Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Он не знает, кто я, — напомнила Сигюн, чем только больше запутала дело. — Но да, естественно, я снова с ним.
— То есть дури за три тысячи зим меньше не стало, — злобно отозвался Гринольв.
— Я не буду тебе сейчас объяснять, почему я решила возобновить наши отношения в том или ином виде. У меня были на то свои причины. Но так или иначе все мы сейчас работаем на благо Асгарда. Так ты хочешь или нет? Я не могу Тессеракт держать у себя долго. Все же он не мой.
Она не была готова к отказу, не была готова услышать холодное рассудочное «нет», ей слишком хотелось похвастаться своей находкой и своими возможностями. Не услышав ничего вразумительного, она на свой страх и риск дотронулась до рукава гостя, перенося его и себя в иной мир.
— Ванахейм, — не без удивления констатировал
Сигюн даже не попыталась оправдать свою дерзость. Она направилась к ближайшему холму, не оборачиваясь, потому что знала: восставший из мертвых пойдет за ней, ему больше некуда идти. Холм — не гора и не скала, — но взобраться на него в ванахеймскую жару не так-то просто. Иллюзией молодости можно обмануть собеседника, но не собственное тело, давно утратившее былую легкость. Когда-то «Птичка» взлетала на горы и уступы, словно горная козочка, но прошли тысячелетия. Гринольв поднимался следом за своей провожатой, тяжело отдуваясь и проклиная многослойную асгардскую одежду и тяжелый невыносимый воздух. Если бы его армии пришлось сражаться с ванами на их территории, никакое численное преимущество или лучшее вооружение не помогло.
— Вот, смотри, — Сигюн указала на подножье холма. Там стоял дом: типичный для Ванахейма легкий домишко из бревен и глины. Вокруг него копошились дети… Или подростки — с большой высоты даже орлиный глаз Гринольва мог ошибаться. Привалившись к стене, прямо на траве сидело несколько стариков.
— Идем, — Сигюн аккуратно спускалась и махала рукой, привлекая внимание местных жителей.
— Стой! — резкий выкрик был столь грозен, что даже ветер стих, подчинившись нежданному приказу. Сигюн непроизвольно остановилась и чуть не упала, запутавшись в высокой траве.
— Почему?
Одно-единственное слово. Разворот. Взгляд глаза в глаза. Впервые в жизни Гринольв опустил голову первым.
— Верни меня в Асгард, — не приказ, просьба, чуть не мольба, пусть и высказанная отрывисто, хрипло. — И поклянись, что никогда не скажешь Орму, что я жив.
Последние едва слышные слова унес стихший было ветер. Сигюн, отчаянно пытавшаяся выпутаться из ползучих растений, не узнавала Гринольва.
— Он всю жизнь корил себя за твою смерть, — начала она, но закончить не успела.
— Поклянись! — еще один рык, напоминавший крик раненого зверя. — Ты никогда не скажешь ему обо мне. Никогда.
И он отвернулся. Отвернулся от дома, куда его тянуло, словно магнитом. Первые шаги на противоположную сторону холма были тяжелы. Он мог обернуться. Мог броситься к дому, вырывая с корнем ползучие растения и наступая кожаными сапогами на ядовитых гадов, коварно прячущихся в траве. Он мог увидеть… выжившего из ума старика, у которого разорвется сердце, если он встретит своего друга не просто живым, а еще и молодым. Гринольв слишком отчетливо помнил Орма. Сперва мальчишкой, потом юношей, и, наконец, зрелым мужчиной. Женитьба, нескончаемые должности, признание его гения, положение при дворе, членство в совете Одина. Орм рос на его глазах, как и он сам рос на глазах Орма. Орм не был приятелем, не был лучшим другом, он был неотрывной обязательной частью жизни Гринольва, хотя обряд побратимства они так и не провели. Орм был единственным, кому Гринольв бесконечно доверял, и единственным, кого Гринольв ждал, когда Арнульв запер его подле лабиринта. Все могли бросить его, но только не Орм. Орм бы нашел. В лепешку бы расшибся, пожертвовал жизнью, но нашел. И, погружая себя в сон, Гринольв знал, что очнется через пару зим благодаря Орму. И ничто в жизни не успеет перемениться.
Он не желал пробуждаться две с половиной тысячи лет спустя, он не собирался переживать свой век. Вчерашняя девчонка стала умудренной годами царицей, вся свита Одина казнена, а из знакомых остался только молчаливый Хеймдаль, который вовсе не живет, а только наблюдает за жизнью. Гринольв не желал себе жизни в чужом мире, но еще больше не желал видеть Орма: сморщенного, сгорбленного, беззубого — предателя
Асгарда. Ведь все, кто не предал Асгард, погибли на виселице. Только трусы спаслись, и Гринольв не хотел признавать и узнавать, что его лучший друг оказался тем самым трусом и заклейменным предателем.— Поклянись, — повторил он в очередной раз, когда Сигюн с трудом догнала его и перенесла в Асгард.
— Клянусь, — отозвалась она с явным упреком в голосе. — Я не сказала Орму раньше, хотела сделать сюрприз. И не скажу, но… Ты, правда, очень дорог ему. До сих пор. Он вспоминает тебя, он корит себя за твою смерть. Как ты не понимаешь, как тяжело ему жить с этим бременем!
— Асы так долго не живут, — жестокие слова сами слетели с губ. — Он прожил дольше, чем все его ровесники, так что душевные терзания не слишком-то… — Гринольв оборвал сам себя: он и так сказал слишком многое. — Я рад был встретить тебя. Зови на помощь, если придет нужда.
— Не мне нужна помощь, а тебе! — дерзко воскликнула Сигюн, но Гринольв уже вышел из дома и отвязал лошадь от жерди. Он бежал. Полководец, ни разу не повернувшийся спиной к врагу, бежал от собственного прошлого, которое смотрело ему вслед расширившимися фальшивыми голубыми глазами. Гринольв клялся себе, что никогда больше не приедет на хутор, но понимал, что разорвет клятву прежде, чем отпразднует очередной день рождения.
Лишь отъехав на достаточное расстояние, лишь оставшись в полном одиночестве, он слез с коня и подошел к берегу моря. Черный песок скрипел под крепкими сапогами. Никогда прежде он не испытывал такого страстного желания искупаться в вечно холодном море, смыть с себя пот Ванахейма, смыть воспоминания, которые теперь, казалось, навеки поселятся в его душе. Смыть образ Орма — весельчака и балагура, любителя женщин и хорошей выпивки, советника Одина, ученого и целителя. Мужчина, задорно смеявшийся очередной шутке из страны грез, давно мертв, остался лишь дряхлый, выживший из ума старик. И хотя Гринольв был уверен, что его внезапное появление вызовет разрыв сердца у друга, всё же в гораздо большей степени он беспокоился о собственном сердце. Даже мальчишка, случайно пленивший его, успел состариться, что уж говорить о том, кто был гораздо старше Арнульва…
Гринольв плавал в холодном море, прокручивая в голове воспоминания давно минувших дней, на которые повесил замок в день пробуждения. Нет смысла жить прошлым, надо приспосабливаться к настоящему, к нынешнему миру, пока Один снова не усыпит его, пускай и не своими руками.
Но он не мог. Прошлое сметало все границы. Он был счастлив там — две с половиной тысячи зим назад — и он отдал бы всё за то, чтобы вернуться в свое время.
====== Глава 118 ======
Подготовка к переговорам заняла больше времени, чем Локи рассчитывал. И хотя он привык работать ночью, а спать утром, в этот раз пришлось поступиться удобством, чтобы не клевать носом при встрече с высокими гостями, пускай царевич до последнего надеялся, что переговоры и тайные заговоры существуют только в воображении окончательно свихнувшегося жадного до власти Хагалара.
Бумаги проясняли многое. Подчиненные миры не уничтожили застрявших на их территориях асов и даже не арестовали. Напротив, из-за Хеймдаля им оказывали всевозможные почести и обещали неприкосновенность. Всевидящий страж не сводил глаз с делегаций и боевых подразделений, и пускай Асгард мгновенно не придет на помощь, впоследствии незадачливые убийцы жестоко поплатятся. Посольства не трогали, но мягко убрали с политической арены. Высокопоставленные асы не замечали, что творилось прямо у них под носом. Зато поселенцы легко втерлись в доверие и разузнали достаточно.
Ванахейм вроде как с нетерпением ждал починки Радужного Моста. Пока армия Асгарда хранила покой оседлых жителей, торгующих снедью почти со всеми мирами Иггдрасиля, кочевые племена не смели устраивать налеты, но теперь не знали ни меры, ни жалости. Местных войск не хватало для поддержания порядка. Ванахейм был готов на всё, только бы кочевники прекратили набеги и на его территории не развернулись боевые лагеря великанов или альвов. По крайней мере, так ваны декламировали, и им сложно было декламировать что-то иное после приснопамятного обмена заложниками. Однако полностью Хагалар не доверял даже им.