Лорд Эмсворт и другие
Шрифт:
– Мерзавец, мерзавец. Губите мне жизнь. Ну, ничего! Я все равно выйду за Джорджа.
Граф искренне удивился:
– За Джорджа? Конни говорила, что ты любишь девонширского субъекта.
– Его зовут Джордж Аберкромби.
– Вот как? – Граф успокоился. – А я-то подумал, что ты про Джорджа. За него ты не можешь выйти, он маленький. Сколько ему? Десять? Одиннадцать?
– Дя-дя!
– Да, моя дорогая?
– Не говорите глупостей.
– Моя дорогая!
– А что же это? Я тут гибну, а вы, чем понять и пожалеть, болбочете что-то про Джорджа.
– Да я только…
– Спасибо,
– Я и люблю.
– Что-то непохоже. Сговорились с тетей, губите мою жизнь…
Граф вспомнил хорошую фразу.
– Я забочусь о твоих интересах.
Вышло не очень хорошо. Джейн изрыгнула пламя.
– Каких еще интересах? Послушать тетю Конни, я подобрала какое-то пугало. Аберкромби – одна из лучших фамилий Девоншира. Восходят к Вильгельму Завоевателю. О крестовых походах и не говорю. Когда ваши предки трудились в тылу ради великой Англии, Аберкромби бились с неверными.
– Со мной учился один Аберкромби, – сообщил граф.
– Надеюсь, он вас бил. Нет, нет, простите! Я очень хочу воздержаться от… как же это?
Лорд Эмсворт сказал, что не знает.
– А, вот! От язвительности. Надо сохранять спокойствие и разум. Дядя Кларенс, честное слово, Джордж вам понравится. Он просто замечательный. Представьте, в Уимблдоне он попал в первую восьмерку.
– Да? А что это?
– Он прекрасно разбирается в хозяйстве. Здесь сразу сказал, что деревья подзапустили.
– Какая наглость! – возмутился лорд. – Они в идеальном состоянии.
– Джорджу виднее. Он в них разбирается.
– И я разбираюсь.
– Хуже, чем он. Ну ладно. Вернемся к тому, что вы меня губите. Побойтесь Бога, дядя Кларенс, примите мою сторону. Это очень важно. Вы что, никого не любили?
– Конечно, любил. Десятки раз. Вот я тебе расскажу, очень забавно…
– Не хочу ничего слышать.
– Нет, правда, очень…
– Лучше скажите, что берете Джорджа на место Симмонса.
– Тетя, знаешь ли, сердится…
– Знаю. Она хочет, чтобы я вышла за этого кретина.
– Какого?
– Берти Регета. А я не выйду, хоть бы все другие перемерли.
– Есть такая песенка. Только там «Если б все другие умерли…». Какже дальше? А, вот! «И остались только мы с тобой…»
– Дядя!
– Да, моя дорогая?
– Пожалуйста, не пойте. Вы не в трактире.
– В жизни не был в трактире.
– И не на концерте. У меня же гибнет жизнь! А вы сперва гадаете, сколько лет этой малявке, потом предлагаете какие-то забавные истории, потом поете шансонетки…
– Это не шансонетка.
– Странно. Очень похоже.
– Да?
– Вы скажите, что будете делать.
– С чем?
Джейн помолчала и была так похожа на мать, что граф задрожал.
– Дядя, – сказала она низким дрожащим голосом, – вы что, не поняли, о чем мы беседуем? Дадите вы Джорджу работу или нет?
– Ну…
– Ну?
– Ну-у…
– Сколько можно повторять это дурацкое слово! Дадите или нет?
– Моя дорогая, что я могу? Твоя тетя так сердится…
Он приостановился, и тут раздались разные звуки. Высокий голос леди Констанс прерывали вскрики Джорджа, но все перекрывал
баритон Руперта Бакстера. Граф обрадовался, что можно переменить тему.– О Господи! – воскликнул он. – Что там такое?
Подбежав к окну, он увидел только Бакстера, курившего сигарету. Обернувшись, он с облегчением вздохнул, поскольку Джейн исчезла. Собираясь погрузиться в главу о болтанке, он услышал скрип двери. На пороге стояла Джейн, холодно глядя на него.
– Читаете, дядя Кларенс?
– А? Э? О да, читаю! «Уход», знаешь ли, «за свиньей».
– Где ваша совесть? Кстати, вы любите романы из жизни ковбоев?
– Ковбоев? Нет. Я их не читал.
– А я вот читала. Думала вас спросить, что значит одна фраза. Ковбой говорит другому ковбою…
– Да?
– Да. Говорит. Значит, первый ковбой сказал второму: «Ну, Хэнк Спиви, ты гад, мордоворот, мозгляк, слизняк, вонючка!» Я не совсем поняла.
– Я тоже, моя дорогая.
– Вот как? А казалось бы…
– Что-что?
– Ничего.
Джейн вышла, граф вернулся к «Свинье». Но читал он недолго. При всей своей рассеянности он догадывался, что вел себя не лучшим образом.
Мы не знаем, долго ли он размышлял, но не очень мало, поскольку тени на террасе заметно удлинились. Собравшись было поискать утешения среди цветов, он снова услышал скрип (нет, сколько можно!) и увидел Биджа, дворецкого. В одной руке тот держал духовое ружье, в другой – серебряное блюдце, на котором стояла коробочка.
Бидж делал все, что делал, с величием жреца, совершающего службу у священного жертвенника. Нелегко быть величавым, когда ты несешь духовое ружье и блюдечко с коробочкой, но ему это удалось. Он приблизился к лорду Эмсворту и положил перед ним свои дары, словно они – священная жертва, а граф – племенной бог.
Надо заметить, что тот принял их как бог, которому не угодили.
– Что тут еще? – спросил он.
– Духовое ружье, милорд.
– Вижу. А зачем оно мне?
– Миледи приказала отнести его, насколько я понял, – для сохранности. Оружие изъяли у мастера Джорджа.
– Как можно обижать мальчика? – возмутился пэр, воспылавший любовью к внуку с тех пор, как тот назвал Бакстера рожей.
– Миледи не сказала мне об этом, милорд, – отвечал дворецкий. – Она велела отнести оружие.
В эту минуту вошла леди Констанс и пролила свет на тайну.
– А, Бидж его принес! Запри его куда-нибудь. Джорджу нельзя им пользоваться.
– Почему?
– Потому что он выстрелил в Бакстера.
– Что?
– Да, выстрелил. Я заметила, что он мрачен, и сказала: «Вот твой воспитатель». Он юркнул в кусты, а сейчас из них вылетела пуля.
– Ура! – воскликнул граф. – То есть «увы».
Они помолчали. Пэр Англии с любопытством рассматривал ружье.
– Пиф-паф! – сказал он, прицеливаясь в бюст Аристотеля.
– Осторожно, Кларенс! – вскричала сестра. – А вдруг оно заряжено?
– Ты же сама говоришь, «вылетела пуля». – Граф подергал курок. – Да, не заряжено.
Странное, печальное чувство овладело им. Забытые мелочи детства шевелились в его голове.
– Ах, Господи! – сказал он. – Сто лет их не держал. У вас было такое ружье, Бидж?