Лондон

– Она не сказала, когда вернется, милорд, – добавил дворецкий.

Довольный случаем побыть наедине со своими мыслями, Сент-Джеймс поднялся в библиотеку и уселся в большое кресло.

Через несколько минут он заметил нечто странное. Дверца шкафа, где стоял сейф, была приотворена. Он медленно встал и пошел закрывать ее. И недоуменно нахмурился, увидев, что сейф открыт. Тот был вдобавок и пуст.

– Драгоценности! – завопил граф.

Как же сюда проник вор? Он было бросился за дворецким, но увидел ключи на столе. Рядом лежал листок бумаги, на котором крупным детским почерком были нацарапаны два слова: «Я ушла».

Завыв от бессильной ярости, несчастный граф Сент-Джеймс проклял всех до единого. Он предал анафеме Мьюриел, и Нэнси, и Горэма Доггета, и Барникеля.

– И тебя заодно! – крикнул он. – Будь ты проклята, «Катти Сарк»!

Графу повезло: он не слышал беседы Барникеля с Шарлоттой тем же вечером в Кэмбервелле. Накормив капитана, сварив ему любимый грог и уютнейшим образом усадив Барникеля у огня, она любовно погладила его седую бороду и сказала:

– Жаль, что так вышло, но есть одно утешение. Мы капельку заработали.

– Это чем же?

– Я сделала ставку. Ну ладно, не я сама, наш сын поставил.

– Ты поставила на меня? Как Сент-Джеймс?

– Нет, дорогой. Я поставила на «Катти Сарк».

– Женщина! Ты бьешься об заклад против мужа?

– Кому-то же надо. Я знала, что тебе не победить. На «Катти Сарк» слишком много парусов, – улыбнулась она. – Мы заработали тысячу фунтов!

Выдержав долгую паузу, капитан Барникель начал смеяться.

– Ты бываешь под стать твоему старому Папаше!

– Надеюсь, что да, – отозвалась она.

Эстер Силверсливз и Люси договорились очень просто. Как только к ним вернулось самообладание, Эстер обнаружила себя в состоянии мыслить с небывалой ясностью.

– Вы уверены, что девушка ничего не знает? – спросила она Люси.

– Абсолютно, – поклялась та.

– Тогда скажите ей, что разыскали меня через агентство, – велела Эстер. – Но вам придется объяснить, что, коль скоро моя девичья фамилия совпала с вашей, ей будет неудобно остаться Доггет. – Она задумалась. – Пусть станет Дукет. Это сгодится.

Люси нисколько не возражала. Но если та чего-то не поняла, то Эстер донесла до нее с пугающей страстностью:

– Но если она когда-нибудь хоть словом, любым намеком заявит о родстве с моим отцом или о… прошлом, то тут же вылетит на улицу, и без всяких рекомендаций. Это мое условие. – Она смягчилась только после того, как Люси преданно пообещала все исполнить. – Как ее, кстати, зовут?

– Дженни.

Так и вышло, что в начале февраля 1890 года Дженни Дукет, как звали ее отныне, поступила в услужение к миссис Силверсливз.

Весна 1892 года принесла небывалую радость в дом Эдварда и Мэри Энн Булл. На исходе марта Эдвард сообщил сногсшибательную новость.

– Граф Сент-Джеймс продает свое Боктонское поместье в Кенте, – объявил он за семейным обедом. – А я покупаю его, до последнего гвоздя! Завтра же можно въезжать! – Он улыбнулся родным. – Там есть олений заповедник и вообще отличный пейзаж. Думаю, вам понравится. – И ухмыльнулся сыну: – Да и тебе в самый раз, коль стал таким джентльменом!

– И нам! – завопили две его дочери.

Приличным молодым людям нравились девицы, отцы которых владели загородными имениями. И только Вайолет ограничилась слабой одобрительной улыбкой.

В последние недели она стала посещать лекции. Поначалу мать настояла сопровождать ее, но после трех-четырех долгих и утомительных дней в Королевской академии и других учебных заведениях сдалась и разрешила девушке самостоятельно посещать эти скучные, но уважаемые места. Она лишь гадала, чем все это закончится.

Мэри Энн поделилась подозрениями с Эдвардом:

– Похоже, она что-то задумала.

Однажды вечером в первую неделю апреля Вайолет вошла в ее комнату и притворила за собой дверь.

– Мама, – проговорила она спокойно, – тебе следует кое-что знать.

Мэри Энн устало ответила:

– Если это про университет…

– Нет. – Вайолет выдержала паузу. – Я выхожу замуж за полковника Мередита. – И возымела наглость улыбнуться.

Мэри Энн с минуту не могла произнести ни слова.

– Но… ты не можешь! – в конце концов выдавила она.

– Конечно могу.

– Ты не в том возрасте! Отец запретит тебе!

– Уже почти в том. В любом случае я всегда могу сбежать, если вы вынудите меня. Никто на свете не может этому помешать.

– Но ты его совершенно не знаешь! Как…

– Мама, я была на поэтическом вечере в «Хэтчардсе». На том, куда ты не пошла. С тех пор мы встречались как минимум дважды в неделю.

– Лекции…

– Именно. Хотя мы ходим и на лекции, и на выставки. А также на концерты.

– Но ты должна выйти за молодого! Боже, это даже хуже университета!

– Я в жизни не видела такого образованного и интересного человека. Другого уже не найду.

– Он проделал это тайком от нас. И он не посмел явиться к твоему отцу.

– Явится. Завтра.

– Отец выставит его за дверь.

– Сомневаюсь. Полковник Мередит богат, да к тому же джентльмен. И папа будет счастлив сбыть меня с рук. А если нет, – хладнокровно добавила Вайолет, – я закачу скандал. Ему это не понравится.

– Но, деточка, – взмолилась Мэри Энн, – подумай о его годах! Это противоестественно. Мужчина в этом возрасте…

– Я люблю его! У нас страстное чувство.

На слове «страстное» Мэри Энн невольно вздрогнула, затем ей вдруг стало дурно. Она посмотрела девушке в лицо:

– Ты, конечно, не имеешь в виду… – Голос у нее сел.

– Я не сказала бы, – ответила та обыденным тоном. – Зато, мама, одно я знаю наверняка. Тебе он точно не достанется.

Суфражетка

1908 год

Маленький Генри Мередит всхлипывал. Его только что не на шутку отлупили. Тот факт, что директор и учитель математики мистер Силверсливз приходился ему родственником, дела не менял. Не было необычным и наказание. В Англии, Америке и много где еще свободно применяли ремень, розги и трость. Если в Итоне и паре других заведений царил протестный дух индивидуализма, то Чартерхаус принадлежал к сонму привилегированных частных школ для мальчиков, главной задачей которых было выбивать дурь из своих подопечных. Добиться этого часто не удавалось, но там старались, и Силверсливз просто выполнял свой долг, понятный как ему, так и юному Мередиту.