Лопе де Вега

Именно в этих садах прогуливался Лопе с Амарилис, стремясь развлечь ее, изгнать из ее разума чудовищ и призраков, хоть немного смягчить ту боль, что она испытывала в минуты просветления от сознания того, сколь ужасна ее болезнь. Разумеется, она ничего не видела, но, когда она шла вместе с Лопе, у нее просыпалось чувство пространства и времени, а затем начинали пробуждаться и другие чувства. Когда Лопе с присущим ему красноречием описывал ей открывавшиеся его взорам виды, ее душу постепенно охватывало забытое чувство восторга. Лопе описывал увиденное столь точно, а то, что открывалось его взору художника, было столь прекрасно, что умная и чувствительная Амарилис забывала о болезни и горе. Она признавалась ему в том, в чем Лопе иногда и сам признавался ей: что реальность, воссозданная им, может быть более интересной и богатой, чем та, что она увидела бы без него. Таким образом, хотя бы на время словно приоткрывался тот мрачный застенок, в который она была брошена злой судьбой, и благодаря Лопе она могла внутренним зрением видеть чарующее зрелище. Действительно, Буэн-Ретиро был самым чудесным подарком, о котором только мог мечтать любой монарх. Граф-герцог Оливарес тогда как раз собрал средства, чтобы оплатить первую очередь работ, произведенных муниципалитетом, уже был готов фундамент главного здания. Само же это здание в законченном виде Лопе будет созерцать позже, увы, уже без Амарилис. Оно будет возведено из белого камня, по углам его будут украшать четыре квадратные башни из кирпича. Окончательную форму дворцу придадут две большие террасы с балюстрадами, украшенные мраморными бюстами и статуями. Позднее, когда строительство будет завершено, эти бюсты и статуи будут поражать французских путешественников одной особенностью: на щеках и плечах женщин будут видны розоватые блики; разумеется, такой оттенок будет придаваться изображениям искусственно, следуя требованиям эстетики барокко, в соответствии с которой следовало во всем создавать иллюзию жизни.

Лопе и королевские зрелища

Разумеется, королевский фаворит не собирался праздновать знаменательное событие в июне 1631 года в том месте, что пока еще представляло собой не королевский дворец, а гигантскую стройку. Ко всеобщему удовольствию, он избрал местом проведения празднества сады графа Монтеррея, располагавшиеся в самом центре города, рядом с монастырем Прадо, а датой — самую длинную и самую прекрасную ночь года: ночь святого Иоанна. Для обеспечения программы увеселений он не замедлил призвать на помощь Лопе, заказав ему новую пьесу, обязательно комедию, которую тот и написал за три дня. Обустройство сцены, которая кроме артистов и декораций могла принять еще и шесть групп музыкантов, а также и сама постановка спектакля были доверены заботам маркиза Хуана Баутисты Крессенсио, в чьи обязанности входила организация празднеств при дворе. Маркиз взялся обеспечить оформление всех мест проведения празднества, использовав замечательные возможности графских садов.

Приглашенные на праздник прибывали в имение графа и проходили через тройной портал, сооруженный из зеленых ветвей, его трепещущая архитектура как бы готовила гостей к виду легких павильонов, возведенных в парке столь же искусно. Триумфальная арка, целиком созданная из переплетенных ветвей деревьев, олицетворяла собой покоренную человеком природу. Зеленые павильоны, созданные теми же умелыми руками, придавали пространству парка некий определенный ритм; кстати, парк графа Монтеррея незаметно переходил в парк графа Македы, над которым возносился круглый свод грандиозной, увитой цветами ротонды, специально сооруженной для королевского семейства. В украшенных виноградными гроздьями беседках, напоминавших огромные раковины, поднятые со дна морского, были размещены столы, щедро уставленные вазами с фруктами и блюдами с разнообразными яствами, ожидая прибытия гурманов и представляя собой явную аллегорию изобилия; возле буфетов стояли огромные чаши, наполненные льдом, распространяя прохладу. К ветвям деревьев были подвешены клетки с птицами, среди цветочных клумб скрывались тысячи светильников, только и ждавших наступления ночи, чтобы озарить все вокруг волшебным светом. Это было восхитительное зрелище, созданное игрой воображения.

Как только сгустились сумерки, началось театральное представление. В те времена было принято представлять в один вечер сразу две новые пьесы. Начали с той, что совместно написали Франсиско де Кеведо и Антонио Уртадо де Мендоса; встречена она была зрителями довольно сдержанно. Незадолго до полуночи актеры приступили к исполнению ролей в пьесе Лопе «Ночь святого Иоанна». Это было изумительное зрелище. Два десятка актеров, замечательно используя мягкое освещение, порождавшее игру света и тени, сыграли на противопоставлении дня и ночи, надежды и страха, любви и смятения, смеха и слез. Сюрпризы и чудеса сменяли друг друга по мере развития сюжета.

Редко развлечения приходились столь кстати, дабы благотворно повлиять на воображение зрителей, редко зрелище бывало в такой гармонии с настроением публики и с местом представления. Лопе имел большой успех, ему долго и громко аплодировали. Монарх же ощущал себя в центре своего столь любимого им мира, главой королевского двора, который он хотел видеть пышным, роскошным и сладострастным, настоящим пристанищем соблазнов, миром идеальным, далеким от реальности, от нищеты, охватившей его страну. Увы, так всё расширялась пропасть между действительным положением дел в стране и прекрасными грезами элиты.

Оливарес, всячески потворствуя склонностям Филиппа IV, которого называли Королем-Поэтом, старался держать монарха подальше от реальной жизни, множа количество празднеств и зрелищ. Так, еще до конца 1632 года он устроил еще один праздник, на сей раз посвященный началу второй очереди работ по возведению главного здания королевского дворца и по обустройству площади перед ним. Лопе стал историографом этого праздника, ибо ему было поручено описать все увеселения, продолжавшиеся много дней. Этот драгоценный доклад под названием «Первый праздник в новом дворце» был опубликован только после смерти Лопе его дочерью Фелисианой в сборнике «Долина у подножия Парнаса». Там можно найти отзвуки деловой активности столицы, переживавшей бурные страсти, порождаемые необходимостью поддерживать ее блеск и роскошь на должном уровне; в этом докладе не чувствуется стремление соблюдать осторожность и сдержанность, там нельзя обнаружить ни одного признака того, что Лопе предчувствовал начало упадка страны, как это, например, предчувствовал Кеведо. Лопе без колебаний предоставил свое перо для описания празднеств и создал преисполненный восхищения рассказ, с особым тщанием описав надушенные амброй и наполненные золотыми монетами кошельки, что граф-герцог повелел раздавать дамам, присутствовавшим на празднествах. Мы не располагаем ни одним текстом, в котором Лопе изобличал или осуждал пороки или недостатки, касавшиеся политики государства или вопросов управления столицей. Сын Мадрида, первый литературный гений, родившийся в этом городе, Лопе также был первым, кто превратил этот город в объект литературного исследования, ибо этот город стал главным героем его произведений, и в ярких картинах, создаваемых гениальным пером Лопе, отображавшего празднества, простонародные или аристократические, живописные обряды, своеобразные нравы, жители города с удовольствием узнавали себя. В этом смысле Лопе был певцом общества, чьи взгляды на мир он принимал и разделял, чьи склонности и чей выбор одобрял. Дворец, завершение строительства которого в те дни столь пышно отмечали, своей архитектурой, искусством, с которым он был построен, своим символическим языком свидетельствовал о наличии у монарха упорного желания сохранить и увековечить определенную идеологию и определенный общественный порядок. Лопе с близкого расстояния наблюдал за событиями тридцатых годов XVII века, в ходе которых проявлялись стремления к установлению абсолютной монархии. Лопе, как и его современники, радовался тому, как проходил процесс возведения города, соответствовавшего его представлениям о том, какой должна быть столица великой империи. Простор Пласа-Майор, широкие, прямые улицы, великолепные бульвары, именовавшиеся на французский манер променадами, ибо предназначались для прогулок горожан, — все это производило на него большое впечатление.

Лопе и идеология

Если Лопе принимал знаки, символы и принципы обновленной монархической власти, никогда не ставя их под сомнение, то точно так же он никогда не оспаривал и не подвергал сомнению основные принципы общественного устройства и порядка. Однако он до предела раздвинул рамки их возможного толкования, раздвинул рамки той свободы, которой можно было пользоваться, не поколебав устоев этого общества. Он выразил в своих произведениях желание видеть женщину свободной, подобно тому как в жизни всегда стремился смягчить и облегчить бремя, налагаемое законами общества и моралью, однако сделать он это хотел так, чтобы не нарушить основ общества. Он преуспел в своих стараниях во всех сферах, кроме сферы любви, он сам это признавал в письме герцогу Сесса: «У меня не находили никаких греховных пристрастий, кроме склонности к естественной, данной природой любви; но и в нее я, подобно соловью, вкладывал больше голоса, чем плоти».

Лопе очень упорно разрабатывал в творчестве тему существования неких рамок, неких ограничений свободы, налагаемых общественными законами и законами морали. Самым живописным и красноречивым образом эта тема раскрыта в двух пьесах, и по сей день составляющих гордость испанской литературы. Речь идет о пьесах «Периваньес и командор Оканьи» (1614) и «Фуэнте Овехуна» (1618). Об этих пьесах можно сказать, что в то время, когда Европа открывала их для себя и аплодировала им, в Испании они были наименее известными из всех пьес Лопе. Эти две драмы, в которых истории соперничества в любви переплетаются с социальными конфликтами, а тема любви — с темой власти и соотношения различных сил в обществе, имеют нечто общее, а именно некий совершенно особый поворот в сюжетах: убийство командора, человека, занимавшего высокий пост в рыцарском ордене, человека, покушавшегося на честь людей нижестоящих и наносившего им оскорбление тем, что оскорблял их женщин.

В первом случае возмездие было совершено рукой простолюдина, молодого крестьянина Периваньеса, чья честь была затронута. Действительно, командор, знатный вельможа и владелец земель, на которых стоит деревушка Оканья, до безумия влюбленный в Касильду, жену Периваньеса, прибег к чрезвычайным мерам, чтобы удалить мужа своей возлюбленной из деревни. Он назначает его капитаном отряда, который должен отправиться к местам сражений. Периваньес, во время остановки отряда в Толедо, случайно замечает портрет Касильды, нарисованный на бумаге, на которой командор писал текст приказа. Возникшие подозрения берут верх над чувством воинского долга, и Периваньес возвращается в Оканью. Он застает в своем доме командора и убивает его. Касильда осталась верна мужу. Король Энрике III Кастильский назначает награду за голову Периваньеса, и тот, понимая, что не сможет долго прятаться от представителей правосудия, заставляет Касильду выдать его властям, дабы именно ей были выплачены обещанные за его поимку деньги. Король, оценив сей поступок и узнав правду, приказывает вручить соответствующую сумму денег молодой женщине и удостаивает помилования ее мужа, вновь назначив его командиром отряда.

Во второй пьесе в убийстве командора оказывается замешана вся деревня, ибо командор, человек развратный и похотливый, приставал ко всем женщинам деревни Фуэнте Овехуна (что в переводе означает «Овечий источник», именно под таким названием эта пьеса долгое время шла на сценах российских театров. — Ю. Р.), и ему было совершенно не важно, девица перед ним или замужняя женщина. Неудача в попытках добиться любви молодой красивой крестьянки Лауренсии сделала командора еще более агрессивным и настойчивым, и во время праздника, устроенного в честь свадьбы Лауренсии, командор похищает новобрачную, приказав бросить Фрондосо, ее жениха, в тюрьму. Лауренсии удалось избежать насилия со стороны командора, ей повезло, она сумела от него ускользнуть и возвратиться в деревню, где и призвала жителей деревни к восстанию. Командор попадает в руки разгневанных крестьян, и те карают его смертью. Злой сеньор был казнен, и при этом назвать имя убийцы невозможно, ибо неизвестно, кто именно его убил. В пьесе «Фуэнте Овехуна» в момент наивысшего драматического напряжения, когда судья, чтобы найти виновного, задает всем жителям деревни по очереди вопрос: «Кто убил командора?» — все они, проявляя равнодушие к устрашению и пыткам, отвечают единодушно: «Фуэнте Овехуна!»

Некоторые исследователи полагают, что политическому и моральному аспектам в этих пьесах уделено слишком много внимания по сравнению со сложными хитросплетениями человеческих взаимоотношений. Но все же следует признать, что в вопросе поддержания власти позиция Лопе поражает своим новаторством. До тех пор пока Лопе не затронул тему чести и не вынес ее на театральные подмостки, этот вопрос был священной собственностью дворянства. Лопе же установил своеобразный кодекс чести, который должен был определять правила поведения представителей благородного сословия по отношению к простолюдинам, а если брать шире, то и ко всему обществу, и сделал он это самым безболезненным и безобидным способом — ввел эти правила в пьесы, показав на вымышленных примерах, что может случиться, если их нарушить. Ведь в таком случае простолюдины без колебаний могут взбунтоваться, восстать против произвола феодала и свести с ним счеты. Лопе, словно для того, чтобы оправдать свой выбор в пользу простолюдинов и показать, насколько в подобных случаях справедливость, закон и право должны быть на стороне униженных и оскорбленных, в своих пьесах делает так, что король, именно король встает на их сторону. Таким образом Лопе дарует монарху возможность укрепить свое положение главы государства путем совершения деяния справедливого и великодушного. В пьесе «Фуэнте Овехуна» жителям деревни даруют прощение католические монархи, то есть Фердинанд и Изабелла.