Лодки уходят в шторм

Ломакин хмуро слушал председателя ревкома Абрама Матвеева. Тот доложил собранию, что по решению Реввоенсовета ревком преобразован в Комитет военно-революционной обороны южной Мугани, и зачитал список его членов. В него вошли пятеро привольненцев, а из шести работников, присланных Реввоенсоветом, только он, Ломакин.

Этого следовало ожидать. Перед тем как отправиться сюда, Ломакин был на беседе у председателя Реввоенсовета Наумова. Шел откровенный разговор о трудностях, которые ждут ленкоранцев. Наумов предупредил, да это и не было новостью для Ломакина, что привольнепцы заражены болезнью местничества и не захотят выпустить из рук бразды правления. Конечно, на это у них были основания. Они приняли самое активное участие в апрельских событиях. А на съезде Советов никого из привольненцев не избрали в крайисполком — почти все руководящие посты заняли военные и партийные работники, присланные из Баку. В сущности, это было справедливо, так как последние имели больший опыт работы. Но привольненцы, как, впрочем, и многие другие муганцы, затаили неприязнь к "пришлым", которую еще больше разжигало окопавшееся в Пришибе и Привольном кулацкое охвостье, направляемое кулаком Алексеевым и ему подобными, нашептывавшими тут и там: "Видали? Для чужого дяди старались!" Распространяя всякого рода небылицы и ложные слухи, кулачье, как мышь — гору, изо дня в день подтачивало веру привольненцев в Советскую власть, в коммунистов. Кулаки призывали гнать "пришлых коммунистов", через которых, мол, все беды на Мугани, создать "Советы без коммунистов" и, как образец такой власти, сорганизовали свой "ревком" — в противовес привольненскому.

Словом, обстановка в Привольном, наиболее революционном селе Мугани, оставалась сложной, неустойчивой и опасной.

В такой обстановке в роли председателя Комитета обороны привольненцев вполне устраивал Матвеев, человек осторожный и осмотрительный. Неторопливые движения, медлительная речь Матвеева раздражали решительного, скорого на руку Ломакина, рассчитывавшего, что его, как члена Реввоенсовета, к тому же старшего по возрасту, изберут председателем.

Слушая Матвеева, Ломакин присматривался к нему. Что он знал о нем? Говорят, у его отца три десятины посевов и столько же риса, две десятины садово-огородных культур. Но зажиточным Матвеева не назовешь — эта земля кормит семьи трех братьев.

Ломакин перевел взгляд на Горбунова: "А у них ни одной десятины". Он вспомнил рассказ Якова и его матери о мытарствах семьи.

— Не тот хозяин, кто по земле бродит, а кто по ней за сохой ходит, — ответил Матвеев. — Пришибянам не до нас, у самих хлеба созрели. Да и куда им воевать, расколошматили их в Ленкорани. Теперь не скоро очухаются.

— То-то они третьего дня на съезд собрались и мусульман на помощь призвали, — вставил Горбунов.

— Может, пошлем разведать, что они замышляют? — предложил Матвеев.

Его нерешительность вывела Ломакина из терпения.

— Товарищи! Как представитель Реввоенсовета, требую беспрекословно подчиниться приказу. Речь идет о судьбе нашей республики. А мы топчем воду в ступе. Да, я согласен с вами, летний день год кормит. Нам дорого каждое зернышко. Красноармейцы в Ленкорани голодают. Но судьба республики нам еще дороже. Вот тут товарищ Матвеев предлагает послать разведку. Пошлем в любом случае. Думаю, пошлем и ультиматум. Если пришибянам в самом деле осточертело воевать за Алексеева и прочую кулацкую сволочь, пусть сложат оружие. А не сложат — разобьем!..

Утром, когда они шли по селу, напоминающему прифронтовой городок, и видели в садах пирамиды винтовок и дремавших под деревьями солдат, Горбунов говорил Ломакину, что в селе до тысячи бойцов. Кавэскадрон насчитывает около ста пятидесяти всадников. Батарея состоит из четырех орудий и двух пулеметов. Что и говорить, сила большая. Но беда в том, что в частях царит дух партизанщины, нет железной дисциплины. Приказы командиров и даже решения ревкома шумно обсуждаются на митингах, ставятся на голосование. Вот и сейчас, едва Матвеев доложил о плане совместного наступления, принятом Реввоенсоветом, на Военном совете начались дебаты. Мнения разделились. Сторонники решительных действий кричали:

— Правильный приказ! Пора кончать с контрой! Выступать надо!

— Прежде батьки в пекло не лезь! Сказано: совместно, значит, все вместе. Пусть выступят из Ленкорани и Пушкино, тогда и мы начнем, — предостерегали другие.

— Я скажу вам одну русскую пословицу: хлеб на стол — и стол престол, а хлеба ни куска — и стол доска. — Матвеев медленно обвел взглядом людей. — Давайте сперва уберем хлеб, а потом пожалуйста, почему бы и не воевать?

— Да пока вы будете собирать хлеб, хошевцы сожрут Привольное вместе с вашим хлебом! — вскипел Ломакин.

— Авось не сожрут.

— Авось да небось — плохая подмога. Пока мы не разобьем му ганскую контру, мы не хозяева на своей земле.

Пока в доме шло заседание, во дворе, под тенистым деревом, Сергей рассказывал Нине и Яше о том, как он на рыбачьей лодке ходил в Астрахань, встречался с Кировым и Наримановым, как дружил с дядей Тимошей, который запросто приходил к ним домой, потому что служил с его отцом на Балтике. И о том, как он со своим лучшим другом Салманом и его двоюродной сестрой Багдагюль работал в белогвардейской управе и добывал важные сведения.

Яша слушал ого с раскрытым ртом. Он даже в Ленкорани не бывал, но то что в Баку или Астрахани. А Нина временами недоверчиво усмехалась, понимая, что Сергей бахвалится и немного привирает. Когда же Сергей стал рассказывать о коменданте управы Рябинине, который, как выяснилось, был причастен к убийству Ульянцева, и, вытащив из нагрудного кармана патрон, сказал: "Эту пулю я для него припас", Нина переменилась в лице, глаза ее загорелись гневом.

— Нет уж, Рябинин — мой! — возразила она. — Я сама должна рассчитаться с ним!

Из окна высунулся Пономарев:

— Яшка, ступай сюда!

Яша сорвался с места, скрылся в доме. Через некоторое время он вышел довольный и важный, протянул буденовку Сергею:

— Потом дашь поносить еще?

— А ты куда? — спросил Сергей.

— А никуда, никуда…

— Тебе что, задание дали? — догадалась Нина.

— Да ты что, ты что? Кто тебе сказал?

— Но глазам вижу! А ну говори, куда посылают?

— Не могу, не могу. Военная тайна, — заважничал Яша.

— В Пришиб, да? Признавайся! — наступала на него Нина.

— Откуда ты знаешь? — растерялся Яша. — Только смотрите, никому ни гугу!

— А ну, постой здесь! — Нина бросилась в дом, Сергей — следом.

Они заглядывали из комнаты в комнату. Всюду было людно и шумно. В одной из комнат Горбунов диктовал машинистке:

— "С получением сего предлагаю немедля же выехать…"

Сергей захлопнул дверь. В крайней комнате, выходившей окнами на огороды, они застали Матвеева, Пономарева и Ломакина.

— Товарищ комиссар, это что ж такое получается? — напустилась Нина на Ломакина. — Мы для чего сюда приехали?

— Тише, тише, Огонек, — осадил ее Ломакин. — В чем дело?

— Почему нас не посылают в разведку?

— Что, Яшка лучше нас? — Самолюбие Сергея было задето.

Комиссары заулыбались.

— Яшка наш не первый день ходит в разведку, он тут каждую тропиночку знает, — пояснил Пономарев.

— А я Хошева и всех контриков в лицо знаю. Я в краевой управе служил…

— Ладно, ты иди с Яшей. — Матвеев обратился к Нине: — А ты повремени, будет и тебе задание. Поважнее…

Ребята вырядились нищими оборванцами, каких много скиталось в ту голодную пору по стране, не вызывая подозрения.