… — Беккер, пощипывая двумя пальцами верхнюю губу, помолчал, обдумывая, и сказал: — А что, если мы пошлем тебя в Привольное? Туда отправляется группа армейских работников. Предстоят жаркие дела. Можешь сгодиться им.

— А пошлете? — с надеждой спросила Нина и подумала: "Мне бы только попасть в Пришиб!"

* * *

Сухорукин сидел в кабинете командующего. Закинув ногу на ногу и сцепив на коленях длинные пальцы, он смотрел на полковника Орлова, разглядывал его седые бак" я залысины, твердый, выступающий подбородок с треугольной бородкой, старую гимнастерку с "разговорами" [18] и белесыми разводами от пота. Орлов только что вернулся из Реввоенсовета и теперь разбирал свою папку.

— Одну минутку, Терентий Павлович, вот только разложу бумаги…

— Ради бога, Иван Николаевич, я не спешу. Мы так давно не общались… Да, тяжкие, печальные времена переживает Ленкорань. Нужна сильная личность, чтобы удержать власть.

18

"Разговоры" — красные нашивки на гимнастерках комсостава Краевой Армии.

Не вслушиваясь, погрузившись в бумаги, Орлов кивнул.

— А помните, когда мы, эсеры, были у власти, порядка было больше. Как вы прекрасно руководили милицией!

Орлов или не слышал, или пропустил мимо ушей.

— Власть, знаете, упоительная штука, — усмехнулся Сухорукин. — Человек растет в собственных глазах, хочет повелевать, поучать, наставлять. Вот и ваш бывший начальник штаба…

— Так о чем речь? — Орлов отложил папку, подался всем корпусом вперед.

— Я говорю, какого замечательного руководителя мы лишились!

— Да, гибель Тимофея Ивановича — большая трагедия для всех.

— Правда, ко мне он не благоволил. Ну да бог простит, я не помню зла. Кстати, Иван Николаевич, почему Наумова, а не вас избрали председателем Реввоенсовета?

— Хм, не задавался таким вопросом. А чем плох Наумов? Он моложе меня, энергичнее.

— Смею вас заверить, дело не в этом, — покачал головой Сухорукин. — Вы обратили внимание, большевики прибрали к рукам все ключевые позиции, а эсеров оттеснили на второстепенные.

— По-вашему, пост командующего…

— Боже упаси! Я этого не говорю. Однако вы, о вашим опытом и способностями, достойны большего.

— Хм… — Орлов поерзал на стуле. — Вы так думаете?

"Кажется, червячок честолюбия начинает точить", — отметил про себя Сухорукин и продолжал:

— Что я? Все так думают! Смею вас заверить, вы наведете здесь железный порядок. Ленкоранские, да и бакинские эсеры окажут вам всемерную поддержку. Это я вам гарантирую, как лидер местной организации партии. — Сухорукин помолчал. — Разумеется, я и сам готов активно сотрудничать с вами.

— На посту председателя крайсовета, не так ли? — перебил его Орлов.

Сухорукин настороженно посмотрел на него: не иронизирует ли? Лицо Орлова оставалось непроницаемым, сосредоточенным.

— Ну, если б вы пожелали, — заскромничал Сухорукин. — Вы-то знаете, опыта мне не занимать. — Помолчал: пусть вспомнит. — Но властолюбие не в моей натуре. Смею вас заверить, готов довольствоваться скромным постом председателя Совнархоза.

— Ну, а командующим кого вы предложите?

Сухорукин воздел длинный палец к потолку.

— Он у вас на третьем этаже.

— Ильяшевич? — поднял лохматые брови Орлов.

— Смею вас заверить, лучшего вам не сыскать. Он один способен положить конец братоубийству и объединить все муганское воинство на борьбу с мусаватом. Только так мы сможем сохранить нашу многострадальную республику для России.

— Какую Россию вы имеете в виду?

Сухорукин помедлил с ответом.

— Советскую, разумеется.

— У вас все? Так вот, Терентий Павлович, участвовать в вашем эсеро-деникинском заговоре не намерен.

— Какой заговор? Боже упаси! — растерялся Сухорукин.

— Вы ошиблись адресом. Хотя я, бывший полковник царской армии, состою в одной с вами партии, я боролся и буду бороться за Советскую власть. У меня все.

— Иван Николаевич, голубчик, вы не так поняли, — заволновался Сухорукин. — Смею вас заверить, я…

— Будем считать, что этого разговора не было. У меня все.

— Иван Николаевич, даю вам честное слово…

— У меня все!

"Старый болван! Не донес бы в ЧК". Сухорукин, растерянно улыбаясь, поднялся, развел руками, поклонился и пошел к двери.