Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— В отличие от тебя, они были обычного для великанов роста, — Всеотец смерил безмерно дерзкого мальчишку уничижительным взглядом. — Никому в голову не приходило сомневаться в их происхождении, а их облик изменялся только от прикосновения к асам. Но у асов не было причин прикасаться к ётунам, поэтому никто не знал, что они полукровки.
Локи собрался было возразить, но вовремя прикусил язык. Нельзя сорваться и все испортить собственной вспыльчивостью. Воздух с трудом проходил в легкие, несмотря на размеренное дыхание, нестерпимая жара придавливала к полу, а пот застилал глаза. Думать о чем-то, кроме физической муки, становилось все сложнее, но он и не через такое проходил. Отец видел сыновей Лафея, но при каких обстоятельствах? Ивар говорил, что старшей царевне было
— Значит, ты их видел, — Локи, почувствовав прилив сил, продолжил допрос — даже жара чуть отступила, позволив сосредоточиться. — Неужели Лафей, как и ты, позволял сыновьям следовать за собой?
— Нет, — покачал головой Один. — Они сами принимали решения, занимались политикой и погибли как полководцы во время войны.
Локи едва сдержал вздох удивления и разочарования. Погибли как полководцы? Значит, им точно было полторы тысячи, если не больше. Отец играет с ним, словно кошка с мышкой, выдает правду урывками, не дает посмотреть картину целиком. Но ничего, в этот раз ему есть, что сказать.
— Сыновья Лафея вели армии, а что ты доверил своему наследнику? — Локи ехидно усмехнулся, предвкушая победу. Отцу нечего будет возразить на эту череду обвинений. — Ты отправил его в мир смертных забрать меня, но даже не доверил ему в подчинение ни единого солдата. Ты дал ему только речь, и ты думал, что я брошу все, к чему стремился? «Все скорбели», «вернись домой», «наш отец» — ты надеялся, что я не узнаю твоего слога?! Ты считаешь своего родного сына столь жалким ничтожеством, что не допускаешь его не только до трона, но и до армии? — Локи вложил в непомерно дерзкие слова все свое актерское мастерство. Он знал, что в этот раз попал в цель, и был уверен, что выиграет очередную словесную баталию. Однако отец не соизволил ответить. Смерив Локи еще одним презрительным взглядом, он заговорил совсем о другом:
— А ты спрашиваешь о своей родной семье так, будто у тебя был выбор, стать царевичем Асгарда или Ётунхейма. Ты извращаешь собственное прошлое. У тебя не было выбора. Ни тогда, ни на протяжении всей дальнейшей жизни. Твой путь определял я. Я пощадил страдающего ребенка, ввел его в семью. А как ты думаешь, я должен был поступить? Оставить брошенное собственными родителями дитя? Или казнить невинного, избавив его от мучений? А ведь мне предлагали так поступить. — Один смотрел все также скучающе-безразлично, но Локи знал, что это лишь маска. Отцу нечего возразить насчет Тора, а значит, он победил. Один сам бросился в расставленную ловушку — его сейчас очень легко уличить в неискренности. Роковая ошибка.
— Ты не меня щадил, ты преследовал свои цели и спасал меня только ради корысти! — Пора поставить точку в заключительной песне затянувшейся саги и праздновать победу. — «Вы оба рождены царствовать» — если бы я знал, что ты говоришь о расе монстров, я бы попытался уничтожить их ещё раньше, и никто не смог бы мне помешать! — Локи перевел дух, стараясь прочитать на лице отца хоть какие-то эмоции, но все без толку. Царь Асгарда медленно подошел к узкому окну и подставил морщинистые руки злому ванахеймскому солнцу.
— Ты потратил на меня столько сил, а ради чего? Когда твои планы не сбылись, почему ты не отправил меня назад, в Ётунхейм? И как ты заставил маму изображать любовь столетиями? — Слова давались легко, Локи все больше проникался ими, не переставая кружить вокруг неподвижного, словно окаменевшего Одина.
— Рядом с монстром наследник Асгарда вырос последним ничтожеством! Могучий Тор!!! — Локи усмехнулся, вспоминая бравады брата. — Я, сын Лафея, вел войну с Ётунхеймом, с Мидгардом, за мной шла армия читаури, а в руках сиял Жезл Судьбы, который ничем не хуже Мьельнира и даже Гунгнира. Я — угроза безопасности девяти
миров и не раз был в шаге от того, чтобы убить твоего любимого наследника. — Локи понял, что теряет контроль над собственной речью: все более обидные слова срывались с языка, норовя побольнее ужалить бога, но все тщетно — Всеотец не двигался с места, был столь безучастным, будто Локи разговаривал сам с собой или со стенами. Царевич то приближался к нему вплотную, то отходил на пару шагов назад — словно танцевал вокруг ядовитой змеи, которая не спешила ужалить.— Тор все эти годы не делал ничего, только забавлялся. Даже нарушить твой запрет, пойти в Ётунхейм! Я его подговорил, а он понес наказание, как всегда. Он ничего даже не понял. А его друзья? Да они с Хеймдалем клятвопреступники, но ты, справедливый Один, не судишь их и не изгоняешь, хотя должен. И ты еще называешь себя мудрым царем!
Ванахеймская комната не порождала эха, так что слова затихли столь же быстро, сколь слетели с губ. Безразличный взгляд отца, направленный в узкое окно, вызывал ярость и желание убивать. И Локи решился: в два шага преодолел разделяющее их расстояние, схватил Одина за плечо и резко развернул к себе, прошипев прямо в лицо:
— Что ты на все это скажешь?!
Яркое солнце блеснуло в окне, ослепляя полубезумного триумфатора. Перед глазами замелькали фиолетовые круги, а облик отца начал расплываться. Локи скорее почувствовал, чем увидел, как тот поднял левую руку и с кажущейся легкостью отшвырнул его назад. Локи не успел сгруппироваться, но падение было неожиданно мягким — в кресло. И молодой бог не был уверен, что еще минуту назад оно стояло за ним.
Навернувшиеся на глаза слезы мешали разглядеть выражение лица бога, но Локи не сомневался, что если смог бы — увидел бы презрение.
— Я передам твоей матери твои слова о ней, о ее муже и сыне. Она имеет право знать правду.
Локи резко выдохнул и попытался стереть непрошеные слезы — он не сразу понял, на что именно нарвался. На лице матери, возникшем перед внутренним взором, было написано такое отчуждение и презрение, какое Локи видел только раз в жизни — в тот день, когда Тор обвинил его в попытке убийства. Только не это!
— Я не это имел в виду! — воскликнул он, лихорадочно подбирая слова. — Я хотел знать настоящую правду.
— Ты к ней не готов. — Отец так и не сменил спокойный тон на гнев, и это было очень опасно. — Ты не способен слышать кого-то, кроме себя. Пока ты не научишься контролировать свои эмоции, любые новые знания для тебя опасны, — Один обвел рукой покои, демонстрируя последствия нескольких вспышек отчаяния и ярости: конфекты рассыпаны по всей комнате, многие из них раздавлены, книга сброшена под кровать, лампа едва держится на тумбочке. И это ведь еще истерики не было. Ошеломленный, униженный, Локи осматривал комнату и не знал, что сказать и как оправдаться. Один позволил себе легкую улыбку. Он и раньше доводил сына до такого состояния, но неизменно щадил, отпускал и позволял набраться сил для новой словесной битвы. Теперь же пощады не будет, как и следующей битвы. Гордыню, дерзость и глупость пора взять под жесткий контроль. Пора вернуть того Локи, которого Всеотец знал раньше — послушного и полностью зависимого от него. Вчерашний день, полный дерзости и непочтения, доказал — медлить больше нельзя. И терпеть несносное поведение воскресшего из мертвых тоже. Его главная тайна раскрыта, все его мотивы как на ладони. Пока глина не засохла, ей можно придать любую форму. Кривую чашу пора преобразить в ровную тарелку.
— Если так пойдет дальше, ты поплатишься своей жизнью. Ты признался в попытке убийства брата. — Локи вздрогнул и вцепился короткими ногтями в подлокотники кресла: он даже не помнил, что именно произнес минуту назад. Его лицо, наконец, приобрело столь милое сердцу Одина детское ошарашенное выражение.
— Ты объявил себя угрозой Асгарду, всем девяти мирам. Забылся и выдал свои секреты, хотя я тебя о них не спрашивал. — Ошарашенное выражение никак не сходило с лица Локи. Хотя бы сейчас он искренен. Искренне удивлен, искренне напуган. Царю не составило никакого труда запомнить речь. В отличие от самого оратора.